Катрин Гюннек - Модистка королевы Страница 6

Будущей герцогине Шартрской едва исполнилось шестнадцать. Ее лицо выражало такую скорбь, что я была тронута до глубины души. Мадемуазель Луиза плакала по каждому поводу. Это был настоящий фонтан слез. Мадам Пагелла утверждала, что эмоциональность этой девушки напоминает ей характер другой, которая раньше жила при дворе. Моя обаятельная клиентка не была ослепительной красавицей, но считалось, что ее нежные черты напоминают прекрасное лицо прабабушки, мадам де Монтеспан. Приглядевшись внимательно, все замечали, что юное лицо дышит добротой и порядочностью. Развратный жених был полной противоположностью своей избранницы. Мне не нравились ни его гнусавый голос, ни высокомерие, но нельзя не признать, что герцог был довольно хорош собой. По общему мнению, он являлся циником и грубияном, так что я без труда могла себе представить, какие мучения ожидают добродетельную мадемуазель де Пентьевр.

Пятого апреля весь двор, собравшись в Зеркальной галерее, смотрел на короля, на принца, принцессу и их свиту, медленно шествовавших к часовне. Я тоже была там, взятая в тиски огромной толпой, отражавшейся в многочисленных зеркалах. Я не видела ничего, кроме платья мадемуазель де Пентьевр, ее лент, чепца, флердоранжа. Мое платье! Я выкроила его из тяжелого материала цвета матового серебра. С приходом весны все ткани и расцветки, модные зимой, оказались забыты. Даже пора золота подошла к концу, и блестящим туалетам суждено было затеряться в глубине платяных шкафов до следующего сезона. В прекрасные весенние дни серебро стало вне конкуренции. Этот цвет как нельзя лучше подошел принцессе. Она излучала мягкий, боязливый свет. Я добавила к туалету невесты несколько свежих штрихов. Разные оттенки нежного голубого цвета, который прекрасно гармонировал с благородным серебром.

Меня и без того уже успели оценить при дворе, но после этой апрельской свадьбы клиенты стали буквально драться за меня.

— Крошка! Отныне вы — моя компаньонка, — объявила Пагелла. Она ужасно боялась меня потерять.

Девушки в ателье стали называть меня не иначе, как «Роза Компания»! На вывеске «Модного штриха» теперь красовалась надпись «Пагелла и Компания», и Компания — это была я! Благодаря свадьбе мне удалось подняться настолько, что я оказалась на одном уровне с хозяйкой. У меня были два исключительных ангела-хранителя: принцесса де Конти и герцогиня де Шартр. Вскоре объявилась еще одна крестная мать, не менее влиятельная: золовка «моего свадебного платья», мадам де Ламбаль[29]. Третий нежданный поворот судьбы.

С этого момента все стали считать, что меня благословили небеса. И правда, меня заметили влиятельные принцессы и вознаградила Пагелла, с которой я теперь была на равных. Действительно, я проделала нелегкий путь и многого добилась. Могла ли я представить себе такое счастье семь лет назад, когда только прибыла в незнакомый и враждебный Париж?

Мне было двадцать два года, я была счастлива и очень гордилась собой. Аде разделяла мою радость. Но другие девушки поговаривали, будто мне уж чересчур повезло и следовало бы стирать в кровь колени, молясь, чтобы мое счастье продлилось еще хотя бы недолго. Люди не понимали, почему ко мне благосклонна фортуна, почему именно меня благословили небеса… Все эти девушки вряд ли добились успеха, раз уж им не дано было увидеть в моем везении лишь малую долю случая и очень много труда. Ничто не заменит работу, ничто.

Я же с самого детства была с головой погружена в работу. Я мастерила украшения и чепцы, да с таким же успехом могла бы изготовлять туалетную воду или папильотки. Главное, я не представляла себе жизни без труда.

В этом был, несомненно, секрет моего успеха. Мне возражали, что я ведь была не первая, кто лез из кожи вон. Конечно, это так. Тогда я вновь задавалась вопросом — почему я, почему не другие? Но не находила ответа. Это была тайна.

Итак, я стала компаньонкой хозяйки, и мне платили весьма приличное жалованье. С этого момента судьба еще не раз проявляла ко мне благосклонность. Я была избранницей неба. Вначале, только осознав это, я почувствовала головокружение, но затем, с течением времени, стала воспринимать это как нечто почти само собой разумеющееся.

Тогда я еще жила в комнатушке при магазине. Аделаида часто навещала меня. Я очень любила ее общество. Моя подруга была незаменимым знатоком парфюма. Наши клиентки настойчиво добивались ее услуг, особенно герцогиня де Шартр, для которой Аде раздобыла цветочную воду на основе розового масла, гвоздики и розмарина.

