Кристоф Дюшатле - Игры в песочнице, или Стратегия соблазнителя Страница 6

Все эти дни у меня были серьезные опасения: как бы у меня не поехала крыша из-за муллы, отправляющего службу.

Частный особняк на краю парка Монсо

Перед приездом к Изабель я вновь столкнулся с мужчиной в розовом галстуке. Случайность или совпадение? Как сказать…

На улице холодно и сухо. Январь.

Голые деревья в парке Монсо дремлют, сложив ветки. Изабелла угощает меня чаем. Максимилиан взял Луну за руку и увел ее в свою комнату. Они будут играть вместе.

На Изабель какая-то совсем короткая одежда. Она уже начала писать, когда обрела надежду проникнуть в глубины собственной души, дрожа от волнения, стараясь понять суть вещей, упорядочить свое воображение. По ее словам, публикация этой книги должна помочь воссоединению двух враждующих народов. Ни больше ни меньше. Она мечтает о том, что территория будет между ними поделена. Изабель ничего не сказала мужу и ждет от меня полной конфиденциальности. Рот на замке. А об остальном я еще ничего не знаю. Теперь ей хочется, чтобы я прочитал первые страницы. Щекотливая ситуация. Автор произведения — это не нормальное человеческое существо, это нечто другое, машина с пультом управления, которую случайная искра может вывести из строя. Вижу на столе конверт — в нем наверняка деньги. Мне их не хватает. Мне нужно на что-то жить.

Изабель протягивает мне стопку листов. Ее рука дрожит. Глаза умоляют.

— Это начало моего романа, — сообщает она.

— Ах, вот как? Очень мило.

Ищу слова, чтобы заполнить паузу и скрыть тревогу.

— Я смотрю, ты — трудяга.

Присвистываю, хочу показать свое восхищение проделанной работой, но звук, вылетевший из моего рта, получается слишком пронзительным. Залпом выпиваю стакан воды, потом читаю первые строчки: «Солнце клонилось к земле. Вдалеке завывали сирены. Повсюду еще оплакивали мертвых. Быть может, это конец света?»

— Да, здесь чувствуется стиль, сразу погружаешься в атмосферу.

— Ты думаешь?

— Ну… да, а что?

Вторая страница: «Земля была усыпана дымящимися обломками автобуса. Спасатели собирали остатки тел. В это время Самир, находящийся на другом конце города, спал сном праведника в детской коляске под присмотром няньки».

— Это хорошо, как в жизни. Остатки тел и детская коляска, это впечатляет. Смерть и жизнь рядом, не так ли?

— Да, это именно так. Я рада, что тебе нравится.

Мое лицо каменеет. Я — в ступоре. Продолжение романа этой дамы смущает меня еще больше. Текст буквально распадается на куски. Синтаксис не соблюдается, повествование превращается в побоище слов, нанизанных одно на другое без всякой логики.

— А это уже больше похоже на современную поэзию.

— Я не нарочно, — виновато произносит Изабель.

Мне становится жарко. Как выйти из этого щекотливого положения?

— Мне пора уходить. Нужно заняться стиркой. За месяц накопил много грязного белья. У тебя есть план?

— Вдохновение покинуло меня. Не могу написать первые десять страниц. Помоги мне закончить эту историю. Пожалуйста.

— Ты знаешь, я никогда не пишу фантастические истории для других.

— Ты будешь соавтором. Будем писать вместе и вместе пойдем на телевидение.

— Пойдем за детьми, — говорю я.

Идем по коридору. Открываем дверь в детскую. Максимилиан не скучает, он оседлал Луну. Не знаю, видел ли он порнографические фильмы, но думаю, что малыш в этом разбирается.

— Ну и выдумщики эти дети! — всплескивает руками Изабелла.

— Иди сюда, дочка, пора домой.

В кафе «Маронье»

Среда. Литературное собрание и чаепитие в кафе «Маронье» на улице дез Аршив. Артист Бернар Ламарш-Вадель отвечает на вопросы учредителей журнала «Ревю Перпандикулер», устраивающего еженедельные диспуты. Зал на втором этаже, помещение с низкими потолками заполняется за несколько минут самыми неожиданными поклонниками Бернара Ламарша: артистами с многочисленными визитными карточками, журналистами, богатыми промышленника ми, целителями и в особенности красивыми девушками, чрезвычайно общительными. Приглашенный гость Бернар Ламарш проповедует ясность стиля. Два года назад он опубликовал в издательстве «Галлимар» свой впечатляющий роман «Сметая все на своем пути». Это очень неглупый человек, умеющий жонглировать концептами, имеющий склонность к поэзии и способный делать философские умозаключения. Его влияние на дам, сидящих за столиками, потрясающе. Большая конкуренция. Мысль сексуальна, а молодые девушки, которые мечтают о несуществующем мире, любят мыслителей.

