Кристина Додд - Свеча в окне Страница 8

- Вы спрашивали меня, милорд?

- Вы сейчас смеетесь?

Она чуть сильнее потерла пальцем по губам.

- Смеюсь вовсе не над вами. Но вы сделали этого! старика таким счастливым!

Голос Уильяма зазвучал равнодушно.

- Теперь я могу любого осчастливить только тем, что заговорю вежливо.

Улыбка разом исчезла с ее лица.

- Тогда будьте поприветливее, милорд.

- Ну да,- задумчиво произнес он,- а когда вы выражаете недовольство слугами, вы необычайно мягки и учтивы? Когда вас раздражаю я, вы вспыхиваете от ярости.

- Потому что я жду от вас большего!

- Почему?

- Милорд,- промолвила Сора, с трудом сдерживая себя,- вы воин. Как вы поступаете с солдатом, который потерял ногу?

- Нахожу ему иное применение.

- А если он не хочет учиться своему новому ремеслу?

- Тогда пусть нищенствует.

- Это жестокий мир. А что вы скажете о человеке, у которого было все любящая семья, дом, достаток в еде - и которому вдруг пришлось самому о себе заботиться? Что вы скажете о человеке, который не желает как-то облегчить ношу тяжелых обязанностей, свалившихся на плечи его отца, который забросил своего сына?

- Хватит! - Голос Уильяма, звучавший сначала на уровне ее лица, пророкотал у Соры над головой. В порыве гнева он вскочил на ноги.- Господи, кто вы такая? Святая Женевьева, вернувшая милостью Божьей зрение своей матери? Возможно, слепота представляется вам ерундой, но вы не испытали этого.

- Это настолько большая трагедия, насколько вы ее делаете такой.

- Но все, что есть у меня, связано со зрением. Вы же сами сказали, я воин. Рыцарь! Я должен сражаться, чтобы защитить мой дом, мою семью, моих людей. Теперь я им бесполезен!

- Да, разве? - Сора успокоилась, она снова прочно стояла на ногах.Разве вы улаживаете их ссоры, вершите суд в случае их проступков? - Уильям не ответил, и на ее лице снова появилась улыбка.- Вы же славитесь как справедливый судья. А обучение своего сына вы передали другим людям? Он же взрослеет и тоскует без вас, жаждет вашей поддержки. Вашему отцу просто необходим человек, с которым можно было бы посидеть, поговорить, посоветоваться. Вашими людьми надо руководить. Без вашей твердой руки они превращаются в стадо заблудившихся и жалобно блеющих овец. Вы пожинаете то, что посеяли, милорд. Ваши владения полны боготворящих вас людей, но все ваши прежние добрые дела скоро забудутся, если вы не сделаете над собой усилие, чтобы не дать умереть вашей славе.

Слушая ее речь, Уильям жалел о том, что он столь безупречен. Та его часть, которая требовала равенства для других, желала этого равенства и для него самого. Ему хотелось опровергнуть слова этой женщины, заявить, что его уход в себя и одиночество оправданы. Потеряв самообладание, он спросил:

- А были ли вы когда-нибудь в отчаянии, когда вам так необходимо было участие других? А те, которые любили вас, боялись прикоснуться к вам в вашей немощи? Как будто прикосновение причинит вам боль? Приходилось ли вам лежать ночью в одиночестве и чувствовать, как стены смыкаются над вашей постелью, ощущать, что ваше собственное тело стало вам темницей?

У Соры навернулись слезы, и горло сжалось от знакомых чувств, но он продолжал:

- Вы скрипите тут, как слишком старая и слишком высохшая изнутри женщина, неспособная понять слабость плоти. Вы никогда не любили мужчину, не держали в руках ребенка. Как вы говорите, так вы, наверно, ни разу и не согрешили.

Ножки его кресла громко стукнули о пол, когда он упал в него, а на Сору нахлынула и сдавила ей сердце неожиданная близость его переживаний. Она пыталась заговорить, но не могла: утешение было не более чем шепотком, осколками рассеянном в ее сознании, сжатым в ее груди.

- Что вы делаете? Молитесь за меня? - Голос Уильяма резко хлестнул ее, потом вдруг задумчиво смягчился.- Молитесь за меня? - Пальцы его нетерпеливо отбили дробь на подлокотнике кресла.- Вы молитесь за меня?

Она продолжала молчать, и он снова бросил ей: - Вы монашка, не правда ли?

- О Боже правый.

- Разумеется.- Он щелкнул пальцами.- Мне надо а было сразу это понять. Это логично. Только монашка могла навести такой порядок в доме.

Сора словно задохнулась при этих словах и принялась похлопывать ладонями по своим вспыхнувшим щекам.

- Ваш отец...

- Поклялся, что сохранит вашу тайну? Ну так что же, мадам, вы явились сюда, чтобы учить меня?

Она вздохнула и улыбнулась. Это проявление живости его ума и веры в собственные умозаключения несколько развлекли ее.

- Я здесь, чтобы учить вас,- признала она.- Я обучаю слепых.

