Татьяна Устинова - Близкие люди Страница 18

– Меня зовут Ингеборга Аускайте, – сказала она с невесть откуда взявшимся высокомерием. – Детям трудно выговорить мое имя, поэтому в школе меня называют Ингой Арнольдовной.

Почему-то ее имя странно взволновало Степана.

– Мои родители переехали в Москву еще до моего рождения, – продолжала она, как будто и впрямь была на приеме у участкового. – Если это необходимо, я могу показать вам свой паспорт. С пропиской у меня все в порядке.

– Я совсем не имел в виду прописку, – пробормотал Степан, чувствуя себя идиотом.

Она постояла немного, как будто собираясь сказать что-то еще, а потом стремительно вышла. Степан слышал, как возмущенно простучали в пустынном холле ее каблучки.

Он задумчиво налил себе кофе из стеклянного кофейника, залпом выпил, поморщившись. Кофе был слабый и чуть теплый. Он прошелся по комнате, рассеянно глядя на рисунки, потом стряхнул на запястье часы, застрявшие под рубахой.

До освобождения Ивана оставалось еще семь минут.

Зря он так, пожалуй.

Нет, не зря. Он должен был сразу все расставить по своим местам. Собственно говоря, он за этим и приехал. Не для того же, в самом деле, чтобы выслушать всю эту чушь про не правильное отношение Ивана к жизни!

Куда он его денет, когда через четыре недели начнутся каникулы? Хорошо бы отправить на Озера Нужно искать няньку, которая согласится по крайней мере месяц пробыть в деревне. Но даже если он ее найдет, нет никаких гарантий, что Иван в свою очередь согласится на месяц уехать от отца.

“У вас славный мальчик, но не слишком уверенный в себе”!

Откуда у него возьмется уверенность, если его все бросают?!

Бросила Леночка, которой он совершенно не был нужен с самого начала.

Бросила бабушка, которой он был нужен, но она не смогла победить подлый сердечный приступ. Попробуй объясни ребенку, что он сам ни в чем не виноват, что просто жизнь – такая поганая штука…

В коридоре зазвенел колокольчик. Не какой-то там пошлый электрический звонок, а именно колокольник, напомнивший Степану швейцарские горные склоны, покрытые изумительной зеленью травы под гладким и глянцевым синим небом.

Степан вышел в коридор, смутно надеясь, что не встретит Ингеборгу Аускайте – Господи, почему от этого имени у него как будто чуть холодеет в позвоночнике? – и спустился по круглой мраморной лестнице на первый этаж.

– Папа! – из разноцветной детской толпы закричал Иван.

Степан повернулся на его голос, и Иван прыгнул на него, обняв сразу и руками и ногами, повис, прижимаясь тощим тельцем, как недокормленная обезьянка. Рюкзак оттягивал назад узкие плечи, ручки-веточки, разрисованные от излишнего усердия разными чернилами, были горячими, а на мордочке сияло такое беспредельное, огромное, ни с чем не сравнимое счастье, что Степан даже зажмурился.

– Привет, – сказал он сыну и откашлялся. В горле что-то странно сместилось и мешало нормально говорить. – Сколько у нас сегодня троек?

– Ни одной! – радостно проорал Иван, продолжая висеть на нем, даже руки перехватил, чтобы было удобнее. – Пять по математике и пять с минусом по английскому!

– Примите мои поздравления. – Иногда, в минуты большой нежности, Степан почему-то называл Ивана на вы. – Ну что? Поехали?

Как Гулливер в стране лилипутов, он осторожно двинулся в сторону входной двери, зорко глядя себе под ноги и стараясь никого не раздавить.

– Пока, Иван! – закричал кто-то из лилипутов.

– Пока! – важно проговорил в ответ Иван. Двумя руками он держался за Степанову ладонь. На лице у него установилось выражение спокойного удовлетворения и полного довольства жизнью.

На школьном дворе, полном вечернего солнца, разнородной ребятни и едва пробивающейся зелени, Иван впал в буйство, игогокнул, перебирая ногами от нетерпения, и заскакал вокруг Степана. Рюкзак подпрыгивал и колотил по плоской спине.

– А где наша машина, пап?

– А черт ее знает. За углом. Я еле место нашел, чтобы ее поставить.

– Ура-а-а-а!! – закричал Иван в новом приливе восторга.

Вечер удался на славу. Отец заехал за ним сам, а не прислал ненавистную Клару Ильиничну, и не сидел в машине с мрачным и недовольным лицом, а поджидал его в вестибюле, и до машины, оказывается, еще надо идти, а это такое счастье – скакать вокруг папы после долгого школьного дня и чувствовать полную свободу и знать, что отец никуда не денется, что он в хорошем настроении, что впереди у них еще целый вечер вдвоем и надо только хорошо себя вести, чтобы ничем не рассердить его.

– Как ты считаешь, Иван, – сказал отец у него за спиной задумчиво, – может, нам заехать куда-нибудь поесть да и поехать в луга, гусей смотреть? Правда, вечер уже, конечно…

У Ивана от счастья перехватило дыхание, и он моментально сбился со своего кавалерийского галопа. Он пристроился к Степану, взял его за руку и заныл, преданно заглядывая в глаза:

– Ничего, что вечер, папочка! Поедем, пожалуйста! А, пап? Это ты здорово придумал! Можно даже и не есть. Я совсем не хочу есть, только поедем, пап?

Степан сверху посмотрел на него и согласился:

– Можно не есть. – От голода у него в желудке как будто урчал небольшой моторчик. – Заедем в “Ростикс”, возьмем с собой курицу, салат и воды. А, Иван?

– Здорово, пап! – Он был не в силах сдержаться и потому притоптывал и подпрыгивал на месте, опасаясь сделать что-нибудь не то, что заставило бы отца передумать или отложить поездку.

– Залезай! – Степан распахнул дверь в нагретое солнышком кожаное нутро “тойоты”, и пока сын пыхтя лез внутрь, стащил с него рюкзак.

Кажется, это правильно придумано – поехать в луга. Ничего не случится, если он два часа пробудет с Иваном. А мобильный он сейчас выключит. Он не даст Леночке испортить им неожиданный праздник.

Какое странное и волнующее имя – Ингеборга.

И почему у нее акцент, если она родилась в Москве?

Она своими глазами видела, с каким восторгом Иван бросился к своему хаму-папаше, как повис на нем, как запрыгал вокруг, словно щенок, отставший от знакомой ноги и после нескольких секунд вселенского отчаяния вновь углядевший в толпе хозяина. Она никак не ожидала, что папаша может вызывать у собственного сына такие сильные – а главное, явно положительные! – эмоции.

Почему-то она не могла оторвать от них глаз и, чтобы видеть их подольше, зашла в учительскую на первом этаже и смотрела, как они идут по двору – очень большой и грузный мужчина и маленький худенький мальчик. И даже по Ивановой спине было совершенно понятно, как безудержно он счастлив.

– Странная пара, вы не находите?

Ингеборга оглянулась.

Историк Валерий Владимирович стоял у нее за спиной и тоже смотрел во двор. Иван с родителем были уже у самой решетки.