Элизабет Ренье - Прелюдия любви Страница 5

Криспин окинул ее пристальным взглядом:

— Я вижу, что все еще не прощен за то, что приключилось прошлым вечером. По-вашему, мне следовало позволить им забрать негра на корабль и вернуть его в рабство?

Сара обнаружила, что помимо своей воли идет вместе с Данси в сад, где высокие изгороди укрывали их одновременно и от дороги, и от дома.

— На этот счет можете быть спокойны, — сухо произнесла она, — вы не нанесли мне никакого оскорбления, мистер Данси. Я понимаю, что вы не могли поступить иначе.

— Тогда почему вы так сердиты на меня? Чем я вас оскорбил?

Сара высвободила руку и повернулась к нему лицом:

— Тем, как вы смотрите на меня сейчас — так, словно я… я — падшая женщина.

Одно мгновение Криспин в изумлении смотрел на нее. А затем разразился смехом.

— Маленькая кузина Сара, ваше простодушие восхитительно! Неужели я выгляжу таким строгим?

— Разумеется, и вы не делаете ни малейшей попытки скрыть неодобрение.

Криспин отозвался неожиданно серьезно:

— Мой неодобрительный взгляд относился отнюдь не к вам.

— В таком случае… Вы осмеливаетесь критиковать Энтони?

Криспин пожал плечами:

— Мужчина может критиковать, кого он пожелает. Бретертон не тот мужчина, которого я избрал бы себе в друзья и которого хотел бы видеть мужем какой бы то ни было женщины, к которой испытываю уважение и привязанность.

Одно мгновение Сара в смятении молчала. А потом яростно бросилась в атаку:

— Ничего удивительного, что вы в вашем Сассексе не усвоили хороших манер.

Невозмутимый Данси спокойно ответил ей на это:

— Может быть, у нас просто разные системы ценностей. Во всяком случае, я научился судить о человеке по его характеру.

— В таком случае я попросила бы вас держать ваши суждения при себе. А теперь прошу меня простить…

Сара уже была готова покинуть его, как обнаружила, что взгляд Криспина удерживает ее. Он взирал на нее с печалью.

— Неужели вы никогда не разговариваете тоном вашей матери, Сара? — тихо спросил он.

— Что вы можете знать о моей матери? — отозвалась Сара. — Она умерла, когда мне было всего пять лет.

— Я уже окончил школу, когда однажды летом вы навестили нас. Со смертью моей матери тетушка Феба взяла заботу о доме на себя. Она никогда не любила деревню и, чтобы развеять деревенскую скуку, то и дело приглашала в Клэверинг друзей из Лондона. Среди них были и ваши родители. Вы ничего не помните об этом визите?

Сара покачала головой:

— Расскажите мне о моей матери. ПапА никогда о ней не говорит, как и моя мачеха.

— Она была прекрасна, — задумчиво произнес Данси; казалось, он говорит сам с собой. — Самая любезная женщина из всех, кого я видел, исключая лишь одну. Все три недели, покуда вы были с нами, я не сводил с нее глаз. Правду сказать, я никого, кроме нее, не видел. — Он иронично улыбнулся. — Простите меня, кузина, но вы тогда были всего лишь ребенком. Именно ваша мать побуждала меня больше читать, интересоваться окружающим миром, помогать ближним. Если бы она была жива, я убежден, что ваш отец никогда бы не связался с Вест-индской торговой компанией со всеми ее… — Он пожал плечами и почти отвернулся от Сары, глядя куда-то вдоль мощенной плитами дорожки. — Она была доброй, могла убедить любого мужчину стремиться к более высокой цели, чем погоня за собственной корыстью. В ночь перед тем, как она покинула Клэверинг, я поклялся, что буду предан ей до конца жизни. Мне было тринадцать. — Данси коротко рассмеялся. — Я никогда больше ее не видел. Ваш отец женился на тетушке Фебе сразу же по окончании траура. На свете мало мужчин, которые могут похвастать, что две их жены так не похожи друг на друга.

— И я тоже не похожа на маму?

Данси повернулся к ней:

— Прошлым вечером, только на одно мгновение, когда вы смотрели на несчастного негра, я уловил в вашем лице схожесть с вашей матушкой. Но то было лишь мгновение, не так ли, Сара? В вашей жизни нет места тем, кто оказался не так удачлив, как вы. — В голосе Криспина послышался сарказм. — Думаю, вы с лордом Бретертоном — прекрасная пара.

Топнув ногой, Сара воскликнула возмущенно:

— Я не намерена выслушивать подобные дерзости! Никто и никогда со мной так не говорил!

— Могу в это поверить. Вы во всех отношениях — по моим личным наблюдениям — изнеженны и испорчены и были такой всегда. Вы живете в мире, защищенном от всего, что может доставить вам малейшее огорчение.