- И у вас есть все основания говорить так, словно вы какая-то святая. Вы ни разу не согрешили, не так ли? Вы никогда не обнимали возлюбленного, никогда не вскармливали ребенка.

- И никогда не буду.- Она прикоснулась к своему бесплодному чреву и почувствовала острую боль человека, который желает большего.- Старая дева без каких-либо надежд на завтрашний день.

Уильям сочувственно прикусил губу. Он хотел ее немного подразнить, но уж никак не собирался бередить открытую рану.

- Разве это был не ваш выбор - уйти в монастырь?

- Если бы у меня был выбор, я выбрала бы мужа и семью.

Пораженный отчаянным криком родственной души, Уильям постарался вложить в свои слова какую только мог теплоту.

- Я не смогу помочь вам с мужем, мадам, но мы теперь ваша семья.

Тронутая его великодушными словами, Сора откликнулась:

- Спасибо, Уильям.

Он улыбнулся.

- Уильям? Вы будете звать меня по имени, только когда вы довольны мной?

- Милорд!- неуверенно поправилась она, смущен ная этой своей оговоркой.

- Мне понравилось. Это напомнило мне о матери.

- О вашей матери? - Она была поражена его слова ми, чувство неудовольствия овладело ею. Ей было девятнадцать, она была самым жалким из живущих на земле созданий, незамужней женщиной - и вдруг его мать?

- Она называла меня "милорд", когда я огорчал ее. Разумеется, слова ее были полны сарказма. Я чувствую, вы с ней похожи.

Сора откашлялась.

- Я позвал вас не просто так.- Он не обратил внимания на проявление ее чувств, отнеся их просто к загадочности женской души. Как бы он ни пытался истолковать ее реакцию, наверно, его вывод был бы все равно ошибочным.- Как вы столь бестактно указали мне, я загнил. Я не принимал ванну с прошлой осени. А пока я так долго учился есть, пища падала мне на одежду и на бороду. Не думаете ли вы...?

***

Эта женщина действовала быстро и уверенно, угрюмо думал Уильям, выливая воду себе на грудь. Целый отряд служанок отвел его в верхние покои замка и раздел, пока мужчины ставили перед очагом огромную лохань. Снизу наносили ведрами воды и развесили над огнем котлы, чтобы вскипятить ее. Прошло совсем немного времени, а он уже опустил в лохань большой палец ноги, опробывая воду, и, вздохнув, уселся туда. Уильям махнул своей огромной рукой, отпуская всех слуг, и предался теплу, пробиравшемуся к его костям и разгонявшему кровь. Слишком долго он терпел холод: холод вокруг себя и холод внутри.

Теперь в комнате воцарился покой. Дверь была плотно прикрыта, чтобы не проникали сквозняки.

Леди Сора и ее служанка переговаривались над его одежным сундуком, тихий звук их голосов волнами докатывался до него.

- Это похоже на отличный легкий шерстяной наряд. - Да, и он выкрашен в стойкий коричневый цвет, расшит шнуром по низу и на рукавах.

Другие служанки тихо работали под руководством Соры или занимались шитьем. Их приглушенная болтовня напомнила ему о купании весной четыре года назад, и мысленно он увидел покои такими, какими они были тогда.

Они были устроены в стороне от главного зала. Приподнятая на помосте, там возвышалась господская полированного дерева кровать с балдахином, с которого спускались занавеси, защищавшие от холодных зимних ветров. Сундуки с одеждой стояли у противоположной стены, достаточно близко к очагу, чтобы их содержимое оставалось сухим, но не так, чтобы в них могла попасть случайная искра. Этой комнате доставалось больше света, чем другим покоям замка. У окна располагалось несколько табуретов и скамеек, там работали женщины. Окна выходили на окруженный забором сад внутреннего дворика. Закрывавшие их решетки отбрасывали в комнату тень в виде квадратов, а деревянные ставни были украшены затейливой резьбой.

Уильям усмехнулся, припомнив, как жена настояла сначала на окнах, а потом на резьбе. Отец кричал, что она пустит их по миру своими странными идеями, а Анна тоже кричала на него, советовала ему самому готовить себе еду, чинить одежду и вынашивать собственных внуков. Перебранка была жуткая, и в конце концов лорд Питер с радостью распорядился, чтобы на ставнях была резьба, а Анна продолжила вынашивать ему внуков.

И так до тех пор, пока последний из них не свел ее в могилу. Уильям положил ее на вечный покой рядом с четырьмя крошечными могилами их детей, ушедших из жизни раньше.

Он ожидал, что нахлынет знакомая волна горя, но ощущал только легкую и приятную печаль. Он тосковал по ней: по ее громкому смеху, по исходившему от ее одежды запаху лаванды, по мягкой округлости ее тела рядом со своим по ночам. Но он больше не скорбел по ней, и, если бы не случившееся с ним ужасное увечье, он наверняка осмотрелся бы вокруг и нашел бы женщину, чтобы взять ее себе в жены и жить с ней.