Вера Колочкова - Прерий душистых цветок… Страница 14

 Она горько всхлипнула и снова расплакалась, и снова увидела себя будто со стороны, как она гордо и с достоинством подписывает те самые бумаги, по которым все нажитое сыном имущество отходит к его кредиторам, и даже стукнула сухим кулачком изо всей силы по ручке своего кресла. Оттого, что руке стало больно, расплакалась еще горше, и вспомнилось еще, вдогонку будто, как Аллочка, жена Олегова, сопротивлялась те бумаги подписывать, а она ее заставила. Как всегда, на своем настояла. Так за что теперь ее и обвинять, Аллочку эту…

— Ольга Андреевна, там к вам пришли… — вздрогнула она от прозвучавшего в дверях сочувствующего Сашиного голоса и растерялась совсем, и торопливо начала вытирать слезы дрожащими пальцами. Он, наверное, давно уже в дверях стоит и на ее эти слезы смотрит…

— А кто там, Саша? – постаралась она улыбнуться ему непринужденно. – Я даже и звонка дверного не слышала…

— Я не знаю, Ольга Андреевна. Женщина какая–то. Говорит, давняя ваша знакомая…

— Да? Ну, пусть ко мне сюда заходит, раз знакомая. Поглядим…

— Олечка, это я, - прозвучал за Сашиной спиной робкий голос. – Это я, Любочка. Здравствуй, Олечка…

Саша отодвинулся от двери, пропуская вперед женщину, назвавшую себя Любочкой, и вежливо скрылся в своей комнате. Подойдя к Ольге Андреевне и поняв вдруг, что означает это странное ее кресло на колесиках и наброшенный на ноги старенький клетчатый плед, она не сдержалась и округлила глаза от этой своей догадки, и прикрыла горестно рот ладошкой, и без сил буквально опустилась на низенькую скамеечку у ее ног.

— Олечка, как же так… А я и не знала ничего… Ты прости меня, Олечка…

— Любочка! Да неужели? – весело произнесла Ольга Андреевна, протягивая к ней руки. – Как же я рада тебя видеть, господи! Сколько лет прошло…

— Да, лет много прошло, - эхом повторила за ней Любочка. – Это ж сколько мы не виделись с тобой? Лет десять? Или больше? Ну да… Как мой Веня ушел от меня, так и не виделись… Ты прости меня, Олечка! Глупая я была тогда, всю свою обиду на тебя перенесла. А он вот взял и через десять лет ко мне вернулся…

— Веня? Вернулся? Да ты что?

— Ну да. Она ж, Наташка эта, выгнала его взашей голышом почти. И то, зачем ей старый да бедный? Раз денег зарабатывать не стал, то и не за чем. И вся любовь кончилась. А ты что, не знала?

— Нет, не знала… Я давно уже ничего не знаю, Любочка. Как–то враз потеряли мы связь со всеми знакомыми. А ты Веню, значит, обратно приняла?

— Ага, приняла. Жалко мне его стало, дурака старого. Он ведь, знаешь, тоже совестью весь измучился, и из–за вас тоже…

— А из–за нас почему?

— Ну как… Говорит, когда Олега твоего убили, какие–то люди заставили его в бумагах его фирмы все перекроить–переделать, и будто бы этим самым он подвел вас тогда сильно.

— А я знаю, Любочка. Как–то сразу сама догадалась. Только зачем теперь говорить об этом? Не надо. И без того больно…

— Ой, да я ничего в этих делах и не понимаю вовсе! Я ведь про то только сказать хотела, что Веня измаялся весь… Пришла вот прощения у тебя попросить и за себя, и за него… Или, может, помочь вам надо чем, так ты скажи…

— Да нет, Любочка, спасибо. Чем ты нам поможешь? И сами, наверное, теперь бедствуете? 

— Ну да, бедствуем. Только наша беда поменьше твоей будет. А помощь, она же всякая бывает. В твоем–то теперешнем положении…

— Да, Любочка, положение мое нынче горестное. Ты права. Да только не оно меня убивает, а жалость к Василисе да к Петечке. Им–то за что, господи? Им ведь ухаживать за мной приходится, да еще массаж этот Василиса затеяла, на который все деньги практически уходят…

— А что за массаж такой?

— Да Васенька какую–то чудо–массажистку отыскала, которая якобы таких, как я, на ноги поднимает. Вот и работает теперь только на массажистку эту, и ждут они с Петечкой не дождутся, когда ж у меня динамика, наконец, проклюнется…

— Ой, молодец какая! Мне вот и Веня тоже Василису твою хвалил. Говорил, будто сильная она да умная, вся в вашу Барзинскую породу пошла. Не оставила, значит, бабку в беде!

— Ой, Любочка, и не знаю даже, хорошо это или плохо. Боюсь я. А вдруг не будет никакой динамики? Иногда такое отчаяние накатывает – а может, зря это все? Вдруг так и придется им пожизненно этот крест нести, за мной ухаживая? Это ж значит, что не случится у них никакого будущего…

— А ты не думай о плохом, Олечка! Ты о хорошем думай! И жди! Я вот тоже своего Веню ждала–ждала, вот и дождалась. Надо обязательно ждать. Ждать и верить. И у тебя эта твоя динамика будет, обязательно будет! Надо верить, Олечка… И ты это… Все–таки на меня рассчитывай, ладно? Я всегда, всегда тебе помогу. Мало ли, может ребятам куда твоим надо будет, а я всегда с тобой побуду…Сколько надо времени, столько и побуду…

— Спасибо тебе, Любочка! – растроганно потянула к ней ладони Ольга Андреевна. – Спасибо, дорогая… Ой, а чего же мы тут сидим–то с тобой? Давай–ка, отвези меня на кухню, Олеженьку моего поминать будем, у меня где–то водочки чуть–чуть еще с прошлогодних поминок осталось. И Сашу позовем, жильца нашего. Он хороший такой парень, знаешь. Занятный такой…Надо было тебе и Веню сюда с собой захватить! И он бы помянул.

— Ой, а он же сегодня на кладбище уехал, к Олегу твоему. Решил, вы все с утра там еще побываете, и не застанет он вас. Он один хотел к нему пойти. Боится он со всеми вами встречаться, стыдно ему. А я вот к вам сюда поехала. Думала, как раз вас дома и застану, после кладбища–то. Я ж не знала, что ты не ходячая нынче. Я бы гораздо раньше к тебе пришла, Олечка…

 ***

 8.

 -Здравствуй, мальчик! Ты что, один дома? А из взрослых кто–нибудь есть?

Красивая молодая женщина быстренько перешагнула через порог, совсем по–свойски улыбнулась растерянному Петьке, так опрометчиво и сходу открывшему ей дверь.

— Бабушка дома… — махнул в сторону кухни рукой Петька. – Извините, а вы кто? Я вас не знаю совсем…

— А можно мне поговорить с твоей бабушкой? Позови ее, пожалуйста.

— Ну, тогда вы лучше сами на кухню пройдите. Мы там обедаем…

— Можно, да?

 Женщина быстро скользнула вниз молнией красивой кожаной куртки, потом как–то тоже очень быстро сбросила ботинки и через минуту уже сидела за кухонным столом напротив Ольги Андреевны, приветливо ей улыбаясь.

— Здравствуйте, меня зовут Марина! – сообщила женщина таким голосом, будто принесла в их дом радостное какое–то известие и снова улыбнулась так лучезарно, что не ответить улыбкой на это ее внезапное и обезоруживающее дружелюбие, казалось, было просто верхом неприличия.