Татьяна Туринская - Бог наказывает иначе Страница 2

Тетя Наташа затрясла седенькой взлохмаченной головушкой, глаза глядели на хозяйку так виновато, что Полина замолкла на полуслове. Старушка протянула ей замусоленный листок:

– Ты прости, детка, она у нас уже три недели валяется, баба Надя сдуру на нее банку с борщом поставила. Три недели. А телеграмма-то срочная. Мы же не знали, где тебя искать. Прости, милая, прости…

Тетя Наташа мелко перекрестилась, и не оглядываясь, засеменила к лифту, волоча тапки по полу. Дверцы подъемника разъехались в стороны с тихим шуршанием, приняли в свои тесные недра старушку, и вновь сомкнулись. Полина стояла одна на пороге, словно гостья ей привиделась. Но нет, в ее руке было подтверждение реальности происходящего. Телеграмма. Срочная. Ох, не к добру это, не к добру…

Трясущимися от волнения руками Полина раскрыла сложенный вчетверо бланк с синей полосой, прочитала: «Отец умер, срочно приезжай. Т. Ира».

Глава 2

Из отчего дома Полина уехала сразу после окончания школы. Была б ее воля – уехала бы на год раньше. А ведь когда-то она так любила свой дом…

Детство у Полины было замечательное. Ребенком в семье она была единственным, так что родительскую любовь ни с кем делить не приходилось. И игрушек было достаточно, и вниманием не обделяли. Да и кормили не как придется, а рационально, по науке, учитывая каждую калорию, благодаря чему теперь, пожалуй, до конца дней Полине не стоило переживать по поводу фигуры. Это уж мамина заслуга, ведь в наследство от папы дочери передались не очень хорошие в этом плане гены. Отец, Анатолий Петрович, был мужчиной дородным, рядом с которым мама выглядела Дюймовочкой.

Анастасия Григорьевна всю жизнь хлопотала вокруг своих любимых. Кажется, ухаживать за ними, баловать мужа и единственную дочь – вот ее истинное призвание. Полине она всегда казалась самой счастливой женщиной на свете. Даже и себе мечтала о таком счастье. Частенько говаривала, будучи уже подростком:

– Эх, мам, повезло тебе. А как же я буду жить, если самый лучший муж уже занят?

На что Анастасия Григорьевна отвечала обычно, грустно улыбаясь:

– Глупая ты у меня еще, Полинка! Многого не знаешь. Самый лучший муж еще не родился, детка. И папа твой, может, идеальный отец, а вот мужья бывают и получше.

Сникала на мгновение, а потом заливалась колокольчиком, давая понять дочери, что шутит, и непременно добавляла:

– Замуж надо выходить не за идеального, а за того, кто не будет откровенно плох и испорчен сумасшедшей мамашей. А уже потом, после свадьбы, потихоньку воспитывать его под себя. Поверь мне, детка – все лучшие мужья стали лучшими именно таким нехитрым способом. А в чистом виде они в природе не встречаются. Этот вид мужчин вообще разводится только в неволе!

Ах, как замечательно мама умела смеяться. Пожалуй, именно благодаря этому ее умению Полина и чувствовала себя такой счастливой и беззаботной. Потому что раз мама так замечательно смеется, значит, в мире все в порядке, жизнь прекрасна и удивительна, и судьба бесконечно милостива к семейству Градовых.

А потом, как снег на голову, пришла беда. Нет, не беда. Что такое беда? – так, мелкие неприятности, не более того. В их же дом пришло настоящее горе.

Полина в тот черный день пошла в кино с подружкой Ольгой на последний сеанс, и должна была вернуться ближе к полуночи. Но так случилось, что сеанс отменили: во всем районе отключили электроэнергию, это было в принципе обычным делом для их городка – почему-то в конце года, словно бы исчерпав лимит, то в одном, то в другом районе свет выключался на пару часов, а то и вовсе на целый вечер. Пришлось возвращаться домой в кромешной темноте. Отец еще не вернулся домой, а Анастасия Григорьевна почему-то не открывала дверь, и Полине пришлось воспользоваться своим ключом. Потом она звала маму, очень долго искала спички – вопреки обыкновению, их не оказалось на привычном месте рядом со свечой…

Кто знает, лучше ли было бы увидеть это при резком электрическом освещении или в рассеянном свете колеблющегося свечного пламени? Почему-то впоследствии именно этот вопрос терзал Полину больше всего. Как будто мозг, пытаясь избавиться от жутких воспоминаний, специально концентрировался на чем-то второстепенном. Но можно ли назвать второстепенным совершенно жуткое зрелище, представшее во мраке перед дочерью?!

