Генри Денкер - Создатель звезд Страница 15

— Я могу вернуться в ансамбль.

— Нет! — закричал Доктор. — Долго ли ты продержишься, помня о том, что ты получил великий шанс и упустил его? Всю оставшуюся часть жизни ты будешь считать себя второсортным исполнителем. А теперь иди!

— Куда?

— На сцену. Ты будешь петь, пока я не пойму, в чем дело, — сказал Доктор.

Повернувшись, он вышел из гардеробной, не допуская мысли о том, что Бэрри откажется последовать за ним.

Доктор расположился у стола в центре зала. Коун жестом велел пианисту сесть и стал ждать. Бобби Бэрри вышел на сцену. Его волосы были наспех причесаны; он увлажнил их водой, чтобы они не стояли торчком. Галстук Бобби был завязан, смокинг застегнут. На нем не осталось складок от грубого прикосновения Доктора.

Бэрри встал у микрофона. На его лице возникли резкие тени и светлые пятна. Доктор подал сигнал пианисту. Услышав первые ноты, Бэрри сжал обеими руками микрофон и приготовился запеть в нужный момент.

— Убери руки от микрофона! — закричал из темноты Доктор.

— Но я…

— Отпусти микрофон! — негромко, но рассерженно приказал Доктор.

Бэрри отнял руки от микрофонной стойки, словно его ударило током. Отпрянув назад, он запел.

— Ближе к микрофону! — приказал Доктор.

Подавшись вперед, Бэрри невольно ухватился руками за блестящую микрофонную стойку.

— Не трогай это! — вмешался Коун.

Услышав пение Бэрри, Доктор испытал разочарование. Непринужденность и теплота исчезли. Слова песни зазвучали по-другому. Бэрри пытался казаться сильным; раньше его исполнение было нежным, мягким.

— Нет, нет, нет! — остановил его Доктор. — Довольно!

Бэрри замолчал. Доктор отошел от стола, направился вперед и спросил пианиста:

— Что, черт возьми, вы играете?

— Это аранжировка Бэрри. Мне ее дали.

Он взял ноты и показал их Доктору. Коун пробежал взглядом по первому листу. Да, это была аранжировка песни. Коун повернулся к певцу.

— Ты изменил аранжировку?

— Нет, сэр! — ответил Бэрри.

— О'кей, — задумчиво произнес Доктор.

Посмотрев на Бэрри, Коун расстегнул смокинг певца. Ослабил узел на галстуке. Взъерошил влажные волосы Бэрри. Потом отдал аранжировку пианисту и сказал:

— Уберите все это дерьмо. Играйте только мелодию. Одним пальцем. Я хочу, чтобы музыка звучала, как экспромт. Не слишком гладко, отшлифованно. Я хочу увидеть певца, которому не по душе изощренная аранжировка, смокинг и галстук. Парня, не желающего причесывать волосы. Парня, который любит только одно — петь. С аккомпанементом или без него! Понятно?

Пианист и Бэрри кивнули; Бэрри казался растерянным, обиженным, готовым заплакать. Но Доктор не стал его утешать и вернулся к столу.

Пианист снова заиграл первую мелодию. Бэрри начал петь. Он делал это лучше, мягче, более раскованно, чем прежде. Однако он произносил слова без своей обычной раскованности.

— Стоп, малыш! — перебил его Доктор. — Что за манера петь? Пусть песня льется! Не напрягайся!

— Но он сказал…

— Кто? Кто сказал? — спросил Доктор.

— Милт.

— Милт? Это его рекомендация? Ну и преподаватель! Я поговорю с ним утром. А сейчас пой непринужденно, легко. Пусть песня льется, малыш.

Бэрри кивнул, сделал знак пианисту, который снова начал играть. На этот раз, когда певец шагнул к микрофону и сжал руками стойку, Доктор не стал возражать. Этот жест показался естественным, изящным, не придуманным режиссером. Поняв это, Доктор откинулся на спинку стула и стал слушать. Фальшивая фразировка исчезла. Бэрри держался без напряжения. Скованность исчезла. Теплота начала возвращаться. Он даже добавил несколько новых «баббабу».

Доктор позволил ему спеть все песни, не прерывая выступление аплодисментами. Потом Коун встал и захлопал в ладоши. Поднялся на сцену к Бэрри, который стоял спиной к залу. Повернул юношу и обнаружил, что певец плачет — то ли от страха, то ли от облегчения, то ли от усталости.

Доктор стер рукой слезы со щек Бэрри и сказал:

— Отныне, если кто-то попросит тебя сделать то, что является для тебя неестественным, не делай этого. Если будут настаивать, обратись ко мне. Ты обладаешь хорошими инстинктами. Будь верен им. Мы переделаем эти аранжировки. Вернемся к твоей собственной манере исполнения. Завтра вечером посмотрим, что у нас получится.

Бэрри кивнул.

— А теперь иди и переоденься, — сказал Доктор.

Когда юноша направился в гардеробную, Доктор крикнул ему:

— Сегодня вечером надень смокинг. А там посмотрим. И не пей! Слышишь?

Бэрри кивнул в полутьме и удалился в гардеробную. Доктор повернулся к пианисту.

— Пусть сопровождение будет простым, ясным. Дайте Бэрри свободу, в которой он нуждается. Мы увидим, стоит ли переделывать ради него аранжировки.

Вечером выступление прошло лучше. Не великолепно, но лучше. Бэрри держался более раскованно. Женщины слушали его с большим вниманием. Вежливые аплодисменты сменились восторженными. Бэрри заставили спеть на «бис» две песни. Он покинул сцену под громкие рукоплескания. Доктор предпочел бы услышать шквал аплодисментов, но все же сегодня успех Бэрри был большим, чем вчера.

В перерыве между выступлениями Доктор зашел в гардеробную. Она была такой тесной, что Коун едва смог закрыть за собой дверь.

— Малыш, ты стал петь лучше. Если ты захочешь взяться руками за стойку, сделай это. Но только если захочешь. Перед четвертой песней расстегни смокинг и ослабь галстук. Словно они мешают тебе, а ты хочешь быть свободным и петь для женщин. Не соблазняй женщин. Пусть они занимаются этим. Ты живешь, чтобы петь. Они сделают все остальное. Хорошо?

Бэрри кивнул.

— Все еще плохо, да?

— Малыш, слушайся меня. Все получится. Я знаю это.

Испытывая жалость к Бэрри, Доктор ласково потрепал его по щеке.

— Постарайся. Еще разок.

Покидая гардеробную, Коун напомнил себе: «Он — всего лишь талант. Используй его. Не привязывайся к нему».

После перерыва число слушателей уменьшилось. Это было плохим знаком. Многие не стали ждать второго выступления. Но Доктор утешил себя — проверку лучше проводить при маленькой аудитории. Если ничего не получится, зачем позориться перед многочисленной публикой?

Зал стемнел; луч прожектора выхватил из мрака пианино, конферансье произнес несколько слов в дополнительный микрофон. После вежливых аплодисментов Бэрри вышел на сцену. Доктор уловил страх — певец боялся не аудитории, а провала. Бэрри был юным, испуганным, одиноким человеком. Скованным, напряженным. Однако запел он легко, свободно. Ему не приходилось бороться со сложной аранжировкой.