Генри Денкер - Голливудский мустанг Страница 2

— Что?

— Ты только что употребил прошедшее время. Ты сказал: «Вот чего я надеялся добиться…»

— Господи! Говоря с творческими людьми, необходимо тщательно взвешивать каждое слово, — пожаловался Марти.

Но на самом деле Марти Уайт всегда тщательно взвешивал каждое свое слово. Его называли Филином не только за внешность. Да, он был низкорослым, полным, обладал лоснящейся, пропеченной под калифорнийским солнцем лысиной. Марти постоянно носил черные очки с толстой оправой. Он действительно напоминал гигантского филина. Его называли Филином за хитрость, мудрость, бесчестность — все эти качества делали Уайта самым преуспевающим агентом Голливуда.

Марти преднамеренно употребил прошедшее время. Он следовал собственным правилам. Общаясь с клиентом, Уайт считал нужным в одних случаях воодушевить, ободрить человека, укрепить его веру в себя самого, а в других — причинить боль, вызвать растерянность или даже страх. Он видел в этом проявление любви и заботы. Марти иногда говорил: «Если бы хирург мог излечить рак без обезболивающих средств, разве бы ими стали пользоваться?»

По мнению Марти, агент являлся по отношению к своему клиенту одновременно отцом, матерью, исповедником, сводником, психиатром, хирургом, брачным советником, но в первую очередь — опекуном, который управляет делами идиота, обладающего лишь талантом, случайно дарованным Богом.

Поэтому каждое слово, произнесенное Марти Уайтом после того, как они покинули кабинет президента, преследовало одну цель: он хотел размягчить Джока Финли, пробудить в нем растерянность, мучающую творческих людей в промежутках между работой. Джок Финли, которому исполнился тридцать один год, был еще слишком молод, чтобы всерьез почувствовать себя проигравшим. Воспоминания о восторженных отзывах оставались еще слишком свежими и спасали от чувства страха.

По многим причинам личного характера Марти стремился разжечь в Джоке страстное, непреодолимое желание снять «Мустанга». Страх был началом.

Уайт был заинтересован в успешной карьере Финли, но она не являлась для него единственной, приоритетной целью. На первом месте стоял сценарий. Он был неплохим, хотя и не лучшим из всех предложенных Марти. Сценарист, Ирвинг Уорфилд, в данный момент не являлся самым модным, однако имел хорошую репутацию. Марти следовал определенной тактике: он находил приличный сценарий, добавлял к нему своего режиссера, сам подбирал одну-две звезды. Если бюджет оказывался большим, сам факт дорогостоящей постановки мог обеспечить фильму кассовый успех даже при слабой литературной основе. Десять процентов от гонораров сценариста, режиссера и исполнителей одной-двух главных ролей обеспечивали Марти неплохой доход.

Если к тому же картина оказывалась той одной из двадцати, что приносит доход. Марти становился победителем. В кинобизнесе люди не помнят неудач, если время от времени человек добивается очередного успеха. Получая солидный куш раз в два-три года, Марти Уайт слыл волшебником. И, когда он просил президента любой кинокомпании об аудиенции, он всегда получал ее.

Люди типа Марти Уайта, заключавшие пакетные сделки, а не торговавшие талантами поштучно, фактически становились продюсерами.

Уайт слыл специалистом в области пакетных контрактов. Его доходы превосходили гонорары других агентов. Этот маленький домашний человек знал о кино больше, чем кто-либо в Голливуде, Лондоне и Риме.

Марти умел обращаться с талантами. Умел воодушевлять одаренных людей, обольщать их, запугивать и морально уничтожать. Он знал, кто был садистом, а кто — мазохистом, кто нуждался в поддержке, а кто — в хлысте. Знал стремления каждого. Приступая к решению проблемы, он спрашивал себя: «Каким образом я могу получить от клиента то, что я хочу?»

Понимая, что в данном случае лучше начать со страха, Марти видел также, что, сотрудничая с Джоком Финли, следует делать ставку на стремление гордого молодого человека отыграть упущенные возможности. Финли испытывал желание доказать кое-что этому городу.

Марти не хотел рисковать, действуя слишком явно. Как бы утешая и ободряя Джока, он произнес:

— Слушай, малыш, дай мне немного подумать. Жди моего звонка.

Марти шагнул к дверце своего «роллс-ройса», замер на мгновение и, внезапно повернувшись, добавил:

— А пока что ни о чем не волнуйся.

Филин забрался на заднее сиденье «роллс-ройса». Его круглая лысая голова виднелась в окне. Машина тронулась.

Марти помахал рукой Джоку, который ответил ему тем же. «Негодяй! С феской на голове он сойдет за египетского короля Фарука», — подумал Джок.

Не открывая дверцы, Джок прыгнул на сиденье «феррари». Когда мотор угрожающе заурчал, Финли выехал со стоянки и направился по бульвару Заходящего Солнца в сторону Беверли-Хиллз.

Автомобильные пробки, казалось, испытывали его терпение. Имея под капотом четыреста пятьдесят лошадиных сил, невыносимо простаивать у каждого перекрестка. В эти томительные минуты Джока терзали слова Филина.

Возможно, Марти использовал прошедшее время случайно, без всякого умысла. Но как относиться к его последней фразе: «А пока что ни о чем не волнуйся»? Почему Марти произнес ее? Джок Финли не волновался. Он злился. Но не волновался. Однако Марти считал, что он будет волноваться. Почему?

Может быть, Марти знал нечто такое, чего не знал он, Джок? Может быть, Марти предлагал «Мустанга» и Джока Финли другим студиям и получил отказ? Не забыл ли он сказать ему об этом — или сознательно промолчал, не желая огорчать клиента? Возможно, пакет предложений был отвергнут другими кинокомпаниями, и они даже не пожелали встретиться с Джоком Финли. Это могло стать причиной для волнений. И значило бы, что он по-прежнему находится в «черном списке».

Зажегся зеленый свет. Джок устремился вперед слишком поспешно, и ему тут же пришлось укротить мощь четырехсотпятидесятисильного мотора с помощью особых дисковых тормозов. Визг резины заставил других водителей посмотреть в сторону нетерпеливого молодого человека. Пошли они к черту, подумал Джок.

Конечно, кое-что из сказанного Уайтом содержало в себе правду. Два хита Джока удостоились восторженных откликов модных элитарных критиков «новой волны», писавших для таких малотиражных изданий, как «Нью-Йорк» и «Саттердей ревью». Но сам Джок, выступая недавно перед студентами лос-анджелесского университета, заявил следующее: «Фильмы стали тестами Роршаха; кинокритики видят в них отражение своего больного, измученного сознания».

И это было правдой. Так же как и то, что оба фильма Джока имели скромные бюджеты и принесли огромную прибыль. Оба были сняты вне Голливуда и посвящены неграм — извините, цветным.