Горизонтальная война. Снимая маски - Есения Маас Страница 20

— Мелания. — В дверь громко постучали.

Мама.

Поднявшись как пьяная, я поправила одежду и подняла ворот блузки. Нетерпеливый стук повторился. Бросив последний взгляд на стену, я залпом выпила стакан воды и закашлявшись пошла открывать.

— Проходи.

Мама стянула бархатные перчатки и размотав шёлковый шарф, прошла мимо, к кофейному столику. За ней в кабинет вошёл Домогаров. Второй. Ещё не выветрился запах первого, а тут уже второй нарисовался. Неужто разминулись?

Сглотнув, я посторонилась и малодушно дёрнулась в сторону рабочего стола. Сейчас он был единственным монументальным предметом в этом кабинете, и хранил остатки отцовской уверенности.

Странная парочка уселась в кресла. Сегодня на маме было тёмно-фиолетовое платье с небольшим вырезом, маленькая шляпка в тон и золотая брошка-колибри над левой грудью. На столик лёг внушительный портфель.

— Боря, покажи Мелании наше предложение. — Мама ласково потрепала Бориса по плечу, отчего у меня спёрло дыхание. — Не стой истуканом, Мелания, — резко сказала она. — У меня слишком много дел, я не могу тратить на тебя весь день. И где эта сука безродная?

— Какая сука? — нахмурилась я, усаживаясь напротив.

— Секретарша эта, — процедила мать.

Вовремя, значит. Мало приятного было в том разговоре с Людой, но это лучшее, что я могла для неё сделать. Пусть лучше я буду стервой и недочеловеком в её глазах, чем она наткнётся на мать. Нельзя допустить, чтобы она узнала о ребёнке. Не простит.

— Уволена. — Я расслабленно откинулась на спинку, снисходительно наблюдая за Борисом.

Этот был не таким страшным, как старший брат. По крайней мере, у меня не тряслись ноги при его появлении и не пропадал голос.

Изумлённо вскинув всегда идеальные брови, мама спросила:

— Отчего же?

— Она плохо справлялась со своими обязанностями.

— Молодец. — Впервые услышав от неё похвалу, я не нашлась, что ответить.

— Так зачем вы пришли. Вдвоём? — Я всё же повернула разговор в нужное мне русло.

— Слышала, Разумовский умер. — Мама провела пальцем по замку и снисходительно улыбнулась. — Как всё-таки мимолётна и суетлива жизнь. Был человек, и нет его. И никому до этого нет дела.

— Мне есть, — процедила я.

— Говорят, он упал с лестницы. У него были больные ноги, ты знала? Как оказывается легко может умереть человек. Всего-то и надо — споткнуться и свернуть себе шею.

— Его убили. — Я посмотрела прямо в глаза матери и буквально по слогам произнесла: — У-би-ли.

— Бог в помощь, — усмехнулась мать, кинув на Бориса многозначительный взгляд.

Домогаров тут же щёлкнул замком портфеля и повернул его ко мне.

— Что это? — Я уставилась на перетянутые резинками пачки денег.

— Твоя доля наследства. В денежном эквиваленте, разумеется. — Маму передёрнуло, но она нашла в себе силы взглянуть на меня. И на том спасибо.

— Я не понимаю. — Игнорируя Бориса, я смотрела ей в глаза, ища ответ.

— Понимаешь.

— Нет, не понимаю.

— Ну что же, раз ты настаиваешь, — фыркнула она. — Я хочу, чтобы ты взяла эти деньги и официально отказалась от наследства в мою пользу.

— И почему я должна это делать?

Говорить матери о том, что завещание украдено я не собиралась. Потому что она обязательно обратила бы это в свою пользу. А отдавать ей просто так заработанные отцом деньги я не хотела. Мария не заслужила из них ни копейки. И даже так, по закону она должна была получить почти всё. Но почти, её, конечно же, не устраивало.

— А это уже не твоё дело.

— Нет.

Я бросила взгляд на Бориса, который сегодня был одет в джинсы и свитер. В левом ухе братца Глеба блеснула серёжка. И сам собой с языка сорвался вопрос:

— Борис участвует в делёжке папиных денег? Вы настолько близки, что даже неприлично. Ты даже траур выдержать не можешь?..

— Я не собираюсь отчитываться перед тобой! — взвизгнула мать, враз теряя напускную аристократичность и интеллигентность. Но спустя секунду всё же снизошла до ответа: — Борис мне как сын.

— Забирайте деньги и уходите. — Я поднялась и пошла к рабочему столу. — У меня много работы. Завтра будет внеочередное собрание Совета директоров. Как исполняющему обязанности директора мне предстоит очень многое сделать. И прошу тебя соблюдать приличия. Мне бы не хотелось, чтобы по офису пошли сплетни о твоей неадекватности.

Подскочив, она схватила пачку денег и швырнула мне в голову.

— Это твои единственные деньги, мерзавка! Будь благодарной за мою щедрость. А насчёт этого места. — Она обвела рукой кабинет и ухмыльнулась. — Оно тебе не принадлежит. Я инициировала продажу акций.

— Что? — Выронив стакан с водой на пол, который едва только успела взять, я повернулась и замирая от ужаса, прошептала: — Ты не могла так поступить. Эта компания — всё что осталось от отца. Ты не имеешь права, в конце концов! Встреча с адвокатом только в четверг, ты не вступала в права наследования…

— О! — Она перешагнула через упавший шарфик и пошла на меня. — Ещё как имею. Видишь ли, дорогая, незадолго до своей весьма удачной смерти, Сергей собирался со мной развестись, в качестве отступных мне были предложены акции «Мерис». После смерти мужа я имею право на половину этого холдинга, плюс то, что он мне уже отдал. У меня, милочка, контрольный пакет.

— Нет. — Я оперлась рукой на стол тяжело дыша. — Невозможно…

Из-за Люды всё-таки решился. Старый дурак. Отобрал у меня всё в угоду своей похоти.

— Его смерть оказалась мне на руку, — хмыкнула мать, вглядываясь в моё лицо. Она будто наслаждалась моим смятением и каждой обронённой слезой. — Развестись мы не успели, как и подать заявление, а это значит, что я по-прежнему хозяйка поместья и наследница первой очереди. Так как ты уже давно совершеннолетняя и не нуждаешься в опеке, то получить достаточную для управления долю «Мерис» можешь только по завещанию, а без него ты всего лишь наёмный работник, которого можно уволить одним щелчком пальцев. Именно поэтому я и приехала сегодня. Эти деньги — всё, на что ты можешь рассчитывать. Здесь даже больше того, чего ты стоишь.

Она говорит так, будто завещания и вовсе не было, но ведь оно было! Я лично держала его в руках и прятала в сейф!

Где-то между рёбрами закололо. Боль толчками выбивала воздух из лёгких, пожирала единственное усилие — не поддаваться на провокацию. Не дать себя растоптать.

Я слышала собственный пульс ушах. В голове роились сотни вопросов, но главный — как отец мог так поступить? Зачем, зачем отдал ей