Волчья корона - Ульяна Соболева Страница 14

Я обхватила его бедра ногами, впиваясь дрожащими пальцами в волосы и не замечая, как он весь дернулся, когда мой сосок скользнул по его щеке.

– Твою ж мать…хер там я доживу до вечера.

Обхватывая мои ягодицы и лихорадочно расстегивая штаны, проводя пальцами по моей промежности.

– Все еще мокрая моя сладкая дырочка…, – одним толчком заполняет меня собой, – ты…можешь просить у меня что угодно…кроме того, чтобы я отпустил тебя. И…если посмотришь на кого-то другого…, – он вдруг схватил меня за горло и оскалился, – я изуродую и убью тебя, Лана. Я способен разодрать тебя на части.

– Зачем…мне…кто-то…дру…гой, – задыхаясь под каждый яростный толчок его плоти.

– Только для того, чтобы умереть страшной смертью…, – ответил и гортанно застонал, хватая меня за волосы и заставляя выгнуться назад, подставить грудь его жадным губам и ощутить, как пронзает меня…словно пронизывает саму душу и само сердце. И нет ничего прекрасней этого грязновосхитительного совокупления, когда мы оба орем от похоти и наслаждения.

Я не знаю, сколько времени не видела маму. Нет, я знаю. Знаю. Но не хочу думать о том, что прошло так много месяцев. Иногда мне было стыдно, что я ее забыла…нет, не забыла, что я смею быть счастливой от нее вдалеке. Когда она так страдает и оплакивает меня, не зная, что именно со мной случилось. Ищет меня…

И я дико волновалась. Понимала, что мне запрещено к ней приближаться, понимала, что мне не дадут даже подойти и поговорить с ней, и все равно нервничала, предвкушала и молилась об этой встрече. Мама – это святое, мама – это самое лучшее, что есть в наших воспоминаниях, и самое светлое. Мама – это пример всепоглощающей и абсолютной любви, которую мы впитываем каждой клеточкой, чтобы потом отдать все это тепло своим собственным детям. Мама. Моя любимая, старенькая мама. Как же сильно я скучала по тебе, моя маленькая и родная.

Но реальность оказалась хуже, намного более жестокой, намного более страшной. Это видеть родного человека, это понимать, насколько он страдает, насколько ему больно, и не иметь возможности его утешить. Меня сопровождала охрана. Маму я видела из окна автомобиля.

Боже, как же все изменилось, насколько теперь казался убогим мой район, насколько бедным наш домик. И мама…полусогнутая, совершенно седая, словно стала еще меньше ростом, как будто груз горя раздавил ее. Развешивает дрожащими руками листовки с моим изображением на столбы и деревья. Ее кривляют соседские мальчишки. Один мой взгляд, и их разогнала моя охрана. Мама даже не заметила. Мамочка моя. Моя родная. Как долго я не видела тебя. Как же ты сильно страдаешь, и я ничем не могу облегчить твою адскую боль.

Мама идет по улице, показывает прохожим мою фотографию, они с жалостью смотрят на нее и отворачиваются. Наверное, она им надоела и все эти месяцы занимается тем же самым каждое утро. Я уже знаю, что она не работает и получает жалкое пособие и помощь от соседей. Ей почти нечего есть, и у нее отнимается левая рука. Наш кот Васька умер месяц назад, и она теперь совершенно одна.

Она словно в другой жизни. Между нами вдруг появилась пропасть, и я ощутила ее буквально на физическом уровне. Мое сердце почти разорвалось от боли и переживаний. Мама неловко ступила на ногу, споткнулась и упала, и я не выдержала.

Распахнула дверь и почти крикнула «мамааааа», но мне закрыли рот, быстро захлопнули дверцу, и машина сорвалась с места. По щекам градом покатились слезы.

Я вернулась в императорский особняк вся в слезах. Это было впервые, что я пришла к нему сама. Без того, чтобы меня позвали.

Все еще одетая, заплаканная, я пробежала по ступенькам и замерла у его кабинета. Там, где двое безмолвных смуглых охранника тут же преградили мне путь. Молча встав передо мной со скрещёнными внизу живота руками. Тут же показался Хариф Дари. Низенький, коротко стриженный с длинными усами. Главный манзат (евнух) гарема.

– Вас не приглашали… – вкрадчиво сказал он, улыбаясь мне ртом, но не глазами.

Впервые столкнулась с ним настолько близко. До сегодняшнего дня Хариф Дари не приближался ко мне. Наверное, потому что я только недавно обрела свои новые покои, и мне пока только подбирали штат слуг. Хариф больше уделял внимание всем остальным наложницам, а так же самой Гульнаре. Я видела, как он прогуливается с ней в саду, удерживая на поводке ее собаку неизвестной мне породы с хохолком на лбу.

– Я знаю. Я пришла поговорить с императором. Пожалуйста, доложите обо мне.

– Не положено. Когда императору будет угодно вас видеть – вас приведут.

Говорит мягко, припеваючи, и в то же время слышны нотки раздражения и настойчивости. Он привык властвовать. Пока что я еще совершенно не знаю обитателей гарема и тех, кто им руководит. Я еще слишком много не знаю. Но незнание законов не освобождает от ответственности.

– Мне нужно поговорить… я умоляю. Прошу.

– Идите в свою комнату, госпожа Лана.

– Прошу вас! Доложите, что я пришла. Я не уйду, пока не поговорю с ним. Не уйду! – крикнула, и от моего голоса наступила тишина. Охранники переглянулись, а Хариф Дари буквально схватил меня за локоть. Стиснул челюсти и выдохнул через раздувшиеся ноздри. Если б не его низкий рост, возможно, я бы испугалась, или не будь настолько взволнована как сейчас.

– К себе, я сказал! Пока не начались неприятности и у вас, и у меня!

– Пусть войдет!

Голос Вахида послышался из-за двери. Он был величественным и как всегда бархатно-прекрасным. Иногда мне казалось, что этот голос создан для того, чтобы сводить меня с ума. Охрана распахнула передо мной дверь, и я победоносно посмотрела на Харифа, который сильно побледнел и отошел в сторону, пропуская меня в кабинет. Я еще никогда здесь не была. Ни разу не ступала за порог святая святых этого дома. Позже я узнаю, что женщины здесь бывают очень редко, за исключением архбаа Роксаны.

– Вахид, я…

Поднял руку, запрещая мне говорить, и я осеклась на полуслове. Как он далек от меня сейчас. Сидит в своем кресле. Перед ним открыт ноутбук, на столе дымится чашка с черным кофе, и его аромат разносится по всему кабинету. В пепельнице тлеет сигара. Как будто вчера еще не опрокидывал меня на постель и не врывался жадно в мое тело. Как будто еще вчера не шептал мне пошлые