Кэтлин Уинзор - Любовники Страница 8

Он продолжал бежать впереди нее; его плечи и шея были обременены тяжестью чемодана, в руках болтались сумки. Казалось, юноша не слышал ее вопроса.

— Ну пожалуйста, ответь! — крикнула Джасинта, ибо теперь она была напугана не на шутку. Они продолжали стремительно проноситься по огромным пустынным коридорам и миновали уже столько поворотов, что она никогда не смогла бы найти дорогу обратно. И она бежала за слугой, складывая в умоляющем жесте свои тонкие руки в лайковых перчатках. — Я здесь новенькая! Ты, наверное, уже понял это! Так расскажи мне хоть что-нибудь! Ответь же мне!

Он посмотрел на нее, продолжая двигаться вперед все быстрее и быстрее.

— Ну что вы пристали ко мне? Разве вы сами ничего не понимаете? Разве вы не видите, как я занят?

— Вовсе ты не занят! — закричала она в гневе и отчаянии. — Да как тебе самому-то не стыдно! Бежишь так, словно ни в грош себя не ставишь… Неужели этот мошенник запугал тебя так, что ты теперь не человек, а… Да что я с тобой говорю, — махнула она рукой.

— Ну вот, слава Богу, пришли!

Он остановился так внезапно, что Джасинта чуть не налетела на него, однако успела резко остановиться перед закрытой дверью, к которой была прибита медная табличка с надписью 69 000.

В следующий момент дверь открылась, и слуга, отвесив поклон чуть ли не до земли, пригласил ее войти. Она мягко вплыла в свои новообретенные «апартаменты» и стала оценивающе рассматривать их. Слуга тем временем сложил на полу багаж, поднес горящую спичку к поленьям в камине, осведомился, нужно ли ей что-нибудь еще и, получив отрицательный ответ, исчез за дверью.

Она побежала за ним, крича ему вслед:

— Подожди! Совсем забыла. Мне хотелось бы дать тебе что-нибудь за твои услуги.

— Благодарю вас, мадам, ничего не нужно. Тем более здесь это запрещено администрацией. — Он низко поклонился, находясь от нее уже на расстоянии нескольких ярдов.

Джасинта смерила его презрительным взглядом.

— Знаешь что? Ты мне противен. Бог свидетель тому, какой грех совершил ты.

Он вновь низко поклонился и удалился, снабдив ее напоследок самой малой толикой сведений:

— Мы трусы и лицемеры. — Он махнул головой в том направлении, где предположительно в данный момент можно было ожидать появления дьявола. — Он ненавидит и презирает нас больше, чем всех остальных. — С этими словами слуга окончательно покинул ее.

Некоторое время Джасинта наблюдала, как он, подобно мячику, стремительно катится по коридору. Он был омерзителен и всем своим поведением показал ей, что появился здесь скорее в силу своих эмоциональных, нежели физических пороков.

«По крайней мере, — размышляла она, поворачиваясь и медленно закрывая дверь, — по крайней мере я нахожусь здесь не за подобные грехи». При этой мысли Джасинта ощутила нечто сродни радости, даже самодовольству. Ведь ее порок, в отличие от грехов этого ничтожного человечишки, был следствием дерзости и бесстрашия.

«Я попала сюда потому, что, как только влюбилась в Дугласа, повела себя честно, а не удалилась из бренного мира трусихой, ханжой и лицемеркой. Дуглас был для меня всем… Он был моим…» Тут она остановилась в нерешительности и закрыла лицо ладонями, стараясь вспомнить, каким же был Дуглас. Она крепко зажмурила глаза, с возрастающим волнением стараясь воссоздать в памяти его образ.

«Почему я никак не могу вспомнить?»

В отчаянии она взмахнула руками, словно птица — ранеными крыльями, безумным взглядом обвела помещение, в котором находилась, но ничего не увидела перед собой.

«Что случилось? Что же произошло? Ведь я могла бы увидеть его так ясно, словно он находится здесь, в этой комнате…»

«Спустя две недели, может, чуть раньше, вы привыкнете ко всему, что вас здесь окружает, равно как и к тому, что будете едва помнить вашу прошлую жизнь. Все люди, с которыми вы когда-то были знакомы, станут казаться вам малореальными, словно они существуют лишь в вашем воображении».

Так неужели с ней это произошло так скоро? Неужели она уже забыла Дугласа, из-за которого умерла? Эта мысль показалась ей совершенно невероятной, мучительной и ужасной. Да, ей надо сейчас подумать о чем-то другом, ей надо отвлечься, изучая эту комнату, которую так и не удалось еще осмотреть как следует.

