Татьяна Купер - РУССКАЯ ЖЕНА Страница 20

Впервые я познала материальный недостаток, будучи подростком, в школе. До этого я не понимала, что происходит вокруг, и у меня не было никаких суждений по этому поводу. Первый год жизни я пролежала в больнице одна, без внимания и игрушек, и думала, что так и надо. Позже, когда бабушка забрала меня из больницы, мне никогда не устраивали дней рождений, не дарили подарков, и я думала, что это тоже нормально. Я помню только новогоднюю ёлку – как бабушка вешала на неё мандарины и конфеты, но их не разрешалось трогать, пока ёлку не снимали после праздников. Это была настоящая мука смотреть изо дня в день на все эти вкусные украшения! Но я была послушной девочкой и делала то, что мне говорили.

В первых классах школы недостаток еще никак не проявлялся, потому что все дети носили одинаковую школьную форму. Это уже в старших классах, когда девочки стали приходить в школу в красивых юбочках, кофточках и туфельках, я стала спрашивать себя, почему у меня всего этого нет, и почему мне никто этого не покупает. Я искала ответ в разговорах между членами своей семьи, и ответ напрашивался только один: я ничего этого не заслуживала.

Поэтому я продолжала носить опостылевшую школьную форму депрессивного коричневого цвета, и она мне казалась наказанием за мою неблагодарность. В то время, как другим девочкам родители покупали красивую одежду, я стояла на коленях перед бабушкой и вымаливала у нее мелочь на кино, каток или мороженое. Об одежде не могло быть и речи. Меня одевали в старые перешитые папины рубашки и пиджаки, и это было еще одним доказательством того, что я не заслуживала ничего лучшего. Наша семья тогда не нуждалась – папа сделал приличную карьеру поэта в Москве и издавал множество книг. Он купил для своей второй семьи большую кооперативную квартиру, и каждое лето ездил на курорт – один или с женой. Он всегда давал бабушке деньги, мама платила алименты, бабушка получала пенсию, а я продолжала стоять на коленях и выпрашивать копейки на кино.

Меня учили, что денег никогда не бывает достаточно, и надо очень тяжело работать, чтобы заработать копейку. А так как я еще не работала, мне вообще ничего не полагалось, поэтому я должна была довольствоваться тем, что мне давали. Только позже я поняла, что деньги были всего лишь средством давления – от меня требовалось полное послушание. Бабушка использовала для этой цели деньги, которые были у нее в кошельке, а также деньги, заработанные папой, включая его пресловутое наследство. Отец тоже любил помахать своими деньгами перед моим носом, но это были уже настоящие угрозы. Иногда он угрожал разменять нашу квартиру и поселить меня одну, опять же в коммуналке. Или лишить меня жилплощади вообще, отослав в Сибирь на строительство БАМа. По их мнению, я не заслуживала даже своей рваной раскладушки и тех двух квадратных метров, на которых она стояла по ночам.

Когда мне исполнилось восемнадцать лет, папа впервые поехал за границу. Ему представилась возможность переводить болгарских поэтов на русский язык, и он начал ездить в Болгарию в командировки. Впервые в жизни он спросил меня, что я хочу в подарок, и я тут же составила список вещей, о которых давно мечтала. Надо отдать отцу должное – он привез мне кое-что из одежды, хотя совсем и не по списку. Еще он привез две бутылочки Кока-Колы, что было совершенно в диковинку в 70-е годы в нашей стране, и я впервые попробовала этот знаменитый напиток. Вкус показался мне божественным!

Но бабушка осталась недовольна такой щедростью сына. Она по-прежнему зорко следила за моим поведением и, по её убеждению, такое неблагодарное существо не заслуживало этих подарков. Поэтому она с недовольством сказала папе: «Больше ей ничего не привози!» В следующую свою поездку за границу, на этот раз в Финляндию, папа привез мне пакет жвачек, что, в общем-то, тоже было в диковинку. Да, и еще полиэтиленовый кулёк с надписью по-фински!

Моя семья пыталась мне сказать, что у такого ничтожества, как я, вообще не должно быть желаний. Однажды бабушка подслушала мой разговор с друзьями – мы сидели у меня дома и, как все типичные подростки, болтали о всякой ерунде. Мы обсуждали джинсы, которые тогда были очень популярными среди молодежи. В следующий приезд папы бабушка доложила, что я говорю только о тряпках, и даже целый час обсуждала джинсы! Папа тут же захлебнулся от ярости: «Как тебе не стыдно? Целый час разговаривать о джинсах?». Я пыталась возразить, что в этом, в общем-то, нет ничего плохого, и что мне хочется иметь модную красивую одежду. Но после этого папу совсем занесло: «Хочешь одежду? Да одежда – это условность, существующая только для ограниченных и примитивных людей! К твоему сведению, одна женщина на Западе прорезала дырки в мешке и носила его в знак протеста против потребительства. И ничего – не умерла» Он еще долго читал лекцию на тему моей ограниченности и примитивности, и каждое слово врезалось в душу, как насмешка над моими самыми простыми желаниями.

