Рэчел Линдсей - Луны волшебное сияние Страница 12

— И все-таки именно понимание того, что можешь из-за одной оплошности потерять все, и делает власть такой волнующей. — Он наклонился вперед, весь напрягшись. — Сделаться крупнейшим дельцом в своей области и остаться без подстегивающей тебя конкуренции — равносильно смерти. Единственное, что делает жизнь мало-мальски стоящей вещью — это опасность, понимание того, что ты один против всех. Заурядное, рутинное дело, похоже… — он подыскивал слово, — на пресную пищу.

— Ну да, а опасность вы считаете bouquet garni[2]?

Он расхохотался.

— Для привыкшей к праздности наследницы вы проявляете недюжинный опыт.

Изображать снова простушку было уже поздно, пришлось вести беседу дальше.

— Если мой отец — Седрик Белтон, это вовсе не означает, что я должна быть круглой идиоткой!

— Дитя мое, я даже на секунду не позволил бы себе предположить подобное. Просто для девушки вашего положения вы на редкость разумны.

— А вы, наверное, считали, что разумными бывают только деловые женщины?

— К несчастью, именно так. Редко можно встретить умную женщину, которая сознательно остается в тени. — Голос его заметно помрачнел. — Мужчинам женская эмансипация принесла кучу неприятностей. Сегодня, если перед женщиной открывается хоть малейшая возможность, она тут же начинает считать, что вести дом, рожать детей и ухаживать за мужем — занятия слишком скучные и надоедливые. Женщина ворвалась в сферу деятельности мужчины и состязается с ним. Хочет доказать, что равна ему, но при этом пользуется всеми женскими уловками!

Интуиция подсказала Джейн, что он говорит на основании собственного опыта, и ей захотелось побольше узнать о его жизни. Может, он развелся? Или любил женщину, которая предпочла карьеру? Джейн очень хотелось спросить, но она понимала, что даже в роли наивной, безыскусной Джейни Белтон не может позволить себе этого.

В нишу вошел официант, неся в руках два небольших листка с новостями.

— Горяченькие, только что с ротатора, — заулыбался он, протягивая им по листку корабельной газеты.

Джейн взглянула. Газета почти полностью состояла из светской болтовни о пассажирах, в которой узнавался многословный стиль Динки Говарда. Упоминались кое-какие новости из Англии, но на другой стороне в глаза сразу же бросился огромный черный заголовок на полстраницы: "Смерть бывшего жокея в Лондонском госпитале". Замерев, Джейн прочла: "Эдуард Гоутон, в молодости бывший известным жокеем по стипль-чезу [3], сегодня рано утром скончался от ран, полученных два дня назад в дорожной аварии. Водитель машины уехал с места происшествия, а мистер Гоутон, пришедший в себя всего на несколько минут, оказался не в состоянии дать полиции какие-либо показания".

Джейн отложила газету. Должно быть, именно об этом человеке говорил тогда отец, надеявшийся узнать от него подробнее о местонахождении алмаза "Лоренц". Интересно, смог ли Гоутон сообщить что-нибудь за те несколько минут, что был в сознании?

— Плохие вести?

Вздрогнув, она подняла голову и встретила внимательный взгляд Дрейка.

— Я просто… просто прочла о человеке, скончавшемся после дорожной аварии.

— Имеется в виду Гоутон? Да, я тоже только что прочел. Бедняга. В свое время он был прекрасным наездником. Я довольно часто ходил тогда на скачки, чтобы посмотреть на него.

— Вы были знакомы?

— Шапочно. Кто любил скачки, не мог не знать его. — Он смял салфетку и встал. — Надеюсь, мы еще увидимся, мисс Белтон. Если malaise[4] вас теперь не одолела, то и дальше устоите.

Она проводила его глазами, налила еще чашечку кофе и задумалась, вспоминая их разговор.

Вернувшись в каюту, Джейн обнаружила торчащую в дверях записку от Колина. Он писал, что безнадежно застрял в кровати до тех пор, пока ветер не стихнет, но с нетерпением ждет встречи с нею, как только снова засияет солнышко.

Записка была очень дружелюбной и вызвала теплое чувство, что хоть кто-то на этом судне способен проявлять человечность. Снова вспомнился сосед по столику. Он был, безусловно, человеком волевым и энергичным, а вот человечным ли — это уж другой вопрос.

К счастью, Джейни укомплектовала свой гардероб одеждой на любую погоду, и Джейн поверх лимонного шелкового платья надела лимонного же цвета пальто, связанное в резинку из толстой пушистой шерсти, на голову повязала салатный шарф и пошла на палубу. Но не успела выступить из-под укрытия трапа, что вел от кают на верхнюю палубу, как ветер яростно вцепился в нее, закружил и поволок на нос корабля. Правда, по дороге попалась груда сложенных шезлонгов, связанных вместе прочной веревкой и прикрытых непромокаемой тканью; за ними она и спряталась, из этого более или менее безопасного наблюдательного пункта разглядывала волнующееся море и свинцовое небо. Оттенки моря, хотя и были довольно мрачны, непрестанно менялись, то темнея, то светлея, в зависимости от цвета облаков. Возвращаться в каюту, где, несмотря на кондиционер, было душно, особенно по сравнению с солоноватой свежестью морского воздуха, совершенно не хотелось, и Джейн, решив остаться на палубе, принялась развязывать веревку, чтобы достать себе шезлонг. Промокшая веревка поддавалась плохо, пальцы соскользнули, и Джейн сильно ударилась костяшками о дерево. Вскрикнув от боли, она прижала пальцы ко рту.

— Позвольте-ка лучше мне.

Джейн подняла голову, с удивлением увидев опять Стефена Дрейка. О небо! Этот человек еще подумает, пожалуй, будто она специально ищет встречи с ним.

— Я… я и не знала, что вы здесь.

— А я стоял с другой стороны этой груды. — Он слегка улыбнулся. — Если вы хотите полюбоваться морем, то отсюда будет безопаснее и удобнее.

— Я не хочу вам мешать, но… присесть все-таки не отказалась бы.

— Милое дитя, не вижу препятствий. Ведь яхта, как вам известно, мною не куплена.

— Вчера вечером вы говорили, что ищете одиночества.

— Вчера вечером я еще и извинялся за грубость.

Он повернулся к шезлонгам, проворно и умело развязал веревки. Поставил два под прикрытие переборки, потом исчез в двери слева, которой она не заметила, и вскоре вернулся с двумя яркими шерстяными одеялами.

— Вообще-то для всего этого существует палубный стюард, — пояснил Дрейк, — но он, вероятно, уверен, что все пассажиры попрятались по каютам. Мы сами виноваты, раз вздумали гулять в такую неподходящую погоду. Садитесь, я вас укутаю.

— О, не беспокойтесь.

Не обращая внимания на протесты, он почти силой усадил ее в шезлонг, укрыл ноги одеялом, подоткнув его и под спину, так что она оказалась укутанной до самого подбородка. Так же завернулся и сам, и вскоре они сидели рядышком, каждый в своем шерстяном коконе.