Комната была просторной, роскошной, производящей прекрасное впечатление. Стоя у двери, Джасинта увидела напротив себя два огромных окна, до потолка, занавешенных изящными муслиновыми шторами с золотой вышивкой, обрамленных тяжелыми драпри из камчатого полотна алого цвета. Между окнами стоял небольшой столик из тюльпанового дерева с изысканной резьбой, инкрустированный перламутром.

Стены были обшиты алыми обоями из хлопчатобумажной ткани с бархатными вкраплениями. Гигантский брюссельский ковер, покрывающий весь пол от стены до стены, был выткан вычурными голубыми и красными цветами. Справа на каминной доске из белого мрамора возвышалось огромное зеркало в позолоченной раме, а напротив стояла кровать с резным изголовьем шестифутовой высоты, застеленная светло-голубым покрывалом с тяжелой черной бахромой.

На столе с мраморной столешницей под стеклянным колпаком стояли восковые цветы. Джасинта увидела также несколько стульев, обшитых бархатом и тоже щедро украшенных бахромой. В комнате было множество ламп и люстр с искрящимися хрустальными подвесками.

Вне всякого сомнения, эта комната была задумана и обставлена в самом совершенном стиле рококо. Джасинте хотелось бы иметь такую комнату у себя дома, хотя там у нее и было несколько комнат, не особенно отличающихся от той, в которой она находилась теперь. Единственное, что ей здесь не нравилось и вызывало досаду, это то, что комната слишком напоминала номер в каком-нибудь шикарном отеле, ибо в ней полностью отсутствовали индивидуальные приметы и не ощущалось тепла ее обитателя.

Продолжив свои исследования, Джасинта обнаружила несколько стенных шкафов довольно крупных размеров и смежную с комнатой ванную, где располагалась ванна, вполне достаточная для того, чтобы заниматься в ней плаванием.

«А мне здесь нравится, — подумала Джасинта. — И я могла бы быть вполне счастлива. Если бы это оказалось какое-нибудь другое место», — с горечью добавила она мысленно.

И все же до чего просто все забывается. Где она находится и что с ней случилось. Как просто и как вероломно…

Ну ладно, по крайней мере, если ей было предназначено наказание за содеянное (хотя суеверия она всегда считала уделом людей недалекого ума, попросту говоря, дураков)… Итак, если ей было предназначено наказание за содеянное, то, совершенно очевидно, лишения и страдания не ассоциируются с роскошными апартаментами, буквально напичканными всяческими предметами для комфортной жизни. Все, что сейчас окружало ее, было таким же роскошным и красивым, как у нее дома. Помимо прочего, у нее имелись многие из нарядов. Дела могли обстоять намного хуже…

Джасинта медленно подошла к окну.

Небо по-прежнему было ярко-голубым, лишь кое-где проплывали почти прозрачные барашки белых пенящихся облачков, словно погоняемые каким-то невидимым кнутом. Перед самым окном она увидела заброшенный уголок земли, в котором ничего не было, кроме мертвых деревьев и желтых золотарников. Виднелось горячее кипящее озеро, из центра которого бил гейзер, с невероятной силой разбрызгивая во все стороны свои раскаленные струи. Вокруг озера, подобно какому-то безумному танцору, вился пар, который временами совершенно неожиданно лениво опадал вниз, то закрывая, то открывая окружающий ландшафт, словно кокетливая женщина, поднимающая и опускающая вуаль. Совсем далеко, на полпути к поросшей сосновым лесом горе, пар поднимался вверх гигантским облаком, так что казалось, будто гора пребывает в состоянии то ли экстаза, то ли страшного гнева.

Глядя на созданное им, Джасинта подумала, что вряд ли уж удастся забыть, куда она попала, и резко отвернулась от окна. Надо распаковать и разложить вещи. Это поможет на какое-то время отвлечься от всяких неприятных мыслей.

Платье ее было в пыли, помялось в длительном путешествии, поэтому пришлось снять его, совершив своего рода подвиг, ибо не очень-то легко сделать это в одиночку. Когда наконец удалось справиться с запылившейся одеждой, Джасинта облачилась в вечернее платье из белого прозрачного нансука с вплетенными в него розовыми атласными лентами и с четырехфутовой длины гофрированным шлейфом, который тянулся за ней по комнате. К юбке тут и там были приколоты бледно-красные розы. Она остановилась перед высоким зеркалом над туалетным столиком, затем немного походила перед ним, выделывая различные па, как делала обычно, прежде чем появиться на публике, поражая ее мягкостью и грациозностью движений. Следует заметить, это ей всегда удавалось.