Паркинсон Кийз - Любовь в наследство, или Пароходная готика. Книга 1 Страница 64

— Естественно, этот корсет слишком тугой для нее, — сказала Люси Клайду, когда он вернулся в отель спустя несколько часов. — Да еще этот пояс… Если бы одежда состояла из одной лишь части! Может быть, когда-нибудь такое и будет…

— Дай Бог, — согласился Клайд. — Ей не надо будет надевать такие тесные одежды после рождения ребенка, верно? — И, не дожидаясь ответа, добавил: — Однако должен признаться тебе, Люси, что, когда Кэри вплыла в церковь, это был один из самых счастливых моментов в моей жизни. Пожалуй, я еще ни разу так ею не гордился! Когда я увидел это платье из золотого атласа…

— Да, я прекрасно тебя понимаю, — кивнула Люси. Однако никто из них не догадывался, что причиной обморока Кэри был не только тугой корсет.

12

Последний период беременности Кэри был настолько же легок и безболезнен, насколько первые недели — утомительными и мучительными. Как и предсказывала Люси, тошнота прекратилась сразу же, как только плод начал шевелиться, а большинство неприятных симптомов вообще исчезло. Беременность проходила вполне нормально, и фигура Кэри почти не деформировалась до самых родов; она просто стала немного грузнее, чем раньше, однако дополнительная полнота только шла ей. Цвет лица у нее был прекрасный, выражение его — бодрое и веселое, и еще никогда ее манеры не были столь очаровательными и изящными; если ей и не хватало чуть энергичности и живости, то это вполне окупалось мягкостью и грацией. Клайд, с гордостью наблюдавший за падчерицей, постоянно отмечал, что она все больше напоминает мать.

Тем не менее все это время Савой, бесконечно обожающий жену, безумно тревожился. Он постоянно встречался с мужчинами, жены которых мучались при родах, причем все это описывалось со всевозможными ужасающими подробностями, ведь кое-кто при родах скончался. Мысль о том, что Кэри ожидают страдания, в которых будет виновен он, Савой, и страх навсегда потерять ее не давали молодому человеку покоя, преследуя его даже во сне. И когда у Кэри начались схватки, заверения доктора Брингера, что медленные роды предпочтительнее быстрых — когда речь идет о первом ребенке, — только усиливали страхи и без того взволнованного и измученного супруга.

— Почему вы ничего не делаете для нее? Вот уже три часа, как вы приехали, а всего лишь потираете руки, словно всем весьма довольны и собираетесь сказать: «Все нормально, и я думаю, что все будет хорошо через три часа…» И вот я сижу еще три часа, все время смотрю на часы… три часа проходят, а вы вновь говорите мне то же самое! И перестаньте рассказывать мне о первом ребенке! Первый ребенок! Скажу вам, это будет единственный ребенок! Ни за что на свете я не допущу, чтобы Кэри пережила такое еще раз!

Доктор с легкой улыбкой отвернулся, воздержавшись от какого-либо ответа встревоженному мужу, от ответа, который при подобных обстоятельствах у него был один уже на протяжении двадцати лет практики.

Вдруг до них донесся сдавленный, приглушенный крик. Савой подпрыгнул на своем месте.

— Разве вы не можете дать ей хлороформ? Разве нельзя как-нибудь прекратить эти муки, извлечь ребенка при помощи инструментов?

— Да, разумеется, я могу дать ей хлороформ и обязательно дам… вскоре, непременно, но когда он ей действительно потребуется. И, конечно, я могу воспользоваться инструментами. Но я не собираюсь рисковать разорвать ее на куски и нанести вред ребенку, пока уверен, что она может произвести ребенка на свет сама, без постороннего вмешательства. А я считаю, что она может это сделать. И уже вам многократно говорил, что она прекрасно справляется.

И доктор резко отвернулся, с грохотом захлопнув за собой дверь. Спустя несколько минут дверь снова отворилась, и на пороге появилась Люси, которая с жалостью посмотрела на мужа и Савоя, сидевших с несчастными лицами.

— Доктор Брингер говорит, что, похоже, он не сумеет вас убедить, что все идет как надо, — сказала Люси. — Вот он и решил, что если обо всем расскажу вам я, то, может быть, хоть мои слова смогут вас убедить не волноваться так. Разумеется, сейчас Кэри приходится несладко, она сильно страдает от боли. Но вам же известно, что так и должно быть. Однако переносит она это очень мужественно. Она во всем слушается доктора и сама помогает себе. Хотя полагаю, что если она разок-другой закричит, то это принесет ей некоторое облегчение. Поэтому, может быть, вы уйдете в летний домик, чтобы не слышать ее криков? Побудьте там часок-другой.

