Влюбленная. Гордая. Одинокая - Елена Левашова Страница 19

Я стою возле окна, облокотившись на белую широкую столешницу.

– Мир, спасибо тебе за все, – легкий шепот касается слуха, запуская цепочку необратимой реакции в моем теле.

– Пожалуйста. – «Боголюбов – ты как жалкий ботаник-девственник! Держи себя в руках!»

– Я знаю, что ты оплатил операцию. После твоего ухода в кабинет к Баскакову влетела бухгалтерша и услужливо сообщила, что мои деньги вернулись на счет.

– Черт…

– …и что я должна благодарить своего благотворителя – Боголюбова Мирослава Михайловича, талантливого врача и благородного человека.

– Люба, поцелуй меня, – шепчу я хрипло.

– Что?

– Поблагодарить… Ты же хотела?

Сердце отбивает бешеный ритм. Реагирует на ее близость непривычным покалыванием, сжимается, падает куда-то вниз и сразу же поднимается, возвращаясь на место.

Замираю как истукан в ожидании ее шагов, несмелых и нетвердых, из последних сил сдерживая рвущегося наружу зверя.

Люба бесшумно подходит и осторожно приподнимается на носочках, коснувшись уголка губ.

– Я так скучал… Любочка… – впиваюсь в желанные губы поцелуем, выбивая из девчонки дух. Она стонет и приникает к моим губам в ответной ласке. Мышцы натягиваются канатами, как у застывшего на низком старте бегуна.

– Боголюбов, ты сумасшедший… сумасшедший…

Мы дышим, как спринтеры после кросса, успокаиваем дыхание и снова погружаемся в огненный водоворот. Ее лицо, скулы, шея горят от прикосновений моих смелых губ. Люба запускает ладони под мою пижаму, путаясь пальчиками в завитках на груди. Яркое и болезненное желание вихрями закручивается внутри. Подобного со мной еще не было – так чувствовать себя и другого человека.

– Любаша, останови меня.

– Отстань, Боголюбов, – улыбается она и отступает. Смотрит глазами с поволокой. Тело замерзает, лишившись прикосновений ее ласковых пальцев.

– Я заслужил свидание?

– Д-да, – хрипловато произносит моя девочка – растрепанная, желанная, со следами моего внимания на шее. Я готов рычать от нетерпения, но приходится делать это про себя. Застываю на месте, не дыша и не двигаясь, прогоняя возбуждение и возвращая муку, ставшую за последние недели привычной. Не хочу, чтобы это случилось в моем кабинете.

– Во сколько ты заканчиваешь?

– Я сегодня отпросилась. А ты?

– Суточное дежурство закончилось три часа назад. И я украду тебя до завтра.

– Что? – возмущенно складывает припухшие губки в трубочку.

– Посмотри, какая красота за окном! Мы поедем в горы. Если быть точнее, в горный поселок Орловка.

– Это что же, мы будем ночевать вместе? И вообще, это же так далеко…

– Двухкомнатный номер тебя устроит, Любаша? С раздельными спальнями. – «Терпи, Боголюбов. Представь, что ты евнух…»

– Да, – чопорно отвечает она. – Во сколько ты заедешь?

– Через два часа. В Снегирево?

– Именно. Адрес напомнить? – непринужденно улыбается Люба.

– Я его помню, Любаш. И еще… одевайся потеплее. Думаю, теплый комбинезон подойдет. Шапка, шарф, варежки…

– Мир, я поняла тебя!

– …термобелье, теплые носки, трусы с начесом.

– Иди в баню, супердоктор!

Прижимаю девчонку к груди и впиваюсь в ее рот. Срываю с полуоткрытых губ смешки и влажное сладкое дыхание. Втягиваю ускользающий язычок, покусываю губы, вновь разжигая болезненный пожар.

– Убегай, Перепелкина. Беги, пока не поздно, – шепчу, касаясь лбом ее виска. Задыхаюсь.

