Сохейр Хашогги - Мираж Страница 14

— Конечно, получил и уничтожил, как ты об этом просил, а потом сделал вид, что его потерял.

— Ну, хорошо, — успокоился Малик. — И что ты думаешь о моем плане? Он сработает?

Фарид свернул на обочину, остановил машину и взглянул на брата в упор.

Малик понял кузена. Ни один ремалец не способен обсуждать серьезные вопросы, не глядя в лицо собеседнику.

— Вполне возможно, что ты уже немного отвык от ремальских обычаев, хотя мне кажется, что в этом деле ты можешь больше положиться на свое сердце, нежели на голову. Ты предложил два плана. — Фарид поднял два пальца, бессознательно подражая жесту своего отца — профессора математики. — Первое — представить дело так, словно девочку продали за деньги, а точнее, отдали на воспитание французской супружеской чете. Думаю, ты и сам видишь огрехи такого плана. Ясно, что детей время от времени продают, но Магир Наджар не принадлежит к тем людям, которые занимаются подобными делами. Даже если бы он и был из таких, то и тогда не остался бы равнодушным к мнению о себе людей, и, сколько бы денег ты ему ни заплатил, рано или поздно он выступит против тебя.

— Да, конечно, ты прав, — тяжело вздохнул Малик. — Я сам много думал над этим планом и пришел к такому же выводу. Вот почему я написал, что второй план несколько лучше.

— Он действительно лучше первого. Но давай рассмотрим его в деталях. Как я понял, надо объявить, что девочка страдает какой-то редкой и тяжелой болезнью, которую невозможно вылечить в аль-Ремале, и действительно у нас в стране нет настоящих больниц, а некий анонимный благодетель решил организовать лечение несчастной малютки во Франции. Мы можем даже пустить слух, что деньги на лечение дал по твоей просьбе Онассис, чтобы помочь бедной семье, попавшей в трудное положение.

— Хорошо, только давай оставим Онассиса в покое. Пусть будет анонимный благодетель.

— Ладно, пусть будет так. Но ты понимаешь, что все это означает? Ребенок должен либо поправиться, либо умереть.

— Так в этом-то все и дело. Через несколько месяцев, через год или два, можно будет распустить слух, что лечение оказалось неудачным. Родители погорюют, и все. Дело будет сделано. Все обо всем забудут.

Фарид брезгливо скривился.

— В этом случае мы вынуждены будем прибегнуть к явной лжи, а мне очень не хочется лгать. А ты сам, неужели ты хочешь, чтобы второе рождение твоей дочери было снова осенено крылом смерти? — Фарид открыл дверцу машины и сплюнул на землю — от дурного глаза. Малик, сам того не сознавая, последовал примеру кузена.

— Нет, я тоже не хочу лгать, — сказал он.

— Я так и думал, — согласился Фарид. — Есть и еще одна сложность. Все легенды о неизвестных благодетелях и бедных больных детях — любимая тема западной прессы, над которой христиане проливают слезы умиления. Что будет, если твоя история попадет на страницы французских газет? Об этом ты подумал?

— Ты видишь во всем сплошные опасности, Фарид, — резко возразил Малик, но тут же смягчил тон. — Это верно, опасность существует, и ее нельзя сбрасывать со счетов. Но дело в том, что надо действовать, и действовать без промедления. Сейчас моей дочери чуть больше года, и она пока не отличает меня от Магира. Но пройдет совсем немного времени, и она начнет воспринимать его как родного отца, тогда я никогда не стану полноценным родителем.

— Тут ты, без сомнения, прав, — примирительно произнес Фарид, тоже стараясь сгладить возникший было конфликт. — Именно поэтому я и попросил тебя хорошенько подумать. Мне все-таки кажется, что можно найти решение, связанное с наименьшим риском.

— Прости мне невольную грубость, кузен, но через два дня мне надо вернуться в Марсель. Что ты можешь мне посоветовать?

Фарид задумчиво покрутил ус. Год назад Малик не обратил бы ни малейшего внимания на этот жест, но теперь, пожив во Франции, где мало кто из мужчин носит усы, он понял, сколько мужской гордости испытывают его земляки от наличия растительности на своей верхней губе. В аль-Ремале, если не считать иностранцев, работавших на нефтяных вышках, безусых мужчин можно было пересчитать на пальцах одной руки. И если у кого-то усики росли скудными и редкими, то такой человек чувствовал себя ущербным, несмотря на все остальные свои достоинства.

— Мне кажется, — заговорил наконец Фарид, — что наши планы страдают однобокостью. Мы сосредоточились на одной только девочке. Но, может быть, проще увезти отсюда их всех?

— Всех? Кого это — всех?

— Магира Наджара, его жену и твоего ребенка. Вполне естественно, что человек, занимающий такое положение, как ты, нуждается в слугах или будет нуждаться, а кто может лучше справиться с этой обязанностью, как не порядочная мусульманская пара из твоей собственной страны?

Господи, но почему такая простая и гениальная мысль не пришла ему в голову с самого начала, подумал Малик. Да, Фарид прав, он все принимает слишком близко к сердцу, а это мешает ясно мыслить.

— Я навел справки: Магир Наджар умеет водить машину, хотя ее у него, естественно, нет, — продолжал Фарид. — Может ли бизнесмен вроде тебя нанять себе шофера?

У Малика был подержанный «пежо», который он водил сам. Но если дела пойдут в гору, ему придется обзавестись более престижной машиной, а тогда и шофер не повредит. Да, это неплохая идея, очень неплохая.

— Кроме того, и это немаловажно, — говорил Фарид, — его жена прекрасно готовит. Я знаю, что французы очень гордятся своей кухней, но признайся честно, когда ты в последний раз ел настоящую кабзу?

Малик поднял руки вверх.

— Довольно, кузен. Звезды не нуждаются в украшательстве. Твоя идея просто великолепна. Ты снял с моих плеч такую тяжесть. — От радости у Малика закружилась голова.

К его изумлению, лицо Фарида печально вытянулось.

— Это вполне приличная идея, но отнюдь не великолепная: у нее есть существенный недостаток: Магир Наджар может и не согласиться с нашим планом.

— Что? Но почему? Ты говорил с ним?

— Да, но только походя.

— Так в чем трудность? Ведь он, конечно, понимает, что я обойдусь с ним очень хорошо и даже более чем хорошо.

— Дело в том, что он из Омана, а оманцы, как ты знаешь, сладкоречивы, как голуби, и упрямы, как верблюды, — этакие ястребы в личине голубей.

— Чего же он хочет?

— Во-первых, он хочет говорить с тобой, а не со мной. Оманцы еще и непомерно горды. Но главная проблема заключается даже не в нем, а в его жене, Салиме. — Фарид посмотрел на солнце и взглянул на часы, чтобы убедиться, что они идут правильно. — Поехали, а то придется останавливаться на молитву прямо посреди дороги.