Джудит Тарр - Трон Исиды Страница 5

— Да, знаю.

— Я слышала, что у его жены воли и ума хватит для их обоих, а амбиций — вообще на десятерых. Говорят, она стремится сделать из него Цезаря, да еще и править его землями — жены Цезаря этого не умели.

— Я была женой Цезаря.

— Но не в Риме.

— Он правил в моей земле. А жители Рима, — добавила царица, — приходили молить о снисхождении, просить о заступничестве перед Цезарем ко мне, склонялись к моим ногам, к ногам своей царицы и богини.

— Что ж, можно лишь пожалеть Антония — он не будет тебе достойным противником.

— Ты думаешь? Ну, там увидим. — Похоже, мысли Клеопатры приняли какое-то определенное направление; вдруг она резко тряхнула головой, как бы желая избавиться от оцепенения и вернуться на мгновение назад.

— Я поеду. Узнаю, чего же все-таки он хочет от меня, — и буду действовать. А вот… — Она улыбнулась.

— Антоний думает, что может поманить меня, как кошку. Но кошки не бывают совсем ручными. А этого он еще не знает. Что ж, будь моим господином, Марк Антоний!

4

— Порядочная мать не оставляет своих детей одних. Порядочная мать не убегает к морю в компании повес и распутников. Она остается дома, в скромном уединении, и выполняет свои обязанности, возложенные на нее богами, уделяя особенное внимание… Да ты не слушаешь меня?

Диона вздохнула. Аполлоний упрям как осел, но, увы, не так глуп. — Я тебя слушаю, — возразила она устало. — Каждый раз, когда я нужна царице или богине, ты твердишь одно и то же.

Ее бывший муж, ныне преданный супруг красивой, богатой и плодовитой Лаодис, почесал в затылке, слегка растрепав свои тщательно завитые локоны.

— Диона… — Он явно пытался восстановить мирное течение беседы. — Спору нет, царица правит всем, и богиня есть богиня, но хотя бы одна из них должна понимать: тебя призывают и обязанности перед детьми.

— Не беспокойся, они обе знают об этом. Они согласны, чтобы Тимолеон меня сопровождал. Я не хочу оставлять его в окружении рабов и прислуги.

— Можно подумать, у него нет отца?

— Отец у него есть, — холодно ответила Диона. — Когда царица и богиня перед смертью Цезаря позвали меня в Рим, он предложил мне выбор: либо я еду — и тогда больше не жена ему, либо остаюсь дома как порядочная скромная мать. Это и переполнило чашу моего терпения.

Аполлоний открыл было рот, но Диона не расположена была его слушать.

— Я уехала, ибо моя богиня позвала меня. Я оставила тебе старшего сына, который, ты считал, достоин тебя, и забрала с собой второго. Ты невзлюбил его, потому что понял: Тимолеона не изменить даже розгами. Я вернулась и больше твоей женой не была. И сейчас я тебе не жена. Я позволила тебе войти в мой дом, бить моих рабов, оскорблять меня, но теперь ты не имеешь никакого права подчинять меня своей воле.

— Ты не желала подчиняться и когда я имел такое право. — Аполлоний неожиданно вздохнул так же устало, как она.

— Я принадлежу богине.

— Ты принадлежишь только самой себе. — Аполлоний поднялся с кресла, в которое уселся без приглашения полчаса назад — в ее собственное кресло, вынудив Диону сесть в кресло для гостей.

Сейчас она смутно представляла, почему вышла за него замуж. Его семье было далеко до того положения в обществе, которое занимала ее семья; но он был таким представительным, и условия, предложенные его отцом, очень выгодными. Ее попечители из монастыря не возражали, если не сказать — полностью поддерживали ее брак. Пожалуй, они были лишь несколько разочарованы тем, что она предпочла жизни в храме свой собственный дом. Замужество — часть ее выбора, замужество и рождение детей; она хотела иметь наследника.

Нельзя сказать, что она сожалела об этом выборе, хотя уже через месяц после свадьбы стало ясно: Аполлоний не одобряет, когда для женщины желания царицы и богини выше желаний мужа. Некоторое время супруги жили мирно. Он был очень умен, пожалуй, даже остроумен; относился к ней с нежностью, почти ни в чем ей не отказывал, даже терпел ее отсутствие, когда она находилась во дворце или в храме.

Ожесточения между ними никогда не возникало. А когда появились дети, он был безумно счастлив: гордился старшим сыном, терпел проделки младшего. Но когда царица получила приглашение в Рим, Тимолеон был еще грудным ребенком, однако, второго приглашения могло и не последовать. Диона была нужна ей.