– Я боюсь женщину… – Люба виновато опускает глаза. – Она бежала за мной через все отделение, расспрашивала, кто я и зачем пожаловала к их «Мир Михалычу», – девчонка копирует бабу Зину, а мои губы расползаются в улыбку. Баба Зина у нас такая – блюдет верность гуляки Никиты Чернова, отгоняя от него доступных девиц из отделения, а теперь и за мою добродетель взялась!

– Во дают! Я же предупредил, что ко мне придет рыжеволосая нимфа в красной кофточке.

– Ты с ума сошел, Боголюбов! Зачем? И еще… Она напоминает деда Никиту, – хмыкает Любаня. – Такая же любопытная.

«Да, я сошел с ума. От тебя», – хочу признаться ей, но слова растекаются в горле вязким сиропом…

Глава 13

Люба

Яркое зимнее солнце льется в окошко моей комнаты. Пылинки хаотично кружатся в полоске света, оседая на поверхности письменного стола. Я бегаю, как сайгак, по комнате, выбрав в качестве маршрута прямой путь от шкафа к столу. Раскрытая сумка наполняется нужными и не очень вещами, косметикой, солнцезащитным кремом, очками…

– Как же так, дочка? Какие горы? С ночевкой? – папа Костя застывает в дверном проеме, перекрывая мне пути к отступлению. – И почему мы с матерью еще незнакомы с твоим молодым человеком?

– Папуль, не волнуйся только, ладно? – «Ты не Люба, ты Павлик Морозов!» – грызет меня совесть.

– Парень хоть надежный? – устало выдыхает папа, помогая мне застегнуть молнию спортивной сумки. – Вам в дорожку ничего не надо? Эх… Только мать за порог… Как же так?

– Папа! Отставить панику! В дорогу ничего брать не буду. А мама… утром успела с ним познакомиться. И еще, папуль… – мягко касаюсь плеча папы и тяну его к дивану. «Черт, надо же как-то признаться теперь…» – Ты только не волнуйся, пап… Присядь. Мирослав оплатил Алешину операцию.

– Во дела, – произносит отец ошеломленно. – Любаша, надеюсь, поездка в горы – это не плата? Доченька, дело же не в деньгах, так? Он нравится тебе?

Я понимаю, о чем думает папа. Воображает Боголюбова обрюзгшим толстосумом с женой и кучей обязательств, мечтающим добраться до молодого тела.

– Нравится, – отвечаю чуть слышно, пряча взгляд.

Очевидно, папа Костя понимает, что скрывается за моим «нравится»: чувства слишком прозрачны и болезненны, чтобы я могла их скрыть.

– Наверное, ты ему тоже… – бормочет он, поглаживая меня по голове, как маленькую девочку.

А я ничего не понимаю… Мне плевать на собственное будущее и то, что будет со мной, когда Боголюбову все надоест. Хочу представить, что мы вместе, и не могу.

Я знаю, что завтра будет больнее, и снова лечу на его зов, как глупый мотылек. Но это ведь завтра, не сегодня?

За окном скрипят по снегу шаги и мелькают знакомые макушки. Дверь с шумом распахивается, впуская в прихожую дорогих гостей и морозное облачко.

– Любаня, я костюм принесла. Представляешь, еле нашла: тетя Глаша его летом упаковала и забыла куда, – ручейком звенит из прихожей голос Лисенка. За ней прихрамывает дед Никита с пластиковым контейнером в руках.

«Феерические проводы, ничего не скажешь!» – думается мне. Сама виновата – ворвалась к Рябининым с выпученными глазами и перекошенным лицом, словно за мной гнался маньяк. Требовала комбинезон, который Богдан подарил Алисе прошлой зимой, когда супруги ездили кататься на лыжах.

– Люба, ты как хочешь, а я пирожков с картошкой вам в дорогу собрал, – старик снимает заснеженные валенки. – Тебе и твоему кавалеру. Загадочному, – кряхтит дед Никита, суетливо посматривая в окно. Пропустить машину