Елена Пивницкая - Любовь как криптология Страница 113

— Я ничего не собираюсь решать без адвоката. Это раз. Мне положен один звонок. Это два.

— Конечно. Без проблем, — сладко улыбнулась женщина и встала из-за стола. — Пока подумайте до вечера. Когда мы предъявим обвинение, сделку вам никто больше не предложит.

Толку из с трудом вырванного права на звонок получилось мало — автоответчик показал до крайности озабоченных сборами родителей, которые бодро оповещали всех интересующихся, что укатывают на месяц, а то и на два, в командировку, строить какой-то не то мост, не то здание. Мне оставалось лишь оставить сообщение, что я звоню из тюрьмы, и попросить не волноваться. То-то они обрадуются, когда вернутся! Единственная дочь — уголовница! Я еще хотела звякнуть бабуле и долго доказывала полицейскому, что звонок, на который ответил лишь автоответчик, не считается, но меня слушать не стали и отправили обратно в камеру. Думать.

Адвокат приперся после обеда, раздраженный самим фактом того, что вынужден за бесплатно оказывать свои услуги. Сходу посоветовал соглашаться на предложенные условия, проигнорировав все мои аргументы, и улизнул буквально через десять минут. Вечером пришел офицер из тех, что сопровождали Эрику Лау, но, получив мое упрямо-гордое и до крайности глупое «Нет», безразлично кивнул и скрылся за дверью.

Следующий раз официальными беседами меня побеспокоили лишь спустя сутки. Я к тому времени отоспалась, вернее, промучилась всю ночь, просыпаясь каждые два часа, посему пребывала в крайне мерзопакостном настроении. Размышления о дальнейшей судьбе тоже не внушали оптимизма — я даже пару раз намеревалась покаяться во всех грехах мира и уповать на милость правосудия, потом меняла мнение на 180 градусов и озлобленно решала бороться до конца. Подобного рода метания окончательно расшатали психику, и аккурат после обеда я в очередной раз подзависла и увлеклась подсчетами квадратуры своей камеры, приняв за единицу измерения длину ладони. Чем вызвала повышенный интерес тюремного врача. У меня взяли анализы, сделали томограмму и выслушали жалобы на хамское поведение бандитов, которые травят ценных заложников подозрительными сыворотками, выведывая информацию о некой непонятной «химере». Но каких-либо вразумительных объяснений от медиков я так не добилась. Мол, для полной картины необходимо дождаться результатов анализов.

Спустя час после моего «конфиденциального» разговора с доктором прибежал вчерашний офицер и в подробностях допытывался, что именно и в каких дозах мне кололи. И, судя по тому, как менялось выражение его лица по ходу повествования, ничего хорошего мне не светило. В одиннадцать вечера заявилась Эрика Лау. Причем, учитывая элегантное черное платье с золотистой окантовкой и пышную вечернюю прическу, выдернули ее отнюдь не из рабочего кабинета.

На первый взгляд полковник оставалась в том же образе слегка флегматичной кобры, но вокруг нее будто разливалась аура еле сдерживаемого раздражения, того и гляди, раздует капюшон и совершит смертельный бросок. Наверно, поэтому весь личный состав участка предпочитал передвигаться очень быстро — почти бегом, и исключительно вдоль дальней стеночки.

Я же дисциплинированно сидела на стульчике и как можно обаятельней улыбалась, чем, кажется, бесила ее еще больше. Впрочем, страха я не испытывала, всего лишь легкое опасение. Не для того же она прискакала, чтоб меня и дальше запугивать — размениваться на подобного рода мелочи человеку в ранге полковника не с руки. Следовательно, госпожа Лау желает договариваться. Что же так круто изменило политику партии? Надеюсь, не известие о последствиях действия сыворотки правды?

— Итак, у меня есть для вас еще одно предложение. Последнее, — веско проронила Эрика.

— Внимательно слушаю, — кивнула я и, поставив локти на стол, сложила пальцы домиком.

— Мы готовы признать правомерность заключенного вами с майором Бейлом договора о сотрудничестве и не предъявлять обвинений.

— Что хотите взамен?

— От вас требуется дать показания по делу о шантаже в присутствии нотариуса уже сегодня. Кроме того, во всех подробностях рассказать о своем похищении.

— А в суде выступать уже не нужно? — кося под идиотку, спросила я.

— Да, разумеется, и в суде тоже выступить, — рассеянно отозвалась женщина.

М-да, про суд она даже не вспомнила, зато согласна торговаться за нотариально заверенные показания, которые можно использовать и в случае смерти свидетеля… Как-то мне стремно становится…

— Вот так, просто? И вы меня отпускаете?

— Конечно, — развела руками она. — Ах, да. Вы обязаны еще дать расписку, что обязуетесь не разглашать тайну следствия до окончания судебного слушания, и что к нам претензий не имеете.

— Без проблем.

Тянуть они долго не стали, и уже через двадцать минут в комнате сидело целое сборище из юристов, полицейских и вообще непонятных личностей. Не знаю, представлял ли рассказ о Стасе, идее с шантажом и моих приключениях на Крете хоть какую-либо ценность, но его прилежно записали на камеру, составили протокол и дружно подписали. Кстати, тормознули мой монолог при первом же упоминании Томаса. А вот ко второй части занимательного жизнеописания допустили лишь избранных… Точнее, избранного — того самого офицера из окружения Эрики Лау. В принципе, что-либо скрывать у меня резона не было, поэтому я честно поведала о похищении, загадочной химере, личности Томаса и его подручных, а также участии во всей этой истории Фредерика Килкени. Полицейский задавал кучу вопросов, уточняя мелкие детали и по несколько раз возвращался к уже изложенному, пытаясь поймать на лжи. В общем, допрашивал гораздо интенсивнее и жестче, чем собственно об истории с шантажом.

— Кто такой Герберт Слен?

— Простите, кто? — не сразу врубилась я.

— Герберт Слен, — терпеливо повторил офицер. — С его кредитки оплачен ваш билет.

— А, Гарик! — расплылась в дебильной улыбочке я, сообразив, что он спрашивает о Заке. — Так один из бандитов, тот, который мне сбежать помог.

— Почему вы о нем раньше не упоминали?

— Ну так… Еще ж не дошла до этого! Он в конце только нарисовался, где до этого шарился, я без понятия. Понравилась я ему сильно, вот и предложил сбежать. Но когда охрану в порту увидел, только его и видели… Еще и чемодан мой фирменный уволок, скотина! — пригорюнилась я и, наклонившись поближе к офицеру, сокрушенно пожаловалась: — Трусоватый нынче мужик пошел, вот раньше, какие герои жили! Баллады писали, подвиги совершали… А сейчас? Тьфу! Одно разочарование.

— Опишите его внешность, — скрипнул зубами полицейский.