Сердца. Сказ 3 - Кристина Владимировна Тарасова Страница 18

– Одна из жён Бога Ненависти. Отличный выбор.

– Прости?

– Твой муж тоже любил так делать.

И мужчина рассекает по залу, прытко перенимая обрывки фраз и умудряясь отвечать на них, и мужчина склоняется к немощному силуэту в простом платье, и мужчина облепляет доступную приглашениями, предложениями и поцелуями. Они немедля поднимаются на второй этаж.

А я перевожу взгляд на Луну, которая, не веря происходящему, едва удерживается за кайму стола и следом приземляется на пуф неподалёку. Вот так просто, Луна, всё верно. Впервые окропляю её чудесные черты жалостью и состраданием; их отношения были загадкой (для всех), однако они были, а потому являлись постоянными зачинами болтовни и сплетен. Но, несмотря на развязность их характеров, женщина не ожидала подобного пренебрежения.

– Вам помочь, богиня? – спрашиваю я.

Луна, не обернувшись, отказывается и от помощи, и от присутствия на вечере, а потому резво покидает резиденцию. Нахожу её в саду. На том же самом месте, где мы беседовали впервой. Происходило то при свете дня, однако с затаившимся под тучами солнцем, а ныне – с её приятельницей луной.

– Ваша печаль разбивает мне сердце, – признаюсь я и лукаво проникаю в беседу.

– С меня достаточно сердец, – в пустоту сообщает женщина. – Сохраните его: здесь таковые больше не имеются.

И она одаривает меня морозным взглядом. Узнаёт, дивится…!

– О! Не разговаривайте со мной! – восклицает Луна и устало роняет голову, взглядом препираясь с припрятанной в тени зеленью.

Спешу узнать причину слов и вкушаю ответное:

– Прошлый наш разговор у резиденции дома Жизни одарил меня неприятнейшими делами и известиями. Исповедь ныне не взвывает к богам; они слепы и глухи к мольбам людским.

– Истинные Боги слышат через стены.

– И стены тоже слышат – но это уже не боги. А чего желаете вы сами, друг мой? Чтобы я спровоцировала вас на грех?

Ядовитая улыбка пронизывает лицо. Соотнести к богу понятие греха? О, она в действительности безумна и отчаянна.

– Смотря, что вы зовёте грехом.

Женщина расправляет плечи и замирает напротив; уступка в росте оказывается неощутима: её горделивый взгляд и такая же выправка не позволяют оппоненту допустить мысль о неравенстве.

И я быстро признаюсь, что причина моего обращения сокрыта в предупреждении об опасности.

– Вы не позволили мне окончить речь после танца, а я с самыми благими намерениями обращаюсь к вам и Монастырю. Хочу предупредить. Хочу выразить опасения.

– Что это значит? – вопрошает Луна и едва отступает в сторону резиденции.

– Что будет, если я сообщу: ваш близкий – якобы – и общий друг решил сыграть против и потому монастырские стены ныне не неприступны?

– Ближе к делу! – нетерпеливо бросает женщина и цепляется едким взглядом.

Признаюсь, что мне случаем попала переписка двух лиц, которые обсуждали монастырские дела и подстрекали мирных к мятежу. Назвать их по имени я не мог.

– Нам следует вернуться или же – наоборот – не являться?

– Если вам дороги жизни находящихся там послушниц – первое.

Луна скверно ругается и тут же исчезает. Начинаются её поиски Бога Удовольствий.

Женщина

Я размышляю о причудливом предупреждении Бога Смерти, который шуткой ли, забавой или злобой направил нас к Монастырским стенам – нетронутым и спящим. Никакими гостями и никакими неприятными известиями не разило, однако же для чего-то один из умнейших людей (он – человек?) на вечере отправил нас к родному. Или выдворил из обители смрада и ругани?

Дабы найти Бога Удовольствий, предававшегося удовольствиям, пришлось пошмыгать меж спален и наглядеться разных картин (и не самых приятных). Тогда и подтвердились мои догадки о том, что величайший человек, достигший высоты образования и полёта, нырнул в пучину безрассудного, обнажив животный инстинкт по глупости и от дозволенности: боги сношались с богами или слугами, боги уединялись парами или безумствовали компаниями. Они потыкали своим прихотям: приземистым, скотским; и позабыли о возлагаемых обязанностях – великих (возможных) целях, ведь люди смертные доверили им и себя, и организацию городов, и ведение политики меж ними – остатками цивилизации. Даже решение общих вопросов не касалось лиц и умов нынешних богов. Они касались друг друга и доживали век в разрухе, заведомо убеждённые – гибель неминуема; и даже бессмертные (мнимо) падут от карающего меча. Оказывается, цивилизация подыхает задолго до крушения внешнего.

В спальню заходит Ян.

– Разрешите, богиня? – глумливо швыряет он и припадает к своему шкафу. Наблюдаю за одевающимся телом. – Ваш Бог – мудрец – либо глупец, либо обманщик.

– Думаю, у него были все причины направить нас в Монастырь.

И Ян, прокалывая меня увесистым, насмехающимся взглядом, поясняет, что Бог Смерти – единственный живущий на свете (его остаткам) правдолюб, отдающий должное лукавству и витиеватому достижению целей путём намёков и инсинуаций.

– И всё-таки причина была, – говорю я. – Должна быть непременно и вскоре нам обнажится.

Мужчина вздыхает и, бросив рубаху, проползает через кровать ко мне – сидящей на краю, ближе к окну.

– А теперь посмотри на ситуацию со стороны. Из-за «доброго» совета твоего нового друга ты увидела то, что видеть не должна (хотя об этом я неоднократно рассказывал) и услышала то, что слышать не должна (хотя догадки строить могла).

– Всё это произошло минутами ранее. Когда ты вновь решил продать меня очередному божку. Забыл?

– Позаимствовать, давай так?

– Пошёл ты.

Я ударяю его в мокрую грудь и спрыгиваю с кровати. Бреду до кабинета, а голос преследует:

– О! И не скажу, что ты застала меня врасплох с той блондиночкой, однако множеств удовольствий, определённо, лишила.

– Зачем ты всё это говоришь? – спрашиваю я у нисколько не раскаивающегося взгляда. – И зачем так поступил со мной?

– Так – это как? – скалится Ян.

– Так! Ты бросил меня средь падальщиков, а сам пригрел постель чужой жены. Назло.

– Нет же.

И мужчина говорит, что бросила себя падальщикам я сама – когда пустилась в гневные речи и восклицания (а осуждение толпа не приемлет).

И мужчина говорит, что пригреть постель чужой жены – нормально и приемлемо; плоды – сладки, вкусны: каким же эгоистом нужно быть, дабы не поделиться и не позволить приятелю отведать со своего цветущего дерева.

И мужчина говорит, что зла и намерений в том не было – я сама избрала подругу, да и обязательствами в виде отношений мы не обременены.

– Мы партнёры, – подытоживает Ян. – Ты тоже могла примерить чью-либо спальню: простыни там, говорят, свежее и теплее.

– Не обманывай себя, – говорю я. – А твоё согласие