Все прошедшие годы Полина пыталась простить мать, но ей это никак не удавалось. Став уже взрослым человеком, женщиной, прекрасно понимала причину этого маминого дикого поступка, а вот простить никак не получалось. Даже учитывая то, что по плану Анастасии Григорьевны дочка должна была застать не болтающуюся вместо люстры покойную мать с безобразно вывалившимся сизым языком, а безутешного вдовца, рыдающего над ее остывшим телом – все равно не могла простить, при всем желании, при всех оправданиях не получалось.

А еще предсмертное письмо, обращенное не к дочери. Анастасия Григорьевна не позаботилась о том, чтобы пусть хоть письменно попрощаться с Полиной. В последнюю минуту мать о ней даже не вспомнила. Другие мысли терзали ее раненную душу, другие воспоминания. А для любимой дочери в материнском сердце не осталось даже самого малого места…

Много лет прошло, но боль… Какие глупости говорят люди, чтобы утешить несчастного. «Ах, потерпи немножко, скоро станет легче. Время прекрасный доктор, время лечит!» Ничего оно не лечит, ничего. Время – это просто время, и к медицинским понятиям ни малейшего отношения не имеет. Может, иные телесные хвори ему и под силу, но вот душевные… Нет, время решительно не способно избавить человека от дурных воспоминаний, от переживаний. От потерь…

От потерь… Правильно, именно во множественном числе, ведь теперь их у Полины две. Отец… Папа… Нет, папа остался в далеком и безвозвратном детстве. Отец.

ЯК-40 приземлился на бетонную полосу, ощутимо тряхнув при этом пассажиров. Полина ужасно не любила летать на ЯКах. Мало того, что сиденья узенькие, какие-то заскорузленькие, никакого тебе комфорта, колени упираются в спинку переднего кресла, так еще и входить приходилось – неприлично сказать! – в зад самолета. Плюс ко всем радостям и багаж с собой таскать самостоятельно. Боинги, Аэробусы – вот настоящие самолеты, на них путешествие переносится куда легче. Пусть бы даже ИЛ – не тот фонтан, конечно, но все-таки не сравнить с ЯКами. ТУ-шки уже хуже. Летательные машины Туполева Полина не любила почти так же, как ЯКи. В самолетах Градова разбиралась отлично. Не в технических характеристиках, конечно, сугубо в вопросах комфортабельности того или иного воздушного судна, благо налетать за свою жизнь довелось столько часов, что можно было бы потягаться со стюардессами. Но для тяжелых ИЛов и тем более заморских лайнеров нужны были куда более серьезные посадочные полосы, потому-то в родной городишко, не умевший похвастать аэродромом международного класса, самолеты повышенной комфортности не летали.

Бортпроводница открыла люк с выдвижной лестницей в хвосте самолета, уже можно было покинуть, наконец, недра такого неуютного салона, и пассажиры с удовольствием повскакивали со своих тесных кресел, столпившись в узком проходе, но что-то мешало движению. Впрочем, и к этому Полина давно привыкла – всегда приходилось потолкаться в очереди, хоть при входе в салон, хоть при выходе из него. А тут ведь пассажирам еще нужно отыскать свои чемоданы, и собственными силами тащить багаж к выходу с летного поля. А потому она не спешила покидать кресло, расположенное во втором ряду. Решила дождаться, когда толпа немножечко рассосется.

И правда, минут через пять людей в проходе почти не осталось, только одна тетка замешкалась со своими необъятными баулами. Ох, как Полина не любила этих мешочниц. Это ж как нужно не уважать себя, чтобы таскаться с такими тяжестями. От одного вида дешевых клеенчатых сумок в синюю клетку ее организм начинало мутить. Из-за тетки Полина никак не могла добраться до своего чемодана, и в ее душе начала зарождаться брезгливость. Улучив момент, она пронырнула между теткой и стюардессой с приклеенной искусственной улыбкой на ухоженном лице, пытаясь ухватить свой багаж. Но, как назло, ручка чемодана зацепилась за веревки, которыми для надежности были перемотаны чужие баулы. Полина дернула, возможно, слишком резко, чужая огромная сумка угрожающе затрещала, зато чемодан тут же оказался в руках владелицы. Однако такое обхождение не очень понравилось тетке.

– Осторожнее! – недовольно прогудела она низким грудным голосом, и в Полининой душе что-то колыхнулось, царапнуло. – Какие прям все нетерпеливые!

Тетка резко повернулась и воззрилась гневным взглядом на обидчицу. На какое-то мгновение ее взгляд смягчился, даже уголки губ чуть дрогнули в полуулыбке. Но тут же светло-карие, с яркими рыжими вкраплениями глаза потемнели. Тетка отшатнулась, словно бы получив неожиданную оплеуху. Но потом вновь посветлел взгляд, поплыли в стороны уголки полных бесцветных губ: