Дмитрий Вересов - У Терека два берега… Страница 20

Сам тоже долго не решался отпускать Салмана в разведку одного, все сомневался. Но из первой же вылазки Бейбулатов принес не только необходимые сведения о продвижении немецкой танковой дивизии, но и три германские солдатские книжки и столько же отрезанных человеческих ушей. Чеченец по пути успел вырезать вражеский патруль.

И хотя Артамонов, отругав Салмана за самовольство, немецкие уши велел немедленно унести и закопать, начальство тут же прознало об этом. Бойцы говорили, что даже приказано было тайно уши откопать и доставить. Все-таки любопытно им было. Тоже люди. Но после, наверное, за свое же глупое любопытство обозлились на капитана Артамонова вдвойне. Много он тогда в свой адрес нелицеприятного, а в условиях военного времени — зловещего, выслушал: что развел в разведке какую-то дикую дивизию, что уронил моральный облик советского разведчика, что попустительствует средневековым инстинктам, вместо того чтобы вести среди своих бойцов воспитательную работу в духе славных традиций рабоче-крестьянской Красной армии.

Что дальше было бы с Бейбулатовым, да и с самим Артамоновым, неизвестно, но командованию фронта срочно понадобился «язык» в чине не меньше полковника. Требовались последние подтверждения авиаразведки и штабной догадки. С Артамонова потребовали исполнения, и он послал лучшую группу за линию фронта. Принесли придушенного, чуть живого лейтенанта. Послал опять — вернулись ни с чем. Говорят, что у немцев так плотно сконцентрированы войска — иголку ткнуть некуда, тем более засаду на дороге устроить. Машины идут друг за другом колоннами, в лучшем случае, в зоне прямой видимости. И без «языка» видно, что готовится большое наступление на Кавказ.

А начальству, конечно, вынь да положь «языка» или погоны свои офицерские. Рискнул тогда капитан Артамонов, как за карточным столом, когда ставишь последний свой наследственный кулон, послать за линию Бейбулатова. Спросил только: может, помощь нужна какая, поддержка, проси, все предоставим. Предложил даже сам с ним пойти, но чеченец отказался.

— Один у меня просьба, — сказал Салман, — разрешит, товарищ капитан, мне финка оставить, кинжал наш чеченский брать. Ичиги надевать, горский обувка больно хорош. Салман тише ходить, быстрей ползать…

— Разрешаю, — согласился Артамонов. — Ты, джигит мой родной, хоть индейцем нарядись, но достань мне полковника этого. Ты погоны запомнил? И главное — не уши принеси, а «языка»! Смотри — не перепутай…

Целые сутки Артамонов занимался только тем, что смотрел на один молчащий телефон и матерился перед тем, как ответить в другой, который верещал начальственно каждый час. Говорить капитану было пока нечего:

— Еще нет… Есть, доложить… Слушаюсь… Никак нет… Есть, принять все меры… Слушаюсь…

А под утро, когда стало предательски быстро светать и последние островки полноценного, любимого разведчиками ночного мрака сохранялись только в глубине траншей, заверещал наконец полевой телефон, и с передовой доложили, что Бейбулатов притащил не просто полковника, а настоящего штандартенфюрера СС.

Через полчаса Салман, пыльный, с запекшейся под носом кровью, докладывал Артамонову. Толстый эсэсовец ворочался на табурете в углу блиндажа, как дикий кабан.

— Как же ты такого борова один дотащил? — спросил майор.

— В горах зверь большой таскать, — ответил Бейбулатов. — Салман привыкать. «Язык» сам спешил. Салман его резать мало. А он спешил.

— Как резать?

— Кинжал резать. Сало много, больно мало. Ползти быстро.

— Ладно, родной ты мой, — сказал Артамонов. — Иди отдыхай, джигит. Орден ты себе уже заработал. Не знаю, как там у вас, горцев, принято, только дай-ка, друг ты мой, обниму тебя!..

После этого случая не только командир дивизионной разведки капитан Артамонов заступался за «абрека», но и сам командующий армией распорядился, чтобы чеченского разведчика не трогали, пусть воюет как умеет. И добавил: мол, всем бы так уметь воевать как сержант Бейбулатов.

Так в дивизионной разведке с позволения начальства появился свой штатный абрек, а среди немецких солдат прифронтовых подразделений родилась легенда о Красном Шакале — Ночном Убийце, которого не берет обычное оружие. Потому, кроме обычных, привычных обращений к местным жителям — «Матка! Млеко, яйко!» — у немецких солдат добавилось еще странное: «Матка! Иконе!». Как правило, оно сопровождалось угловатыми жестами — помахиванием условными крыльями и вращением ладонью вокруг головы. Местные старухи тут же решили, что близится Судный день, раз антихристам срочно понадобились образа Святых угодников. Иконы старухи прятали, но сами, на всякий случай, стали срочно поститься и причащаться.

Когда же случилась вообще страшная вещь — были найдены зарезанными у речки, в двух шагах от расположения части, шесть горных пехотинцев, а еще один пропал без вести, на место происшествия срочно прибыл капитан Эрих Баум, начальник контрразведывательной абверкоманды АК-301 со своими подчиненными. Они облазали весь берег, опросили местных жителей и немецких солдат. Капитан Баум был вынужден признать, что Красный Шакал, то есть диверсант-одиночка, действительно существует, но в его неуязвимость от немецкого оружия, особенно от оружия в руках ребят из АК-301, он, конечно, не верил.

Сам же Красный Шакал, то есть сержант Салман Бейбулатов, выполнял в этот момент не менее ответственное задание — отвечал на вопросы военного корреспондента «Комсомольской правды» Дарьи Полей. При этом Салман чувствовал себя куда неуютнее, чем в камышах с кинжалом в руках перед отделением горных стрелков.

Вообще девушки-военкоры редко встречались на фронте. Но с Дашей Полей был особый случай. Когда-то бойкая пионервожатая познакомилась в Артеке со знаменитым детским писателем Аркадием Гайдаром, Эта встреча так повлияла на Дашу, что она твердо решила, что тоже будет писать весело и правдиво. Целый месяц она ходила за Гайдаром со своими наскоро написанными рассказами.

— Что сегодня ночью написала? — спрашивал Аркадий Петрович.

— Восемь рассказов и один очерк, — отвечала Даша, тараща красные, сами собой закрывающиеся глазищи.

— Если бы я так писал, — говорил Гайдар, — у меня бы было уже девятнадцать томов собрания сочинений и ни томом меньше.

В начале войны Даша Полей явилась в редакцию «Комсомольской правды» проситься в фронтовые корреспонденты. Ее вежливо попросили пойти подальше. Но тут в редакцию пришел Гайдар.

— Позвольте вам представить мою ученицу в литературной работе, — сказал знаменитый писатель.

Так Дашу Полей не стали сразу прогонять. Потом доверили кое-какую редакционную работу. А когда обнаружилось, что на южный участок фронта некого послать, Даша вызвалась, крича на всю редакцию, что она ростовская, значит, местная. Кому же ехать, как не ей?