Звездам не дано любить - Бурлака Оксения Владимировна Страница 2

В шесть утра, когда солнце только просыпается, потягиваясь в утренних лучах рассвета, я выбежала из дома и помчалась босиком к своим качелям. Я чувствовала свежесть травы и аромат счастья. Птицы пели, пчелы жужжали, кузнечики прыгали куда-то, муравьи спешили достроить дом. Природа, кажется, уже давно проснулась, и каждый ее житель занимался своими добрыми делами. По дороге к качелям, я поздоровалась с каждым деревом.

– Доброе утро, доброе утро, доброе утречко.

Я не ждала от них слов, просто была счастлива, что деревья в ответ колышут своими веточками, то ли от ветра, то ли по собственному желанию.

Я запрыгнула на качели и почти сразу раскачалась «до небес». Это утро было безоблачным и нежным. Сегодня я встала немного раньше, чем обычно. До поздней ночи думала о том, что этот день станет завершением моей привычной жизни. Меня щекотали мысли о неизвестности. Очень не хотелось расставаться с тем, что стало таким дорогим и родным для меня. Я любила каждый миллиметр своего двора. Огромный сад и десятки деревьев. Каждое растение было индивидуальностью, со своим характером. Я обожала кормить птиц и наблюдать за дятлом. Он жил у нас в саду и питался червячками и букашками, добытыми из коры старых яблонь. Иногда к нам в сад прибегала белка. Ее ярко рыжая шубка всегда выделялась среди деревьев. Ее осторожность и бдительность смешили меня. Я мечтала приручить ее, но мои попытки потерпели фиаско. Из-за моей навязчивости, она постоянно убегала и пряталась.

Еще у нас жила собака – белый-белый Бим. Эта дворняжка проявила себя как самая преданная собака в мире. Мы проводили вместе очень много времени, играли, валялись в траве, бегали и резвились. На кухне у бабушки висела позолоченная клетка с канарейкой. Моцарт был очень творческой птицей. Мы с бабулей обожали слушать его концерты. Навострив хохолок, наш маэстро выдавал мелодичные трели. Ему завидовали все птицы в округе.

Мама и бабушка в самых ярких красках обрисовали мне новую жизнь в городе. Я верила им, только все никак не могла представить, как же я смогу жить без своего двора, без звезд и качелей. Мое сердце желало остаться здесь, в этом доме, в этом огромном саду, с моими пластинками, книгами, цветами и, конечно же, с моим бирюзовым поутру и сверкающим ночью, чистым небом.

Ночное небо стало для меня самым прекрасным зрелищем. Смотреть на него я могла только вместе с отцом. Лишь он один сидел со мной на улице, под открытым куполом из звезд и луны, и рассказывал не сказки, а настоящую правду этого мира. Я слушала его взахлеб, и так ждала, когда он снова приедет. А вот мама, дедушка и бабушка, как только темнело, звали меня в дом – боялись, чтоб я не простыла. Вечерами я чувствовала непреодолимую грусть, моя тоска по отцу тревожила душу. В такие моменты казалось, что меня, словно волшебную принцессу прячут в темнице, чтобы оградить от прекрасного сияния ночи.

Из-за того, что я так часто болела, меня пытались уберечь даже от вечернего ветра. Я уже не говорю о дождливых днях осени, зимы и ранней весны. В прохладные времена года я, то и дело, сидела взаперти. О том, что зимой дети резвятся на санках, я узнала, будучи уже взрослой девочкой с длинными ногами, которые уж никак не помещались в детские сани.

Вдоволь накатавшись, я резво спрыгнула с качели и побежала обратно в дом. Бабушка уже допекла оладушки. Молочно-ванильный запах поманил меня на кухню.

– Как вкусно пахнет, – хлопнув в ладоши, проговорила я радостно. Бабушка улыбнулась, но на ее лице я заметила легкую грусть.

– Бабушка, что с тобой?

– Ничего, детка, всё хорошо.

Я смотрела ей в глаза и видела, как в них собираются слёзы. Бабуля обняла меня и заплакала.

– Мне так грустно от того, что ты уедешь сегодня.

– Но, я же буду приезжать, – наивно ответила я.

– Я так привыкла видеть, как ты просыпаешься и засыпаешь, как растешь у нас на глазах. В тебе, милая принцесса, заключается наш с дедушкой смысл жизни. Как же тяжело объяснить сердцу, что тебя пора отпустить.