— По-вашему, это моя вина? Можно ли обвинять меня в том, как ко мне относятся другие люди?

Данси вскинул брови:

— Вот видите? Вы уже распекаете меня и защищаете себя. Думаете ли вы о чем-нибудь другом, кроме того, какое платье надеть, какие драгоценности выбрать и как повеселее провести время между прогулкой и сном?

— А какие еще мысли у меня должны быть? Так живут все девушки моего круга. И что в этом такого?

— Я не осуждаю вас, Сара. Я просто говорю правду. Вы спросили меня, похожи ли вы на свою мать. Я ответил, что не совсем. Может быть, для вас это и к лучшему. Ее было слишком легко ранить — она страдала и от собственных бед, и от бед других людей. Вы же, осмелюсь предположить, когда что-то вам не по нраву, просто покупаете очередную безделушку, шьете новое платье, и мир снова хорош и прекрасен.

Дрожащим голосом Сара попыталась ответить ему.

— Мой отец правильно сделал, что выгнал вас из нашего дома. Если бы он слышал, как вы разговариваете со мной…

— Он бы отстегал меня кнутом? И какая вам от этого выгода? Правда есть правда, Сара, хотите вы ее признать или нет. Но боюсь, вы никогда не захотите.

И прежде чем до нее дошел смысл сказанного, он стремительно поклонился ей и, повернувшись спиной, зашагал прочь. Сара слышала, как стучат по булыжникам его высокие каблуки — шаг был быстрым и целеустремленным. Она стояла, вцепившись обеими руками в кнут, и, пока шаги не затихли вдали, сердце ее колотилось. Она никогда в жизни не была так зла. Где-то глубоко в сердце она чувствовала знакомый страх перед Криспином Данси. Она не могла выразить это словами. Но он был сродни мрачному предчувствию, которое она испытала прошлым вечером, абсурдному, но совершенно реальному страху, что этот человек каким-то необъяснимым образом угрожает ее счастью. Солнце тем временем скрылось за высокой изгородью. Сара вздрогнула — и не только от холода.

Леди Бретертон, которая никогда не поднималась с постели раньше полудня, каждое утро принимала визитеров, возлежа на огромной, украшенной балдахином кровати. Горничным требовалось два часа, чтобы завершить ее туалет, и результат, как убедилась Сара, своей красочностью мог сравниться с калейдоскопом. Лицо пожилой леди, обрамленное тщательно завитыми локонами, покрывала белая пудра, а щеки горели чахоточным румянцем. Гигантское одеяние было сплошь украшено кружевными оборками и шелковыми бантами. Пальцы, изуродованные артритом, унизаны тяжелыми кольцами. Спаниель породы кинг-чарльз с завязанными на ушах шелковыми бантиками лежал рядом с ней. В изножии кровати сидел, скрестив ноги, маленький чернокожий мальчик. Его красно-золотая куртка была богато украшена, а в зеленом тюрбане сверкали драгоценные камни.

Энтони открыто признавал, что его мать эксцентрична, но Сара видела, что он ее побаивается. Она поверила его утверждению, что леди Бретертон никогда не проявляла к нему особой нежности. Маленькие черные глазки выражали лишь осуждение и злобу.

Леди Бретертон самым критическим образом осмотрела Сару сквозь монокль, пока та делала реверанс. Сара не имела никакого представления о том, чем вызвано это бесцеремонное приглашение со стороны будущей свекрови. Она обнаружила, что в этот час в этом доме она оказалась единственной гостьей. Ну а Энтони, как она узнала у дворецкого, не было дома.

— Мне не нравится синий, — сварливо бросила леди Бретертон, — слишком вялый цвет. И мне сообщили, что вы обзавелись новым черным костюмом для верховой езды. В самом деле, черным? Такие вещи подходят только для наряда вдовы.

Она допила горячий шоколад и протянула чашку спаниелю, чтобы он ее вылизал, а затем швырнула чернокожему мальчику, захлопав в ладоши, когда он поймал ее.

— Умница. Что за умница, мой маленький попугайчик. — И, повернувшись к Саре, бросила: — А что за постыдную демонстрацию плохого воспитания устроил мистер Данси у вас на балу? Препираться с вашим отцом, встревожить всех до единого гостей, и все из-за какого-то беглого раба… Какой позор!

Как бы ни была Сара зла на Криспина, она все же не могла согласиться с этой мстительной старой женщиной.

— Мистер Данси принес мне извинения, сударыня, — твердо сказала она. — Я думаю, в тот момент он не мог поступить по-другому.

Леди Бретертон удивленно уставилась на нее:

— Будь моя воля, я бы отправляла на виселицу в Тайберне всякого мужчину или женщину, которые объявляют себя аболиционистами.