Майкл Прескотт - Когда отступит тьма Страница 12

Эрика сразу же понравилась Коннору. Сначала он решил, что она напоминает ему покойную жену, но сходства между ними не было.

Карен Коннор даже после выкидыша, лишившего ее возможности иметь детей, не утратила жизнеспособности, врожденного оптимизма. А в Эрике Стаффорд ощущалась травма, печаль, застарелая боль и незабываемая утрата. В конце концов он понял, что видел в ней себя, такого, каким был последние два года.

И она была привлекательной. Странно, как он перестал обращать внимание на женщин после смерти Карен, будто какая-то его часть умерла вместе с ней. Однако тем вечером он невольно залюбовался женой Эндрю Стаффорда с другого конца высокого, просторного зала. Напоминающую скульптуру из своей галереи, стройную, худощавую, с изысканно вылепленным телом — длинными ногами, узкой талией, тонкими мускулистыми руками, с высоко посаженной головой и нежным непроницаемым лицом.

Интересная женщина. Коннор поймал себя на том, что заглядывает к ней в галерею чаще, чем того требует учтивость. Хотя в искусстве он разбирался не особенно, обнаружил, что ему нравится ее вкус. Он не думал, что заведение, рассчитанное на богатых, культурных покупателей, может процветать в таком отдалении от больших городов, однако недооценивал энергичности Эрики Стаффорд. Она находилась в постоянном движении, активно участвовала в городских делах, часто принимала гостей и, однако же, успевала самостоятельно управляться с галереей пять дней в неделю, со вторника по субботу, и рассылать каталоги далеко живущим покупателям, делавшим заказы по почте.

«Ты акула, — сказал ей однажды Коннор и, пока она не успела обидеться, добавил: — Если перестанешь двигаться, умрешь».

Он подошел к парадной двери. Заперта. Однако рукописная табличка, которую Эрика вешала, уходя, — ОБЕДАЮ, СКОРО ВЕРНУСЬ, — лежала на подоконнике лицевой стороной вниз.

За прилавком он заглянул в кассу и обнаружил больше двухсот долларов.

Значит, ограбления не было.

Зашел в кабинет, увидел на письменном столе стопку вскрытых писем. Догадался, что они поступили с утренней доставкой. Письма обычно идут три дня, и почти на всех стоял штемпель трехдневной давности.

Коннор знал маршрут почтальона; письма доставлялись около половины первого. Эрика успела вскрыть их и рассортировать. Значит, она была в галерее по крайней мере до часа.

Он проверил автоответчик. На нем были записаны только настоятельные вопросы Рейчел Келлерман, заданные в час сорок пять и час пятьдесят семь.

Значит, вот тот отрезок времени, который он искал. От часа до часа сорока пяти. Где-то в этом промежутке Эрика покинула галерею.

Рейчел сказала, что звонила и в Грейт-Холл. Но существовало еще место, куда могла поехать Эрика, — коттедж на окраине города, в котором она любила уединяться.

Никто не подумал бы искать ее там. Никто, кроме него.

Коннор набрал номер и услышал на другом конце провода длинные гудки.

В коттедже ее не было. Во всяком случае, она не отвечала.

Он положил трубку и неподвижно застыл, пытаясь думать. Это было нелегко. Сосредоточиться мешали воспоминания, вызванные этой комнатой, ониксовые лампы на приставных столиках, кожаный диван, где она полулежала, разбросав стройные ноги с изящной небрежностью.

Интересная женщина. Коннор не ожидал, что Эрика заинтересуется им. С какой стати? Она красивая, богатая, замужняя, а он просто-напросто какой-то приезжий из Нью-Йорка, начинающий полнеть, с бременем вины и скорби, от которого никак не мог до конца избавиться.

Но что-то продолжало тянуть его в галерею, и как-то январским вечером он заглянул сюда перед самым закрытием. Просто поздороваться. По крайней мере убеждал себя в этом.

«У меня в кабинете варится кофе», — сказала она.

Они вошли сюда вместе, и Эрика налила две чашки черной дымящейся жидкости. Снаружи ветер свистел и выл, будто живое существо. Коннор заговорил о Нью-Йорке, о шумах этого города, реве клаксонов, столпотворении.

«Ты скучаешь по нему, да?» — спросила Эрика.

Коннор признал, что скучает, она спросила, почему он уехал оттуда. И он рассказал о Карен. О самой страшной ночи в своей жизни, о том, что с тех пор уже не был прежним. Говорил о травме, об утрате, и Эрика понимала.

Впоследствии Коннор узнал, как хорошо понимала, как много знала о страдании, жизненной катастрофе, какие жестокие уроки получила в детстве. Кое-что Эрика рассказала ему, кратко, туманно; кое-что добавили к этому местные слухи; а Пол Элдер выложил остальное.

Но тем вечером в конце января Коннор не знал, почему его история задела, расстроила Эрику. Она заплакала и на его вопрос, в чем дело, ответила, что ее брак просто видимость.

«Он использовал меня, — прошептала Эрика. — Мошенник-виртуоз. Женился на мне ради денег, не по любви. А я попалась на его удочку. Поверила ему. Глупо, до чего глупо…»

Коннор спросил, изменяет ли ей Эндрю.

«Нет, за ним этого не водится, — ответила она. — Я так не думаю. А там кто знает? Может статься, путается с домработницей. Мне все равно. Собственно, я никогда его не любила».

Тогда почему вышла за него?

«Может именно потому, что не любила. Так казалось… безопаснее. Если ничто не поставлено на карту, ничего не проиграешь. Есть в этом какой-то смысл?»

«Невозможно играть без риска все время», — сказал Коннор.

«Невозможно? А ты сам? Шел на риск после смерти Карен? — Эрика отвернулась, покраснев от смущения. — Извини, Я не должна была об этом спрашивать».

Коннор ответил, что извиняться не стоит. Нет, он не шел на риск. «Высказывать жизненные принципы у меня получается лучше, чем применять их».

У Эрики это вызвало улыбку. Они еще немного поговорили, он ушел, и все.

Только это было отнюдь не все. Потому что на другой вечер он снова появился перед закрытием галереи, и, увидев его в дверях, Эрика произнесла лишь: «Я надеялась».

Овладел он ею впервые в этом кабинете, на диване, рядом с булькающей кофеваркой и автоответчиком.

Потом они стали встречаться тайно, в коттедже. Находился коттедж на отшибе, при нем был двухместный гараж, вмещавший ее «мерседес» и его служебную или личную машину.

Раньше Коннор никогда не заводил интрижек. Думал, они покажутся дешевыми, пустыми. Но связь с Эрикой стала высшей радостью в его жизни, во всяком случае, после Карен, может, даже — святотатственная мысль — не только после.

Коннор любил Эрику Стаффорд, чужую жену. Он сказал ей об этом и услышал о ее ответном чувстве. Однако в ее голосе, во взгляде всегда сквозили обескураживающая сдержанность, холодок, отчужденность. Он понимал, что она по-прежнему избегает риска, опасается сродниться с ним и утратить свою индивидуальность. Эрика принадлежала ему, не целиком и полностью, как хотелось бы, но пока что в достаточной мере.