В тот момент я не очень поняла смысл слов бабушки. Осознание пришло со временем, с возрастом, с опытом. Иногда приходиться расставаться с любимыми во имя чего-то важного. Например, мечты или счастья другого человека. Но, пойти на жертву всегда трудно, особенно, если сильно любишь, особенно, если ты эгоист.

Этот день, как и все детские счастливые дни, пролетел очень быстро и радостно. Бабушка больше не плакала. Приехали родители, мы вместе пообедали, я вдохновлено послушала мои любимые «взрослые разговоры», а потом меня увезли в город.

Сидя у окна, я с открытым ртом наблюдала за всем, что появлялось на пути моего жадного взгляда. Многоэтажные дома завораживали и в то же время страшили. Впервые в своей жизни я видела столько людей. Мое детское сердце замирало, трепетало.

Пока мы ехали в машине, мама без умолку рассказывала о жизни в городе. Я была растеряна и удивлена.

Поездка закончилась. Папа остановил машину, и я медленно сползла с заднего сидения на асфальт. Самым тяжелым испытанием стал для меня лифт. Я жутко испугалась, меня даже затошнило, пока мы поднимались на десятый этаж.

Наша квартира была довольно просторной, но всё равно, не такой уютной, как дом в деревне. Всё в ней казалось мне чужим и незнакомым. Обстановка настораживала. Родители позвали меня в детскую. Там стояла небольшая кровать, шкаф, письменный стол, дубовый комод. В этой комнате мое внимание привлекла маленькая библиотека. Я сразу уселась на пол и начала листать книги, забыв обо всём на свете. Страх ускользнул, и на миг показалось, что ничего не изменилось.

– Папа, папочка, – настойчиво и увлеченно заговорила я. – А звёзды тоже умеют разговаривать?

– Конечно.

– Неужели и их голоса ты можешь слышать?

– Могу, но сосредоточится на рассказе одной звезды очень сложно, ведь их так много на небе.

– А как же ты различаешь голоса?

– У каждой звезды свой голос, свой тембр.

– Что такое тембр?

– Ну, это так называемая окраска голоса. Его высота, громкость, длительность.

– И у каждой звезды он свой?

– Конечно… Так же, как и у людей, у звезд есть свой «родной голос».

– Как же хочется и мне услыхать их голоса.

– Звездные разговоры, словно гроздь маленьких колокольчиков. Этот звон раздается издалека. В отличие от луны, у звёзд очень утонченные голоса. Они любят поболтать.

– И о чём же они разговаривают?

– О разном…

– Они рассказывают сказки?

– Конечно! Это их любимое занятие.

– Расскажи и мне одну звездную сказку.

Школа мне не понравилась с первой же секунды, как только я ее увидела. Еще издалека, это тусклое серое здание навеяло грусть. Когда я зашла в класс, все дети сосредоточили на мне свое внимание. Кто-то смотрел очень настороженно, у кого-то взгляд был возмущенный и даже злой, другие наблюдали с интересом. Это испугало меня до такой степени, что я невольно опустила глаза в пол, стараясь больше ни на кого не обращать внимания. Словно черепашка, мысленно залезла в свой панцирь, и спряталась от всех.

Я стала одной единственной «новенькой» в этом классе, где дети проучились вместе уже несколько лет в начальной школе. Со мной никто не знакомился, а я совершенно не умела идти на контакт, даже не знала, как это делается. Я сидела совсем одна на последней парте и была такой одинокой и никому ненужной. Каждый урок преподаватели менялись, я не успевала запоминать их имена и лица. Первая неделя учёбы стала для меня настоящим испытанием. Я плакала по ночам, страдала и больше всего на свете желала вернуться в свой домик в деревне. Но, несмотря на мои желания, мольбы, всё оставалось по-прежнему. Новая жизнь продолжала свой путь вперёд, а я старалась подстроиться под нужный ритм, но мне все никак не удавалось сделать это.

Переменки в школе длились «вечность». Мои одноклассники были чересчур громкими, резвыми и шкодными. Каждый день я видела, как что-то разбивается, ломается, наблюдала, как дерутся мальчишки и кричат девочки. Самым странным и непонятным для меня были обсуждения телевизионных программ, фильмов, мультиков. Я отроду не знала, что это такое, поэтому с интересом вслушивалась в диалоги, но никогда не присоединялась к ним. Иногда мне становилось страшно из-за той суеты, окружающей меня в школе, на улице. Я привыкла жить в гармонии, тишине и покое. А тут все было по-другому.