Татьяна Тронина - Интриганка Страница 16

– А ты бы хотел не в сериале, а у какого-нибудь известного режиссера сняться?

– Конечно. Но и то не факт, что счастливый билет вытянешь у судьбы… – пожал плечами Лука. – Бывают актеры одной роли. Засветятся раз-другой в хорошем фильме, прогремят на всю страну, а потом – тишина… Никто их больше сниматься не зовет, или все время один и тот же образ заставляют отыгрывать. Вот как Шурик у Гайдая…

– Да, как я вижу, нигде счастья нет, – с горестью вздохнул Неверов. – Искусством заниматься, в любом виде, самое паршивое дело. Везет единицам, остальные – в пролете. Сейчас ведь, если честно, картины мало кто покупает. Раньше это было модно – заказывать портрет у настоящего живописца, сейчас – копейки с этого дела… Я вот – военный маринист, меня худо-бедно покупают, да. Солидно потому что в кабинет повесить какую-нибудь «Битву в Трафальгарском проливе»… Но и то – на хлеб с маслом хватает, на икру – уже нет. Только Зойке повезло…

– Но ты же сам сказал, что адов труд…

– Да. Да…

– Ты упоминал, Зоя с Полиной любили одного мужчину? Может, они на этой почве разругались? – встрепенулся Лука.

– Это вряд ли. Давно очень дело было. Лет двенадцать, тринадцать назад. У Зойки ухажер имелся, Илья его звали. Потом она с Полиной его познакомила, и, естественно, Полина Илью увела. Зойка переживала, но они тогда не поссорились. Полина детей родила, все путем… Илья пять лет назад умер, оставил Полину вдовой. Они и после того дружили, дамы наши… И только год назад рассорились. Я вот удивляюсь. В принципе, чего только Зойка Полине не прощала! А тут рассорились.

Неверов говорил и говорил еще, а Лука почти его не слушал.

Он думал о Зое, о том, как жестоко обошлась с ней жизнь. Да, возможно, она сделала что-то не то, утянула какую-то идею у Полины (хотя Неверов вот только что сказал, что идеи в воздухе часто носятся) – но почему тогда Полина не простила свою подругу?

Зоя ей и не то прощала, получается, почему же Полина не могла простить Зое какой-то ерунды?

И зачем Полина сообщила Луке не всю правду о своих отношениях с Зоей?

На рассеченный висок Зое наложили шов, сделали рентген и обнаружили легкое сотрясение мозга.

Все время, что Зою обследовали, Лена Болконская не отходила от нее.

С одной стороны, Зое была приятна эта забота, с другой – тяготила. Тяготила тем, что казалась Зое неискренней. Из серии – «так надо».

Словно Лена тщательно пеклась о своей репутации «душевной женщины». И потом, это вечное стремление Лены знать все и про всех, как будто ее жизнь от этих сведений как-то зависела…

Зоя, с разламывающейся от боли головой, полусонная, вялая, ненавидела себя за эти подозрения. Ну какая разница, заботятся о тебе от души или по велению долга? Заботятся же, в конце концов…

Но, верно, Зоя действительно менялась со временем, раз присутствие людей начинало ее угнетать.

Зачем какие-то компании, друзья… Никто не любил Зою, и она никого не любила. К чему тогда все эти глупые походы в «салон» к Болконской? Надо заканчивать с визитами. Одной – спокойнее и проще, в своей деревне, спрятанной в лесу, далеко от Москвы.

К вечеру Болконская наконец ушла (кажется, даже немного разочарованная тем, что обморок ее младшей приятельницы был вызван вовсе не беременностью), и Зоя провалилась в глубокий, черный сон.

Лишь под утро ей опять приснился Илья. Он стоял у окна. Рядом с ним, на подоконнике – букет полевых цветов в «трюлике», ветер весело треплет занавеску… Причем, что самое удивительное, на плечи Ильи был накинут белый халат, словно он – посетитель в больнице. Да, это и есть больничная палата, в которую положили Зою!

…Зоя проснулась в слезах. Ощущение, что Илья находился вот только что где-то рядом, совсем близко, терзало молодую женщину.

Зое захотелось вскочить и побежать, с надеждой заглядывая за каждый поворот коридора – а вдруг там Илья?

Но потом пришел врач, осмотрел Зою, задал несколько вопросов. Послушал легкие.

А она – взяла и рассказала ему о своих снах и переживаниях.

– Хрипы в ваших легких мне не нравятся, Зоя Станиславовна, – сказал врач. – Вы, я понял, много строительной пылью дышите?

– Не всегда, только когда мрамор шлифую. И я делаю это в защитной маске.

– Ну, в любом случае легкие не совсем чистые. Пока, думаю, ничего страшного, но надо себя поберечь. И к хорошему психологу вам бы. Подозреваю, у вас сильное нервное истощение. Таблеточки всякие успокоительные попить надо, отпуск себе устроить… Я дам вам направление к специалистам. Сотрясение несерьезное, скоро пройдет. Отдыхайте пока.

Зоя улыбнулась доктору, поблагодарила его. Оставшись одна в палате, она вдруг вспомнила, что уже пять лет как бросила живопись и занялась изготовлением надгробных памятников.

А начала она это делать как раз после смерти Ильи. Интересно, одно с другим как-то связано?

Дверь открыла Галина Гавриловна, мать Полины – немолодая, но, что называется, «с остатками былой красоты на лице». Лука как-то видел ее юношеские фотографии – в самом деле, выглядела женщина когда-то потрясающе. Вот в кого дочь пошла! Единственное, волосы свои, теперь изрядно седые, мать красила в иссиня-черный, угольный, цвет.

– Лука… – расплылась в улыбке Галина Гавриловна, вытирая мокрые руки о передник. – Ну заходи, голубчик. Я как раз блины собралась печь.

Пожилая женщина страдала перепадами настроения. То в тоске и злости, хмурится, то вдруг – сияет от благодушия. Сегодня, получается, мать Полины была в духе. Кстати, и сама Полина отличалась переменчивым настроением – из-за пустяков расстраивалась, а над чем-то серьезным могла рассмеяться, беспечно махнув рукой…

Мимо, по коридору, пробежали с воплями Глеб с Лёвой, Полинины двойняшки – рыжие, румяные, тощие.

– Привет, пацаны! – крикнул Лука.

Мальчишки ничего не ответили.

– Поздоровайтесь с гостем, ироды! – грозно напомнила Галина Гавриловна и бросилась вслед за внуками. – Кому сказала! Вы меня слышали?! Поздоровайтесь с гостем! Вы из меня всю душу вытянули! Учу их, учу хорошим манерам, воспитываю… Ведь как об стенку горох! Если не будете вести себя прилично, я вам блинов не дам. Не дам, слышали? В помойку все выброшу!

Внуки ее не слушали совершенно – продолжили беготню, орали… Их вопли и крик Галины Гавриловны раздавался теперь из глубины квартиры.

В коридор из соседней комнаты выглянула Полина – в кружевном пеньюаре небесно-голубого цвета, атласных голубых домашних туфельках на шпильках, с помпонами из страусиных перьев. Голубое с рыжим – взрывное сочетание, будоражащее.

– Полина, ты красотка… – не мог не восхититься Лука. Каждый раз, видя Полину после расставания, пусть и недолгого, он чувствовал восторг, а сердце начинало биться как бешеное.