Лариса Шкатула - Замуж - не напасть Страница 9

Сегодня у Алексея вечерний прием больных и он придет после восьми вечера. Евгения надеется, что до его прихода она как раз покрасит окно в комнате Никиты - не ждать же, в самом деле, пока этот ленивый мальчишка соберется с духом!

Она одевается в старые джинсы, старую рубашку Никиты, повязывает по-пиратски косынку. Теперь даже в рабочую одежду невольно старается внести хоть чуточку кокетства. Глядится в зеркало, слегка подкрашивает губы и подмигивает своему отражению. В ту же секунду начинает звонить телефон, как будто на её подмигивание откликнулся кто-то из Зазеркалья.

Звонит муж её давней знакомой - Нины Аристовой - Толян. Его так зовут друзья за любовь к блатным песням и "крутому прикиду". Толику под сорок, но он никак не хочет угомониться.

Ходит в спортзал, качается, гоняет, как сумасшедший, на своих то "опелях", то "фордах". От так часто меняет машины, что даже Нина не знает, какая машина у него будет завтра. А ещё стоит ему выпить, как он тут же ищет, с кем бы подраться.

Стрижка у Толяна всегда предельно короткая. Он обожает черные перчатки без пальцев - Евгения все время забывает как они называются - и, кажется, никогда их с рук не снимает. Может, потому, что почти не вылезает из-за руля.

Работает Толян в фирме, которая возит из Швеции кондитерские изделия, не то менеджером, н то коммерческим директором. Деньги у него водятся, но своих двух сыновей-погодков, младший их которых друг Никиты, он не балует.

- Слышь, Жека, - говорит он, - мой Шурка видел у твоего Никиты боевик Бушкова "На то и волки". Дайте почитать!

- Подожди, сейчас посмотрю, не утащил ли он его куда-нибудь.

Книжка лежит на тумбочке, так что она говорит в трубку:

- Приезжай, возьмешь!

И перезванивает матери.

- Ма, Кита позови!

- Женя, - вздыхает Вера Александровна. - Никита - такое красивое имя! Зачем ты его уродуешь?

- Зови, мама, мне некогда!

- Никита, - все же исправляется она, - дядя Толя, отец Шурика, просит у тебя Бушкова.

- Дай, - безмятежно разрешает сын, - мы с ним книгами часто обмениваемся, он быстро читает.

Она откладывает банку с краской и снимает косынку. С окном придется повременить.

Толян врывается, как тайфун, лишь она открывает дверь. Каким-то особым приемом сбрасывает кроссовки так, что они взлетают вверх и приземляются, слетев с ноги, точно на подошвы.

- Жека, я все узнаю последним! - он с грохотом ставит на кухонный стол бутылку бренди с черным быком на этикетке. - Ну, ты даешь! Давай подрежь что-нибудь, что есть: колбаски, сырочка, редиски - все равно. Мы - не гнилые интеллигенты, можем и шампанское огурцом закусывать!

- Если мне не изменяет память, ты заканчивал институт. А к интеллигенции себя перестал причислять?

- Так когда это было!

Евгения достает консервированные помидоры, парниковый огурец, две холодные котлеты.

- Все, что могу! Ты не намекнешь, какой у нас праздник?

- День независимости. Слышь, мне Нинка про твой развод сказала, я ошизел!

- Я не думала, что разводы в нашей стране такая уж редкость.

- Разводы среди других - это так, статистика а тут свой человек.

- Ты перчатки не хочешь снять? - как бы между прочим спрашивает Евгения.

- Думаешь, стоит?

- Ага. А заодно и руки помоешь.

- Ты и мертвого уговоришь! - он снимает перчатки, небрежно сует их в короткую кожаную куртку и идет в ванную, напевая по пути:

- А если "нет", мен будет очень больно,

И я, наверное, с ума сойду от слез!..

Он быстро возвращается и говорит:

- Учти, несмотря на то, что я бросил пить...

- Давно? - изумляется она.

- Послезавтра будет три дня. Да ладно, больно ты серьезная!

Я же шучу. Шутка у меня такая. Закрой рот.

- Ну ты наглый, Аристов!

- Положение обязывает, крошка! - шутливо вздыхает он. - Будем пить или смотреть?

- Вообще-то я собиралась красить окна.

- Ты? Красить? Угомонись, завтра я пришлю парочку хлопцев, они в момент выкрасят у тебя все, что нужно!

- У меня - ничего не нужно. Только окна.

- Окна так окна! И забудь, пожалуйста про дела - Толян у тебя в гостях. Я говорил, что ты отлично выглядишь?

- Не говорил, но я тебе верю!

- Вроде, меня наглым обозвали... Не вижу рюмок!

- Сейчас принесу.

- И гитару захвати! Душа музыки просит.

- Кому-то нужна была книга...

- Не бурчи! Какая ты, оказывается, скандальная.

Толян разливает бренди по рюмкам, а Евгения лишь удивляется себе. Прежде она ударилась бы в панику: остаться наедине с таким шалым мужиком, да ещё пить с ним! А теперь она почему-то уверена, что сможет быть хозяйкой положения...

