Валентин Маслюков - Тайна переписки Страница 8

— А вы что, друг Трескина?

Он развернулся к ней, легонечко задев стол — все задребезжало, и сказал:

— Да, Трескина.

И после короткого ответа вперил в нее пристальный, требовательный взгляд. А когда Люда в достаточной мере смутилась, снова обратился лицом к залу.

Она стала думать над новым вопросом и придумала:

— Вы близкий друг Трескина? — Покосилась на загромождавшую проход коробку. Размеры ее как раз и подсказывали такого рода предположение.

Снова он начал пересаживаться, чтобы ответить:

— Ближе, чем мать родная!

Больше Люда не смела уже и рта раскрыть, все что позволила себе — исподтишка на часы глянуть. Мужчина (все же грузчик?), медленно поворачивая тугую шею, оглядывал зал, временами он издавал неясный звук вроде сопения или хрюканья, который, как чудилось Люде, свидетельствовал об душевном покое. Ресторанная жизнь: всплески разговоров, звяканье посуды, внезапный женский смех, приготовления музыкантов в оркестре — все вызывало в ней исполненный удовлетворения отклик.

Но каково же было удивление Люды, когда некоторую долю часа спустя он выказал недвусмысленные признаки общительности! Полез в карман и протянул к Люде сжатую в кулак руку. Она невольно насторожилась. Кулак таил пузатенький, но короткий перочинный ножик. Ничего не объясняя, мужчина держал на раскрытой ладони нож, а Люда нож не брала. Тогда он подвинул мешавшие ему цветы, положил нож на стол и, не спуская с девушки взгляда из-под белесых бровей, стал продвигать вещицу, подпихивая ее пальцем. К Люде! В сторону Люды, во всяком случае. Сомневаться не приходилось. Она взяла нож и разобрала на красной пластмассовой щечке неровно процарапанные буквы: «Валеру от Трескина».

Да, именно так: «Валеру от Трескина».

— О! — сказала она дипломатично. То есть совершенно неопределенно.

Собеседник (следовало ли называть его собеседником?) снисходительно усмехнулся, снова обратив к Люде выцветшие глаза, и перевернул нож. На другой щечке значилось продолжение надписи: «на память о спасен, жызн». Люда наморщила лоб, не в силах это понять… И вдруг озарением все сложилось в законченную и вполне осмысленную фразу: «Валере от Трескина на память о спасенной жизни». Или, что равнозначно: «о спасении жизни». Не совсем четко прорисованная «жызн» уперлась в край щечки. Просто для «жызни» не хватило места, крошечная риска обозначала окончание «и», которого Люда поначалу не заметила. Следовательно, «жызн» был, как ему и положено, женского рода.

В немом изумлении Люда глянула на спасителя. Он выдержал взгляд и кивнул, снисходительно одобрив ее оправданные обстоятельствами чувства.

Потом убедительно растопырил ножик раскрытыми лезвиями, шильцами, пилочками и другими полезными приспособлениями, снова подсунул его Люде и сказал:

— Швейцария!

Поскольку Люда не знала и возможности узнать не имела, произошел ли самый акт спасения жизни в Швейцарии, был этот кож швейцарской работы или иным каким образом вызывал в воображении «Валеру» горную страну, она отозвалась все тем же, ни к чему не обязывающим: «О!».

Кругленькое это «о» обратилось в подавленный выдох: «О-о-о», когда Люда приметила перед собой того самого чернявого парня в зеленых штанах, что клеился к ней у подъезда.

— У вас не осталось ощущения, — непринужденно начал он, взявшись за спинку стула, — что разговор оборвался на полуслове?

Валера, спаситель Трескина, оглянулся, измерил парнишку взглядом, ленивый взор его задержался на ближайшем объекте — на застегнутых в два ряда пуговицах пиджака. Рот приоткрылся, готовый уж было родить слово… но последовал только выкидыш: губы спустили воздух, раздалось что-то вроде шипения или посвиста.

— Жора! — представился молодой человек, усаживаясь.

Не дождавшись отклика, он живо взялся за оставленный без присмотра ножик.

— Ага! Валеру от Трескина! — Брови приподнялись.

Враждебно поджав губы, следил за ним владелец ножа.

— Что же… — молвил Жора, задумываясь. — Наличие предметов материальной культуры, глухие указания письменных источников позволяют нам в общих чертах восстановить картину. Валеру от Трескина. Значит, Трескина можно из числа присутствующих исключить. Это первое. Второе: одного из вас зовут Валер. Вы следите за ходом мысли?

Люда хмыкнула, Валер угрюмо засопел.