— Часок-другой? — вторил ей Савой истерически. — Еще часок-другой!!!

— По-моему, как минимум столько и понадобится, — спокойно проговорила Люси. — Вы можете зайти и взглянуть на нее, если хотите. Но не больше минутки. А я тем временем…

— Конечно же, я хочу заглянуть к ней! Может быть, я больше не увижу ее живой… Никогда…

И с этими словами Савой бросился в комнату роженицы. Люси обняла мужа за плечи.

— Надо увести его оттуда. Не думаю, что тебе удастся уговорить его поиграть в криббидж или в шахматы, но если бы все-таки удалось, то это лучшее, что ты можешь сделать для Савоя.

— Я не понимаю, как сам-то способен чем-то заниматься, однако если ты считаешь, что я должен это сделать, то попытаюсь.

— О, у тебя все получится. Спасибо тебе, дорогой.

Клайд, сделав окончательное усилие над собой, собрался с мыслями, успокоился и после недолгих поисков нашел карты, шахматную доску, фигуры и отнес в летний домик, где все положил на канапе. Затем отправился на кухню и там обнаружил слуг в полном сборе, с нетерпением ожидающих развития событий. Он приказал приготовить сандвичи и выпивку и отнести все это в летний домик. Когда Савой присоединился к нему, непричесанный и неопрятный, бормоча какие-то проклятия, Клайд уже ждал его за столом, на котором стояла шахматная доска с расставленными фигурами. Помимо этого, Клайд уже разлил по бокалам виски.

— А, вот и ты, — проговорил Клайд, протягивая зятю стакан практически неразбавленного виски. — Когда ты это проглотишь залпом, посмотрим, сможешь ли ты хоть раз в жизни выиграть у меня. На что будем держать пари? Давай поспорим, что не успеем мы доиграть партию, как Люси принесет нам добрые известия. Ну как?

Савою не хотелось спорить, равно как не хотелось играть в шахматы или криббидж, ему не хотелось и выпивать. Его рука так сильно дрожала, что едва удерживала стакан. Но, что бы там ни было, Клайду удалось одержать победу. Они даже не услышали почти бесшумных шагов Люси, когда она шла по саду. Однако оба резко вскочили, перевернув стол со всем его содержимым, когда Люси наконец появилась и раздался ее радостный голос:

— Красивый крупный мальчик! И Кэри в добром здравии! Она цела и невредима!

Люси не преувеличивала в своей радости: мальчик оказался превосходным образцом малыша, а Кэри — прекрасной матерью; вместо того чтобы чувствовать крайнее изнурение после родовых схваток, с которыми она победоносно справилась, Кэри, казалось, была приятно возбуждена и весела. Но, разумеется, едва показав новорожденного, лежащего у нее на руках, мужу и отцу, она тут же провалилась в глубокий сон, длившийся так долго, что Савой устал кружить по комнате возле постели жены в ожидании ее пробуждения. Ему крайне не терпелось сказать, как он обожает ее и что она сделала его самым счастливым мужчиной на свете.

Он предполагал, что она покажется ему очень хрупкой и будет казаться хрупкой довольно длительное время; он боялся, что теперь он едва ли осмелится прикоснуться к ней, а даже если и осмелится, то ни за что не сделает этого, ибо она еще долго будет испытывать слабость и раздражение против него, ведь именно он стал причиной ее страданий. Он готовился быть чрезвычайно нежным и очень терпеливым. Лишь спустя некоторое время он наконец поймет, что рождение ребенка не причинило ей никакого вреда, напротив, оно дало ей физическую удовлетворенность — материнство отнюдь не возмутило ее, она буквально упивалась им.

— Зачем ты без конца повторяешь, что ты мне очень обязан? — насмешливо спросила она Савоя как-то вечером. Кэри быстро поняла, что сможет обходиться без нянечки, и начала учить Тьюди — сестру Тайтины — помогать ей с малышом. И, хотя доктор Брингер был весьма консервативен в подобных вопросах, он не стал удерживать ее в спальне так долго, как проделывал это с большинством своих пациенток. Тем не менее он выудил у нее обещание, что завтракать она будет в постели, после обеда отдыхать, а также отправляться спать сразу же после ужина. Она согласилась с доктором, но при условии, что после ужина Савой будет сидеть подле ее постели и разговаривать с ней, пока не наступит нормальное время для сна. Что касается Савоя, то подобное условие только радовало его, ибо он всегда покидал опочивальню жены весьма неохотно. — Разве я не обязана тебе именно тем же, чем и ты мне? — смеясь, добавила она.