С мамой всё было иначе. Она не утверждала, что у меня не должно было быть желаний и потребностей – просто они не были её ответственностью. На моё 18-летие она тоже подарила мне свой первый подарок – дешёвое позолоченное кольцо с маленьким камешком. Я не считаю другие два подарка, вернее угощения, которые мне достались в прошлом – небольшой кусок торта и недоеденная селёдка. Кем они были недоедены, я точно не знаю, но, по всей видимости, она тоже не хотела их доедать. Я это хорошо запомнила только по одной причине – это были единственные угощения, полученные от матери на протяжении всей моей жизни. Когда мы с бабушкой получили квартиру, и я пригласила маму на новоселье, она принесла мне в подарок пепельницу стоимостью в 1 рубль. Это было всё, что она готова была на меня потратить, что, в общем-то, тоже говорило о том, что я не заслуживаю ничего большего.

После школы я стала зарабатывать деньги сама, проработав десять лет машинисткой в НИИ. В стране тогда не существовало безработицы, поэтому большинство людей сидело в многочисленных учреждениях и организациях, занимавшихся неизвестно чем. Люди отсиживали свои восемь часов и получали прожиточный минимум, который им едва хватало свести концы с концами. Моя начальная зарплата была всего 70 рублей в месяц, и за десять лет моей работы в отделе информации её подняли на небывалую высоту, что составляло 110 рублей. На эти деньги едва можно было прилично поесть, не говоря уже о том, чтобы одеться или развлечься, для чего приходилось быть исключительно изобретательным. Приходилось постоянно экономить, урезать, выкручиваться, или брать рассрочку. В общем, денег никогда не хватало, и это только укрепляло мою веру в то, что деньги заработать просто невозможно.

Однажды я пошла со своим знакомым на вечеринку. Обстановка в квартире для тех времен была просто потрясающей – красивая современная мебель и другие безделушки. Родители счастливого обладателя этого рая работали за границей, и у него не было нехватки ни в чём. На журнальном столике небрежно лежал немецкий «Каталог Одежды и Всё Для Дома» – обычный Каталог для Западного потребителя, но полная экзотика для нас, советских граждан. Я перелистывала страницу за страницей, и мои зрачки всё больше расширялись – ведь они никогда не зрели ничего подобного! Я думаю, что именно этот злосчастный Каталог потряс всю мою систему видения нашего социалистического общества, и тем самым еще больше обнажил всю убогость моего существования. Вечером я вернулась с упавшим настроением домой, и только что увиденное ещё больше обострило мои желания. Я тоже хотела быть Западным потребителем!

Второе потрясение я получила, когда два элитных отпрыска пригласили нас с подругой на дачу за городом, где мы были удостоены почетного права лицезреть своими собственными глазами, как отдыхают от насущных трудов наши украинские правители. Дом был очень просторным, с множеством комнат на первом этаже – отдельная столовая, кабинет, а также огромная бильярдная с настоящим кинотеатром. Второй этаж остался, правда, вне программы показа. Повар подал нам обед и напитки, а потом мы сидели в бильярдной, и оператор крутил какой-то фильм – специально для нас! Наше с подругой воспалённое воображение накалилось до предела, и мы почувствовали себя дикарками из племени Тумба-Юмба, когда увидели белоснежные, как будто только что снятые с конвейера, ванну и туалет, а также блестящий, как зеркало, кафель на стенах. Я не могла поверить, что люди могут так жить на даче – для многих дача представляла собой обычный деревянный сарай с участком. И даже это было привилегией немногих! У большинства, к которому я с презрением принадлежала, не было даже деревянного сарая, не говоря уже об участке с землёй. Правительственная дача была в таком разительном контрасте с обстановкой, в которой я жила, что мне хотелось просто лечь и заплакать!

После таких походов в чужой богатый материальный мир я возвращалась в свою убогую коммуналку, заталкивала в себя скромный ужин, приготовленный бабушкой на плите с тараканами, а иногда поданный с одиноким тараканом, вцепившимся мёртвой хваткой в котлету, а затем раскладывала свою облезлую раскладушку. Правда, поспать обычно не удавалось, потому что всю ночь приходилось вскакивать и отчаянно бороться с клопами, которые безжалостно кусались и были просто «неуловимыми мстителями». Борьба с клопами обычно происходила на фоне громоподобного храпа бабушки, от которого дребезжали даже стёкла в оконной раме. А утром меня будил её недовольный ворчливый голос, который обычно заменял будильник – пора было идти на работу. Если бы меня спросили, что я больше всего на свете не люблю, то я бы ответила – ворчливый голос бабушки, будивший меня по утрам.