Общество «Перпандикулер» появилось в 1985 году, и я счастлив, что мое имя стоит в списке его создателей рядом с такими личностями, как Николя Бурьо, Жан-Ив Жуанэ, Кристоф Ким, Лоран Кентро. Все началось с дружбы сначала в лицее, потом в университете, затем последовали необыкновенные заявления, эстетические искания и, наконец, выработка манифеста. Это общество оформилось первоначально как компания, но вместо того, чтобы продавать людям страховые полисы и всякую другую дребедень, она предлагала различные фантазии и определенный порядок действий.

Как заметил Лоран К., член исторической секции, слово перпандикулер включает в себя два слова: «пер» («отец») и «пан» («сторона, грань»). Это, вероятно, одна из самых замечательных выдумок. Идея отцовства лежала в основе нашего сообщества. У всех нас, и это правда, были довольно странные отношения с нашими отцами. Мы были нерешительными сыновьями стыдящихся нас отцов, не имеющих голоса, живущих под ужасной угрозой холокоста. Вследствие этого искусство стало нашим прибежищем, вымысел — смыслом жизни, генеральной линией, поддерживающим фундаментом. Однако неприятности только начинались.

Деятельность компании продолжалась довольно долго. Она достигла своей кульминации к моменту создания одноименного журнала в 1995 году и начала проведения литературных вечеров в кафе «Маронье».

Рассматриваемые прессой как первый литературный boys-band, члены «Перпандикуляра» охотно заявляют о себе как о банде полных бездельников. Мы свободны, красивы, мы вызываем интерес у публики, и это классно.

В нашей группе я первый, кто поменял свой социальный статус: я — отец, недавно разведенный супруг, к тому же небольшая звезда на литературном поприще. Это — счастливый билет.

В глубине кафе, у стены можно заметить Мишеля Уэльбека, он тоже один из членов-создателей журнала «Ревю Перпандикулер». Как обычно, у Мишеля хмурый вид, мысли его витают неизвестно где, но он держит ухо востро. По прошествии нескольких месяцев нам предстоит схлестнуться с ним в литературной полемике. Дело получит широкий резонанс. Не знаю, злится ли он еще на нас за этот период нашей литературной жизни. С тех пор мы с ним не разговаривали. Бывает, отношения никогда не восстанавливаются, сколько бы воды не утекло со времени конфликта. Разрыв — это одна из вех человеческих отношений. Уметь правильно расстаться так же ценно, как уметь вовремя объединиться.

Волнительные воспоминания, которые я храню от этого сотрудничества, непосредственно связаны с историей о преемственности. В начале нашего знакомства Мишель Уэльбек как-то вскользь упомянул о своем сыне и о трудностях, связанных с отцовством. Я тогда счел его рассказ трогательным. В сущности, мы все плывем на одном корабле посреди океана, где дуют разные ветры и один шторм следует за другим. Среди вымышленных персонажей Улисс был нашим самым давним отцом-любимцем. Вернуться в объятия своей жены, увидеть своих детей и надеяться на лучшее, когда кончится мрачный период жизни. Возможно, он кончится довольно скоро. За пару месяцев до нашей ссоры Мишель обедал у нас в гостях. В то время как он расправлялся с куриной ножкой, его вилка соскользнула, и кусочек птицы упал на юбку Клары. На юбке образовалось сальное пятно, ставшее причиной неловкости Мишеля.

Бернар Ламарш-Вадель, в свою очередь, умел приворожить аудиторию. Среди его навязчивых идей была одна идея, которая до сих пор остается необъяснимой: его глубокая ненависть к французскому государству. Мы так и не нашли этому объяснения.

Я вспоминаю об одном визите год спустя: вместе с Николя Б. я отправился в замок Бернара. Наш друг говорил с нами много и доверительно… Это был волнующий день, насыщенный по содержанию и пропитанный ощущением уходящей надежды. Помимо дружеских чувств, которые Бернар выразил при нашей встрече, он принял нас так, словно мы были его сыновьями. Он хотел нам что-то передать. Не знаю что. Но это было. Прогуливаясь по его владениям, мы придумали такую сцену: вернемся к нему через две-три недели с камерой и снимем его как агента по недвижимости, описывающего достоинства своего замка анонимному клиенту, рассказывающего о произведениях искусства, висящих на стенах, о книгах, о своих привычках, то есть о своем взгляде на жизнь.