- Ну, Жека, за твою смелость!

- Велика смелость - решиться на развод!

- Не скажи, многие хотели бы решиться, да боятся.

- К вам с Ниной это не относится!

- Ты так думаешь?.. Кстати, могла бы и допить. Тост за тебя подняли!

- На днях я попробовала допивать... Видел бы ты меня!

- Опьянил воздух свободы. И как ощущение после перебора?

- Не дай Бог! Наизнанку всю вывернуло!

- Тогда будем пить понемногу, но часто. Давай за то, чтобы не повторять старых ошибок.

- Хотелось бы...

- Сыграй что-нибудь! Сколько раз мы с тобой в компаниях были только однажды я слышал, как ты играла и пела.

- Почему-то Аркадию мое пение не нравилось.

- По-моему, ему и жить не нравилось!

- Не будем о нем, - она провела рукой по струнам. - Что пан желает послушать?

- Сыграть что-нибудь из Есенина.

- "Отговорила роща золотая". Пойдет?

- Пойдет. Это и моя любимая.

Он слушает молча. Притих, задумался и в эту минуту показался ей таким уязвимым...

- Ох, Женька, всю душу ты мне вывернула! До печенок достала!

Он наклоняется, чтобы поцеловать ей руку, но в последний момент передумывает, крепко хватает её за подбородок и целует в губы. Взасос. Она отталкивает его. Так, что Толян чудом удерживается на табуретке.

- Горячая! А чего толкаешься? Ты же мне отвечала!

- Не придумывай!

- Уж поверь. Равнодушных женщин я знаю. Их целуешь, будто снулую рыбу - в ответ никакого движения. А от тебя жар идет, как от печки. Как же ты столько лет с Аркадием жила? Вопрос снимается - дурацкий! Дедушка Крылов в таких случаях говорил: чем кумушек считать, трудиться, не лучше ль на себя, куму, оборотиться?!

Он кладет руку ей на колено и пристально смотрит в глаза.

- Я тебя хочу!

- А я тебя - нет!

- И ты хочешь. Только ещё не знаешь. Тебя, как консервную банку вскрывать надо. И предварительно разогреть.

Он опять впивается в её губы и так сильно прижимает к стене, что она впечатывается в неё затылком. Гитара соскальзывает на пол.

- Пусти! - Евгения ежу испугалась. Она вовсе не хозяйка положения, как думала вначале.

- И не подумаю. Ищи дурака!

- Я позвоню твоей Нине и все расскажу.

- Давай, валяй! Ради такого случая на минуту я даже выпущу тебя из своих пылких объятий. Звони! Может, в ней что-нибудь проснется? Может, она вспомнит, что женщина?!

Рот его искривляется так, что блестит полоска зубов. Он разве что не хрипит.

- Восемнадцать лет! - стучит Толян кулаком по стене. - Восемнадцать лет я унижаюсь перед собственной женой, выпрашивая, как милостыню: Ниночка, снизойди! Я же человек! Мне бывает тяжело, неуютно, и я нуждаюсь в ласке, как любое разумное животное! Мне надоело искать сочувствия у случайных женщин!

- Вот уж не думала. Все считают ваш брак идеальным.

- Мы к этому стремимся. Чтобы он стал таким, осталось мне забыть о чувствах... Выпьем! За счастливый брак.

- Не части. У меня и так уже крыша поехала. И убери руку с моего колена!

- Куда?

- На свое колено!

- На свое? Какие у тебя странные намеки! - он довольно хохочет. - Ты потешно смущаешься: краснеешь, как девчонка! И целуешься сладко.

- Аристов, я тебя не целовала. Не шей мне дело.

- Все равно ты - классная женщина! Выдержанная. Спасибо, что по физиономии не съездила. Рука дернулась... Выпьем за хорошего человека Женю Лопухину... Ты его фамилию оставила?

Евгения кивает, и уже не скандалит, что он подвинул табуретку так близко, что касается коленями её коленей.

Она перебирает струны и поет, но уже не Есенина, а одну из своих песен. Мелодия у неё немудреная, но стихи, на которые она подбирает, берут за душу. Евгения редко играет их кому-то - она поет обычно самой себе, когда совсем уж тоскливо. Толяна они "достают". Даже глаза его увлажняются и он, смутившись, отворачивается и бурчит:

- Зараза!

И просит:

- Еще сыграй!

Впервые она видит его глаза так близко. И замечает, что они меняют цвет от его настроения. В гневе они серые, почти стальные, а сейчас, в расслаблении - серо-зеленые. Ресницы длинные и пушистые, как у девушки, придают его глазам особую выразительность.

Нос Толяна, как гребень бойцовского петуха, носит следы воинственности хозяина - он искривлен, а ближе к переносице на нем виден шрам.

Шрам у него и на правой брови. Она как бы взъерошена и придает лицу вопросительное выражение. На его губы Евгения старается не смотреть жесткие и сухие, они будто опаляют огнем...