— Валер, — невозмутимо продолжал Жора, — имя несомненно мужское. По аналогии: Авенир, Артур, Валер. Артуру, Валеру — кому, чему. Далее я должен прибегнуть к визуальным наблюдениям. — Жора глянул на Люду. — Так… Один из вас мужчина, другая женщина. Валер — не женщина. И далее, следуя законам формальной логики, приходим к выводу, что женщина — не Валер. Остался последний шаг в цепи умозаключений: вас зовут Люда!

Люда засмеялась. Славный все же парнишка. Может быть, он был не так молод, как поначалу казалось — хорошо за тридцать, но общая живость придавала ему что-то свойское, уничтожавшее разницу в возрасте. Чернявый, в меру скуластый парень. Мягкие интонации в голосе и тонкие запястья под безупречно белыми манжетами, сильные, ловкие пальцы фокусника.

— Я начинаю подозревать, что вы были правы, — сказала Люда, испытывая потребность сгладить прежнее недоразумение. — Не вас ли я ожидала там у входа?

— Увы! — быстро возразил Жора. — Вы ждали Трескина! И с этим ничего не поделаешь. Факт не подлежит сомнению, не может быть оспорен в судебном порядке и не имеет никакого логического обоснования. Аминь. А вот и сам шеф, мой друг Трескин! — оглянувшись, продолжал он, и с неприятно уколовшей Люду поспешностью поднялся.

— Просим! — уже переигрывая, захлопал Жора в ладоши.

Дальше по залу, за длинным составленным столом, где раззуделась теплая компания, тоже начали хлопать — не Трескину, а просто из озорства и спьяну; Жорины аплодисменты подхвачены были еще в нескольких местах. Сначала хлопали наобум, не понимая причины, а потом обнаружили: к микрофону подходит певичка. Она раскланялась, несколько удивленная столь жарким приемом.

Люда встала:

— Это вам, — протянула она Трескину букет.

— Тебе, — поправил Трескин. Полуобернувшись, он щелкнул пальцами, вызывая из небытия официанта, но не преуспел в этом и тогда обратился к Жоре: — Найди где-нибудь воду. В вазу поставить что ли…

Жора безмолвно подхватил букет и поспешил, лавируя между столиками.

— Ну? — Трескин поводил плечами, словно это было необходимо ему, чтобы оглядеть стол. — Для чего же мы тут собрались?

Люда вежливо улыбнулась, но смотрела она не на виновника торжества, а туда, где объяснялся с официантом Жора. Трудно было не заметить, что в присутствии шефа парень что-то от своего обаяния растерял. Все вокруг приспосабливало себя под Трескина, принимая удобную для него форму, и Люде тоже не оставалось иной возможности, как приспосабливаться. Все вокруг как будто подталкивали ее к Трескину. Но Люда не любила, когда ее подталкивали.

— Я полагаю, что у меня сегодня день рождения, — продолжал Трескин.

— И как же ты прав, как же ты прав! ~ на ходу подхватил Жора, возвращаясь. — Валера, спаситель ты наш, доставай!

Картонный короб заключал в себе подарки: от Жоры, от Валеры и от присутствующего здесь мысленно Пети. Это были три переносных телевизора, один меньше другого. Их тотчас же повключали. На эстраде, припадая губами к микрофону, пела певичка и бухал оркестр, мужчины громко, повышенными голосами переговаривались между собой. Трескин с выражением хищного удовлетворения на лице купался в грохоте раздробленных голосов, раздавленных мелодий и, поглядывая на экраны, вертел настройку. Гам поднялся страшный, у Люды стучало в висках.

Наконец с рюмкой в руках поднялся Жора:

— Два года назад… — разобрала Люда, — за этим столом… — Она не все понимала из-за шума и, честно говоря, не особенно к этому стремилась. — Свой первый миллион… ответственность… в свои руки… стеклянные небоскребы… уборщицы (?)… которое есть свобода… рождения… …торая… …осто… …ж… …при… к… и вот прибавилось два года и двести двадцать два, два, два, два… не знаю сколько там миллионов. В общем, Юра, расти большой!

Не отрываясь от телевизора, Трескин изредка бросал на оратора взгляд, который свидетельствовал, что виновник торжества не упускал из виду происходящее.

— Выпьем! — сказал Валера. К этому времени он уже позволил себе между делом пять или шесть маленьких рюмочек. — Выпьем! За именинника!

И все стали кричать на Люду: пей до дна!

— До дна, бляха! — заключил Валера, когда девушка, испытывая от всего происходящего боль в висках, поставила бокал.

Люда поднялась с извиняющейся миной и стала пробираться к выходу.

— Что это она? — подозрительно пробормотал Трескин, выключая телевизор. Жора поспешно повырубал остальные.