Джудит Крэнц - Слава, любовь и скандалы Страница 76

Они долго бродили там, обняв друг друга за талию, и наконец остановились под грушевым деревом в самом дальнем углу сада. Фов и Эрик оказались совершенно одни, и она прижалась к нему всем телом. Пусть она ничего не знает о том, как занимаются любовью, она научится. А Эрик нежно, но твердо отстранил ее.

Нет, сказал он ей, это совершенно невозможно, и Фов должна это понять. Если ее не остановить, то они зайдут слишком далеко и уже не смогут остановиться. Разве она не понимает? Она слишком молода, это неправильно, нечестно… Фов глубоко вздохнула, не зная, прав ли Эрик, подозревая, что он прав, и отчаянно желая его.

— Фов! Я не смогу работать, если ты не прекратишь гримасничать! Если ты не можешь удержаться от ужимок, уходи!

Она дунула на волосы, упавшие ей на лоб, и с выражением крайнего неудовольствия, произнесла:

— Я не гримасничаю, а думаю. Ты хочешь написать портрет безмозглой куклы или думающей женщины?

— Что ж, ты права, хотя думающей женщиной я бы тебя не назвал. Ладно, давай сделаем перерыв.

Фов сошла с помоста, с наслаждением потянулась, подошла к креслу в углу и села, взяв книгу, которую дал ей Эрик. И в ту же секунду она забыла обо всем, поглощенная чтением.

Мистралю эта книга была хорошо знакома. Когда Фов начала позировать ему, она принесла ее с собой. Во время каждого перерыва она читала, часто останавливалась, чтобы прочесть тот или иной отрывок вслух. Наконец, окончательно выведенный из себя Мистраль заявил, что это отвлекает его, мешает сконцентрироваться на работе. Частые перерывы вредят творчеству художника, не говоря уже о насильственных уроках истории.

— Хорошо, — легко согласилась Фов, — я не буду тебя отвлекать. Но это совершенно невероятно, я расскажу тебе позже, — и тут же вернулась к чтению. Кто бы мог подумать, что еще прошлым летом во время подобных перерывов они говорили о живописи, Фов забавляла его историями о Софи и Луизе, оказавшихся — кто бы мог подумать! — внучками его приятелей по самой первой команде, с которой он играл в шары.

И вот теперь Фов сидит, поглощенная историей, которой верить нельзя, и ведет себя так, словно ей открылась истина.

— Готова продолжать? — спросил он.

— А… Да, конечно. Кстати, отец, ты будешь очень возражать, если мы закончим сегодня на полчаса раньше? Родители Эрика приехали на несколько дней в Экс на музыкальный фестиваль. Они пригласили нас на обед в ресторане «Вандом». На дорогу понадобится не меньше полутора часов, а мне не хотелось бы опаздывать. Ты не против? Мы только сегодня закончим пораньше.

Что он мог сказать ей? Настоять, чтобы она осталась? Заставить завтра позировать на полчаса дольше? Фов не в первый раз уходила раньше по той или иной причине. Было время, когда они понимали друг друга. Фов позировала, и как будто звучала легкая мелодия, которую он смог оценить только теперь, когда она исчезла. Ее место заняли чувство долга и абстрактная привязанность со стороны дочери.

— Разумеется, Фов, ты можешь ехать. Если хочешь, закончим сейчас.

— Отец, ты просто душка! Спасибо! — Фов вскочила с кресла, торопливо обняла его и выбежала из мастерской, не потрудившись даже скрыть облегчение.

И все же, заметил Мистраль, свою книгу она забрать не забыла. Его лицо стало сердитым и замкнутым, на нем проступили морщины от боли и уязвленной гордости.

Если стилем называть полное совпадение внешнего вида с личностью человека, когда вы выглядите именно таким, какой вы есть на самом деле, то Надин можно назвать в высшей степени стильной, размышляла Фов, входя в столовую, где для редкого совместного ужина собрались Мистраль, Кейт и Надин. Ее сводная сестра только что приехала из Парижа, намереваясь провести в «Турелло» несколько дней, пока ее муж заканчивал какую-то сделку. Мистраль презирал Филиппа Дальма, за которого Надин вышла замуж, и по молчаливому уговору между Кейт и Надин о нем упоминали только в случае крайней необходимости.

Когда Фов впервые приехала в Прованс к отцу, Надин исполнилось пятнадцать с половиной, но уже тогда она выглядела очень изысканно. С течением времени первое впечатление лишь подтвердилось. В двадцать три года Надин, как отличной огранки бриллиант, была холодна и блестяща. Ее белокурые волосы обрамляли лицо двумя гладкими прядями, о которые, казалось, можно обрезаться. Глаза она подвела четкими черными линиями, не забыв о зеленых тенях, придавших ей сходство с древней египтянкой.