Каждый день нас обеих увозили в Пале-Рояль, к Шартрам.

— Мы установим в мире свои порядки, — звонко возвещала подруга каждое утро.

Только наиболее симпатичные и опытные девушки имели право обслуживать важных клиенток. Аделаида знала, что входит в их число, и всячески это подчеркивала.

— Скажи ей, что так не делают, — шептала мне Пагелла, немного смущенная.

Аде была очень злопамятна и любила провоцировать главных воображал ателье, с которыми она оказалась на ножах с самого своего приезда. Я поддерживала ее, поскольку знала, какими жестокими могли быть некоторые наши девушки.

Нужно было уметь постоять за себя везде, даже у Шартров. Если встреча с принцессой стала настоящим счастьем, то столкновение с ее мужем — откровенной пыткой. Это был насквозь порочный человек, не отказывающий себе ни в каких удовольствиях и не знающий пощады. Скандальная репутация швей пробуждала его интерес, щекотала воображение. Во мне герцог видел лишь лакомый кусок, которым собирался воспользоваться по своему обыкновению. Как животное он подстерегал меня каждый раз, когда я приезжала, наталкивался на меня в коридорах, хватал за руку, душил в объятиях. Этот мужчина не знал границ, а я защищалась, как могла. Я не сдавалась, и он решил взять меня силой. Мне стало известно, что герцог Шартр снял небольшой дом в Нейли, чтобы спрятать меня там. На этот раз я встревожилась не на шутку, уж слишком хорошо была осведомлена о нравах богатых вельмож. Однако я сумела выпутаться из этой истории. Мадам Дуссон, «сама простота», как называл ее герцог, еще помнит об этом! Ведь именно у нее, во время доставки заказа, я поставила распутника на место.

— А вы — маленькая змея! — сказал он мне в тот день. И грозно добавил:

— Я этого так не оставлю, дорогуша.

Этот мужчина был пижоном и болтуном, который любил овладевать женщинами, но еще больше трепать языком. Ему бы блистать своим талантом на сцене — наверняка сделал бы карьеру в Театре Варьете[30].

Одно время я опасалась, как бы выходки герцога не начали раздражать герцогиню де Шартр и других моих покровительниц, но она как никогда была преисполнена ко мне уважения, и благодаря ее милости я недолго еще оставалась компаньонкой хозяйки.

— Время пришло, мадемуазель Роза, — заверила меня высокопоставленная особа и предложила свою помощь. С того момента я стала самостоятельной. Я очень гордилась собой, а мама — еще больше.

Второе головокружение, настоящее счастье, я испытала, когда открыла магазин на все той же Сен-Оноре, между улицами Шамфлери и де Шантр, недалеко от улиц Круа-де-Птит-Шам и Бонанфан.

Разумеется, Аделаиду я взяла с собой, и мы недолго ломали головы над вывеской нашего магазинчика. В моде было все в восточном стиле, и в конце улицы Бюффо продавец тканей назвал свою лавку «У большого турка». А мы решили величать себя «Великий Могол»[31]. Название нравилось нам и устраивало моих покровительниц.

Мне хотелось, чтобы мой бутик стал самым блистательным на улице Сен-Оноре. Я уверена, что могу, не покривив душой, сказать, что он таковым и был: самым красивым, великолепно оформленным как внутри, так и снаружи. Мой магазин приковывал к себе взгляды и завлекал новых клиентов.

Под потолком с позолоченной лепниной сверкали зеркала и светильники. Я тщательно подготовила витрину. По бежево-розовым стенам большого салона развесила десятки полотен с изображением моих знаменитых клиенток. Я также повесила картину Тринкесс. Это единственный мой портрет, который меня устраивает. И не надо говорить ни о Дюплесси, ни о мадам Лебрен[32]. Их кисти никогда не удавалось передать ни мои черты, ни мою душу.

Итак, в моем маленьком храме моды я развесила картины августейших клиенток. Не из тщеславия, а только во благо дела. Эти полотна производили на клиентов колоссальный эффект…

Я ничего не оставляла на волю случая, обдумывая все до последней мелочи, все, вплоть до цвета коробок и обложек бухгалтерских книг. Мне нравился ярко-зеленый цвет, такой неистово свежий. Аде называла его «молодой зеленый крокодил». Ливрею такого же цвета носил мой портье.

Я была уже довольно известной, и благодаря рекомендациям покровительниц мой магазин процветал. Несметные богатства герцогини де Шартр позволяли ей проявлять толику экстравагантности, а мне ее щедрость шла на пользу. Она с удовольствием помогала подающим надежды молодым людям и талантам без гроша за душой.