Линда Ховард - Все, что блестит Страница 16

Глава 4

Несмотря на тревожное чувство, владевшее ею перед сном, Джессика спала глубоко и проснулась в хорошем настроении. Глупо было позволять этому человеку действовать ей на нервы, и впредь она постарается избегать его. Чарльз мог бы заняться всеми деталями по продаже акций.

Напевая, она покормила Саманту и похвалила гордой матери её щенков, а потом сделала тост и для себя. Джессика не приобрела английской привычки к чаю, так что вместо этого выпила кофе. Она размышляла над тем, не налить ли себе еще чашечку, когда Салли постучала в окно черного входа. Джессика встала, чтобы отпереть дверь и впустить соседку, и заметила хмурое выражение, которое омрачало обычно улыбающееся лицо подруги. В руках Салли держала сложенную газету.

— Что-то не так? — спросила Джессика. — Но, прежде чем расскажешь, может, выпьешь чашечку кофе?

Салли скривилась:

— Кофе, девочка моя? Да ты так и не приобщилась к цивилизации! Нет, Джесс, думаю, ты должна увидеть это. Это неприятно, и как раз в то время, когда вся та история стала забываться. Я не принесла бы этого, — Джоэл считает, что я не должна, — но, понимаешь, ты будешь поражена, когда выйдешь из дома, и я подумала, что будет лучше, если ты увидишь это в стороне от чужих глаз.

Джессика молча протянула руку за газетой, но она уже знала, что там было. Салли сложила газету так, чтобы на лицевой стороне виднелись две фотографии. На одной из них, разумеется, Николас целовал ее. Она равнодушно заметила, что это была хорошая фотография: склонившийся над столом Николас — такой загадочный и сильный, она — гораздо более хрупкая, их слившиеся в поцелуе губы. Другая фотография была сделана в тот момент, когда они покидали ресторан, и Николас положил свои руки ей на плечи, глядя на нее с таким выражением, от которого ее бросило в дрожь. Примитивный голод явственно читался на его лице, и это напомнило ей, что произошло после того, как он привез ее домой и опять удивил, когда остановился, поняв, что она испугалась.

Но Салли указала на колонку под фотографиями, и Джессика села за стол, чтобы прочесть ее. Это была остроумная, изощрённая статья, местами едкая, но в определенный момент журналист стал откровенно жестоким. Преодолевая подкатившую тошноту, Джессика пробежала глазами заметку:

«Вчера вечером можно было наблюдать, как печально известная лондонская «черная вдова», начала плести свою паутину, опутывая очередную беспомощную, восхищенную ею жертву. Николас Константинос, неуловимый греческий миллиардер, казалось, полностью капитулировал перед очарованием вдовы. Возможно, она исчерпала фонды, оставленные ей покойным супругом, уважаемым Робертом Стэнтоном? Конечно, Николас в состоянии поддержать ее привычный образ жизни, но вся известная об этом человеке информация позволяет заключить, что его не так легко очаровать, как она проделала это со своим первым мужем. Остается только гадать, кто же, в итоге, выйдет победителем. Кажется, что вдова не остановится ни перед чем, но выбранная ею жертва может оказаться ей не по зубам. Мы будем с интересом наблюдать за развитием событий».

Джессика бросила газету на стол и сидела, слепо глядя через всю комнату. Она не должна позволить этому беспокоить ее, она ждала, что это случится. И конечно, надо бы уже привыкнуть к такому после пяти лет, но вместо того, чтобы зачерстветь, теперь она стала еще более чувствительной, чем несколько лет назад. Тогда у нее был Роберт, чтобы защитить ее, облегчить боль и заставить рассмеяться, но теперь у нее никого не было. Любую боль она переносила в одиночку. Чёрная вдова. Это определение немедленно приклеилось к ней после смерти Роберта, да так и осталось. Прежде ее, по крайней мере, называли по имени. Газетные заметки всегда были омерзительны, но не доходили до клеветы, хотя она все равно не стала бы обращаться в суд. Громкое судебное дело стало бы еще б?льшим кошмаром, и Джессика предпочитала жить тихой жизнью, общаясь со своими немногочисленными друзьями и довольствуясь малыми радостями. Она даже вернулась бы в Штаты, если бы не деловые интересы Роберта, — она хотела позаботиться о них и использовать знания, которые дал ей Роберт. Она знала, что Роберт тоже хотел бы этого.

Салли с тревогой наблюдала за ней, поэтому Джессика, глубоко и судорожно вздохнув, заставила себя заговорить.

— Ну, что ж, это, конечно, немного неприятно, верно? Я почти забыла, насколько это все гнусно… Но я не собираюсь расстраиваться из-за такой глупости. Это того не ст?ит.

— Но ты не можешь прятаться всю свою жизнь, — запротестовала Салли. — Ты так молода. Это несправедливо — смотреть на тебя, как на прокаженную!

Прокаженная — что за ужасная мысль! И все же Салли была отчасти права, хотя Джессику пока еще не выживают из города. Она все еще была желанной гостьей в некоторых домах.

Салли постаралась сменить тему, потому что, хотя Джессика пыталась небрежно отмахнуться от статьи, лицо ее побледнело, и выглядела она больной. Салли указала на фотографию в газете и спросила:

— Что насчет этого красавчика? Какой великолепный мужчина! Когда вы с ним познакомились?

— Что? — Джессика опустила взгляд, и, увидев фотографию, на которой Николас целовал ее, покраснела. — О… на самом деле, я только вчера познакомилась с ним.

— Ого! Он, без сомнения, быстрый малый! Выглядит сильным, своевольным типом, а его репутация просто ошеломляет! Каков он?

— Сильный, своевольный, ошеломляющий, — вздохнула Джессика. — Все так, как ты сказала. Надеюсь, мне не придется с ним снова встречаться.

— У тебя в голове каша! — воскликнула с негодованием Салли. — Честно, Джесс, ты невозможна. Большинство женщин отдали бы свою правую руку, только чтобы показаться с таким человеком, богатым и красивым, а тебя он не интересует!

— И потом, я опасаюсь богатых мужчин, — тихо ответила Джессика. — Перед тобой пример того, что будут говорить, и я не думаю, что смогу пройти через это снова.

— Ох! Прости, дорогая, — сказала Салли. — Я не подумала. Но нет, надо же! Николас Константинос!

Джессика не желала думать о Николасе, она хотела забыть тот вечер. Взглянув на бледное, отрешенное лицо подруги, Салли похлопала ее по плечу и, не попрощавшись, ушла. Джессика сидела какое-то время за столом, ни о чем не думая, но, когда она поднялась, чтобы поставить чашку с блюдцем в мойку, то вдруг не выдержала и горько расплакалась.

Когда слезы иссякли, обессиленная, она побрела в гостиную, чтобы прилечь на диван, но это напомнило ей о Николасе, лежащем там с нею, и вместо дивана она рухнула в кресло, подвернув под себя ноги и обернув вокруг них полы халата. Она чувствовала себя мертвой, опустошенной, и, когда зазвонил телефон, то долго сидела, молча уставившись на него, прежде чем снять трубку.