Нос не выглядел острым, но белоснежные крепкие зубы напоминали о том, что их предназначение — кусать. Губы безукоризненно изгибались в улыбке, и Фов вынуждена была признать, что Надин неотразима. Невозможно было не смотреть на нее. Она всегда притягивала к себе взгляды.

Надин Мистраль демонстрировала себя такой, какой она была на самом деле, не пытаясь скрывать своего отношения к себе. О ее превосходстве кричали безукоризненные белые льняные брюки, элегантная черная блуза, перехваченная поясом на тоненькой талии, и великолепная пара серег из оникса в окружении сияющих бриллиантов.

Во внешности Надин никто не нашел бы ни малейшего изъяна. Неизвестно, сколько часов в неделю тратит ее сводная сестра, чтобы так выглядеть, но Фов не сомневалась, что другие женщины могут потратить целую жизнь, пытаясь добиться непринужденной элегантности Надин, и у них ничего не получится. Потому что в последнюю минуту они все же решат добавить к наряду нитку жемчуга, или распушат волосы, или украсят себя цветком. Надин была в своем роде минималисткой, заявлявшей о себе наименьшим из возможного количеством элементов в единственно возможном сочетании.

Намерение Кейт Браунинг полностью посвятить себя мужу, охватившее ее в тот день, когда она впервые увидела Жюльена и его работы, распространилось и на Надин. Четыре года, проведенных без Мистраля, сначала увлеченного Тедди Люнель, а потом бродившего по свету, заставили ее сосредоточиться на материнских обязанностях. Да, для нее было важнее всего оставаться мадам Жюльен Мистраль, но на втором месте теперь стояло счастье ее дочери и ее положение в жизни.

С того момента, как Надин вышла замуж, Кейт постоянно испытывала бессильную ярость по отношению к Мистралю, который стоял между ее дочерью и ее правом стать самой богатой наследницей во Франции. Со временем Надин унаследует все, что принадлежит Мистралю: драгоценные картины, сложенные в огромной комнате-сейфе, богатое, приносящее постоянный доход поместье «Турелло», счет в банке, все капиталовложения. Огромное состояние согласно французским законам перейдет к Надин, но пока бедной девочке приходилось работать, чтобы поддерживать привычный уровень жизни.

Два года назад Надин вышла замуж за Филиппа Дальма, которого в прессе всегда называли «инвестором». Задолго до встречи с Надин его имя уже не сходило со страниц газет, но это были разделы светской хроники и сплетен. Филипп прославился многочисленными связями с самыми богатыми женщинами. За ним также закрепилась слава «самого быстроногого холостяка в Париже», потому что к тридцати девяти годам он так ни разу и не был женат.

Дальма был посредником. Он сводил тех, кто нуждался в деньгах, с теми, кто намеревался их вложить. Но почему-то комиссионных едва хватало на то, чтобы вести безбедную холостяцкую жизнь.

Господин Дальма прославился как «самый лучший в мире гость». Веселый, красивый и гетеросексуальный, он оставался пределом мечтаний любой хозяйки дома.

Когда Надин познакомилась с этим чувственным мужчиной, превыше всего ценящим удовольствие, которое получал сам и дарил другим, она сразу же преисполнилась решимости заполучить его, несмотря на окружавший его ореол недоступности. Филипп со своей стороны, помня о приближающемся сорокалетии, собрался положить конец своей славной холостяцкой жизни. Он не хотел провести зрелые годы в качестве гостя в чужих домах, пусть и самых роскошных и приветливых.

Надин удалось выйти за него замуж, но только потому, что она появилась в жизни Дальма в нужный момент. Ей исполнилось двадцать один год. Филипп не мог не остановить свой выбор на ней, свежей, сияющей, безупречной, будущей наследнице Жюльена Мистраля. Знаменитый холостяк никогда бы не женился ради денег, но и бесприданница была бы ему не по средствам.

Надин Мистраль и Филиппа Дальма отличала невероятная, глубоко укоренившаяся поверхностность во всем. Они уделяли максимум внимания форме, поэтому вдвоем являли миру необычайно декоративную пару, можно сказать, редкий антиквариат. Как только хозяйки парижских салонов смирились с потерей Филиппа в качестве веселого холостяка, они стали соревноваться между собой за право принимать у себя супругов Дальма, ставших примером того редкого случая, когда муж и жена вместе становятся единственной звездой вечера.

Кейт пришлось позабыть об амбициях, которые она питала по поводу дочери, но она не могла отрицать, что Надин обожала мужа. Мистраль, проведя полчаса с зятем, пришел к выводу, что тот совершенно пустой, никчемный человек. Мистраль объявил, что Надин не получит никакого приданого, а в качестве свадебного подарка он купил супругам средних размеров квартиру на авеню Монтень. И то Кейт пришлось убеждать его, что отделаться меньшим они никак не могут.