А Аполлонию нужна жена, и не обязательно Диона. И она сделала свой выбор — уехала; оставив старшего сына с отцом, а младшего забрала с собой; кроме того, она получила в собственность этот дом, и теперь была абсолютно свободна в своих поступках.

Да, у него есть основания полагать, что она принадлежит только самой себе. Аполлоний никогда не понимал ту часть ее сущности, которая не была обыкновенной женщиной из Александрии. Муж считал, что она холодна и безжалостна и выдает свои прихоти за божественную волю. В магию он не верил, в великих богов… нет, тоже не верил.

И вот теперь Аполлоний снова стоит перед ней.

— Так ты оставишь Тимолеона с нами? Его образование… занятия…

— Он будет заниматься с наставником царевича, — ответила Диона, и это был достаточно весомый аргумент. — Мы уезжаем, Аполлоний, тебе не удастся нам помешать. Оставь меня, сделай милость. Мне пора готовиться к отъезду.

Возможно, она оскорбила его достоинство, однако ее это мало беспокоило. Он поворчал немного, но в конце концов ушел.

Оставшись в одиночестве, она опустила голову на руки — разболелась все-таки. Зато теперь она свободна и может ехать куда пожелает, куда прикажет царица или богиня. И сына возьмет с собой.

Тимолеон был единственным человеком в доме, кто не боялся получить от нее взбучку.

— Мы поедем на корабле? С моряками? Как ты думаешь, сумею я поднять паруса? А весло мне подержать дадут?

— Надеюсь, что нет.

Тимолеон не слышал; он уже вприпрыжку бежал похвастаться всем своим друзьям, что он — да-да, он — будет моряком!

Диона вздохнула и улыбнулась. Вещи собраны, последние распоряжения слугам отданы: всем кроме Гебы, та везде следовала за своей госпожой. Солнце еще не встало, за окнами было темно. Утром царица отплывает в Тарс.

Когда взошло солнце, корабль уже бороздил морские воды. Египетские суда неслись со скоростью ветра; пурпурные и золотые паруса раздувались на мачтах. Гребцы молили облегчить их тяжкий труд. Огромный царский корабль плыл в окружении судов поменьше. Блеск роскоши на них здесь, далеко от земли, на расстояний месяца пути от Александрии, несколько потускнел: скамьи покрыты циновками из тростника с берегов Нила, на матросах простые юбки, а на иных и совсем ничего. Пассажиры бездельничали в своих комнатах, иногда выходили на палубу и, перегнувшись через борт корабля, наблюдали, как пенятся рассекаемые веслами волны, или отдавали дань морским богам.

Диона никогда не страдала морской болезнью и искренне жалела молоденького, изысканно одетого придворного — бедняга уже не первый час стоял перегнувшись через борт. Последние несколько дней он практически ничего не ел, но лучше ему не становилось. По-видимому, что-то в нем не понравилось морским богам.

— Знаешь, — сказал его друг с бессердечностью здорового человека, — тебе так плохо, потому что ты вышел на берег на Кипре. Только оставаясь в море, можно избавиться от морской болезни. Не выходи на берег пару месяцев, и тебе снова захочется жить.

Несчастный, похоже, готов был убить советчика, но у него не хватало сил. Его мучитель со смехом удалился. Диона подошла и обхватила голову мальчика руками — милость, которую он не оценил. Она не стала сообщать, что пытается помочь посредством магии. Конечно, этого недостаточно, чтобы смягчить гнев к нему морских богов, однако кое-что ей удалось: он оторвался от борта и добрел до своей каюты, где жил вместе с другими евнухами, и почти сразу заснул. Когда он проснется, судно уже будет стоять на якоре в Тарсе, если боги явят свою милость.

— Утром мы достигнем устья Сиднея! — провозгласил неизвестно откуда возникший Тимолеон: коричневый от загара, совершенно голый и чистый лишь потому, что только что нырял с верхней мачты в море. Руки его покрылись мозолями, ноги — волдырями, однако он был совершенно счастлив. — Потом наше судно поднимется вверх по Сиднею и встанет на якорь в Тарсе. Уж там мы покажем этим кровавым римлянинам, как надо относиться к Египту.

— Ну, ты-то не сможешь показать им свою загорелую попку, — пошутила Диона. — Мы будем достаточно далеко от них. И не забывай: ты уже взрослый, благородный господин, а не сопливый щенок.

Сын явно смахивал на заговорщика. — Диона слышала, как один из моряков рассказывал ему что-то о мятежах. Она никогда не думала, что царский матрос может обладать таким красноречием.

— Да, мама, — сдержанно произнес Тимолеон.