Невеста миллионера - Любовь Попова Страница 12

– А в нем все сто. Отбиться при своей комплекции ты можешь разве что от инвалида.

Она кидает взгляд на меня, скользит по рукам, от чего по коже бегут мурашки. Теперь я только рад, что не выгляжу совсем немощным и догадался качать бицуху.

– А придется отбиваться?

– Сама придешь.

– Вы для этого меня взяли на работу? Хотите, чтобы я скрасила ваши жалкие будни? Если так, остановите машину.

– Мы на МКАДе. Остановлю машину, кто-нибудь пострадает.

– А не остановите, пострадаете сам. Я еду к вам работать поваром, а не…

– Я уже говорил. Повторю для тех, кто в танке. Я никогда никого не насиловал. Просто обозначил свои желания. Или ты хочешь, чтобы я скрывал, что хочу тебя? Если смотрела в зеркало, то должна понимать, что это будет откровенным враньем.

– Держите свои помыслы, руки и другие выпирающие части тела при себе. И проблем не будет, – елозит она по сидению. Лучше бы на коленях моих так.

– Какие проблемы? – рассмеялся я. – Неужели тебе неприятно мужское внимание?

Глава 15. Харитон

– В мужском внимании нет ничего приятного. Оно грязное, пошлое, грубое. И для женщины оскорбительно.

– О, это кто тебе мозг так промыл? Если мужчина хочет женщину, он ею восхищается.

– Нет, он просто хочет ей присунуть, – поворачивается она резко и смотрит на меня своими голубыми глазами, пронизывая холодом насквозь. – Или в вашей голове другие планы? Может быть, вы хотите написать мой портрет? Или стать мне другом и заботиться обо мне? Только общаться? Слушать? Нет, давайте будем честными. Когда мужчина хочет женщину, он просто жаждет поиметь ее во всех позах. Потом найти предмет «восхищения». Если я выгляжу простушкой, это не значит, что так оно и есть.

В голове роятся тысяча вопросов, но ответов сейчас я на них не получу, зато могу сказать.

– Нет, Ева. Ты не выглядишь простушкой. И ты права, другом я твоим становиться не хочу. Но зато хочу написать твой портрет в полный рост, хочу разговаривать. Во время секса. До и после.

– Тогда я уйду и не буду вашим поваром. Мне это не нужно.

– Но все это будет, – перебиваю. – Когда ты сама захочешь. Так что работай спокойно. Моя кисть не тронет твой холст.

Пока…

Мы в этот момент доезжаем до дома. Стоит машине затормозить, как порозовевшая Ева выпрыгивает и несется к крыльцу, забыв про сумку. А мне смешно становится. Как я мог подумать, что она сама захотела этого придурка. Я не буду удивлен, если она девственница. А иначе как объяснить эту ее реакцию на обыкновенный флирт.

* * *

Следующие два дня я не подходил к Еве. Боролся со страхом не увидеть ее на следующее утро. Распорядился, чтобы без моего ведома ее не выпускали с территории дома. Постоянно проводил время в тренажерном зале. Сбрасывал напряжение, которое она во мне вызывала, и, разумеется, занимался в зале. Мне хотелось, чтобы она мной восхищалась. Чтобы сама приползла на коленях. Хотелось, чтобы как другие повара пыталась дотронуться до меня, когда ставит тарелку, чтобы смотрела.

Но Ева словно вознамерилась меня не замечать. Зато я замечал ее. Каждый жест, каждый поворот головы, каждое движение тонких пальцев. Она стала наваждением. Она стала той, с которой просто присунуть, как было раньше, уже не сработает. Было ощущение, что это все только усугубит.

– Харитон Геннадьевич, – отрывает меня от работы Генрих, и за его спиной маячит нанятый мною детектив Логинов. Это было позорно, но информации в сети о Еве Шиковой я не нашел. А ее фотография нигде никогда не мелькала. Ни в одной социальной или муниципальной сети.

– Логинов, – жму я ему руку. – Проходи. Нарыл что-нибудь?

– Да, – опускает мужик в вечном черном свитере папку на стол, и я жадно ее открываю. Но кроме свидетельства о смерти и нескольких строчек о работе акушером в местной больнице ничего не вижу. – Ева Шикова умерла восемь лет назад от инсульта в своей квартире.

– В эту квартиру мы приезжали с Евой. За ее вещами, – хмыкаю и начинаю строить догадки. Зачем молодой женщине брать имя умершей старушки?

– Еще что-то нужно? Может, полицию вызвать? Девушка может нанести вред. Что-то своровать. Ну… Или провести махинацию.

– Вот еще. Сам разберусь, – даже интересно стало. – Проводи гостя, Генрих. Ева, ну или не Ева, где?

– На кухне. Как обычно.

– Позови. Только не говори ничего. Пусть кофе мне принесет, – улыбаюсь сам себе, предвкушая допрос с пристрастием.

Я уже соскучился по ее голосу.

И, может быть, пора выслушать ее историю?

Глава 16. Харитон

Ева открывает дверь легким движением бедра и вносит две чашки кофе. На подносе. Я невольно прикрываю рукой папку с ее именем и отодвигаю к себе. Открываю ящик, сбрасывая ее туда.

Все это время Ева спиной ко мне раскладывала на столике чашки и тарелку с перекусом, где стояли булочки, ванильный запах которых влек меня их попробовать.

В этот момент порочная фантазия меня приводит к другому запаху. Женскому. Терпкому. Сладкому. И я собирался попробовать его на вкус. Однажды. Ну а пока булочки…

Я неспешно еду в ее сторону, приближаюсь к ногам, как обычно, облаченным в штаны или тяжелые колготки, и притаиваюсь, выжидая.

Ева запинается об меня и чуть не падает, оперевшись на мое плечо. Одно касание, а меня как током прошибает.

Но мне мало. Мне всегда ее мало.

– Извините, не заметила вас.

Она даже не улыбнулась. Просто отняла руку и отошла подальше.

А я уже готов требовать ответа насчет старушки. Имени. Ее настоящей истории.

Но что-то в ее взгляде меня смутило. Она сбежит. Она ничего не скажет и сбежит, как только я начну докапываться до правды. Если такая женщина меняет имя, скрывает свое прошлое, значит, на это есть причина. И выяснить это можно. Если вернуться к нашему недавнему соглашению.

– Ева, – зову я, когда она собирается ретироваться, словно знает, что знаю я. – А вы помните, что хотели выслушать мою историю и рассказать свою?

– Не совсем, – оборачивается она. Я вижу, что напряжение ее немного отпустило. Она перестала мять шерстяную юбку, сверкать глазами в поисках выхода. И теперь после части правды у меня ощущение, что это юбка снята с покойницы. – Мы рассказываем друг другу истории. Вы свои, а я те, которые хочу. И только одна из них правдивая.

А она ведь хочет рассказать мне все. Но не может. Почему?

– Меня это устраивает, – киваю я на