Юлия Малахова - Русская жена арабского наемника Страница 22

— Сам учил тетку готовить? Молодец, ипташляр! А беляши — слабо?

— А беляши т-ты мне н-налепишь, — засмеялся мой татарчонок и передал пыльную котомку. В них лежали копии свитков — тяжелые грязные — на почти окаменевших кожаных полосах были написаны странные знаки, немного напоминавшие и идиш, и арабский. Айдар показал мне оригиналы и копии, затем поменял их местами и открыл Макинтош — мы проверили зачисление денег на карточки Visa. Наверное, с тех пор всегда сочетание лимонада с лапшой и открытый Мак будут вселять в меня увереность и покой. Я вяло сопротивлялась, когда Айда предложил по-нашему, по русски отпраздновать успешную сделку. Мадам исподтишка убивала меня взглядом, когда вносила ведерко с шампанским и большие ломти белого хлеба с икрой. Я уплела все сэндвичи одна, мой однокашник все похохатывал и шептал: «мин яратам кызыл, яратам кызыл» (я люблю эту девушку). Мадам громыхала посудой за стеной. Белокожая русская гостья явно не была ей по душе. Возможно, она готовила в жены татарчонку какую-нибудь сопливую родственницу? Кто знает…

Вечерело. Я вышла к старинному, без дверей, лифту и попрощалась с Айдарчиком.

Маркус ждал свитки, мой муж — обмена, а я — долгого и нежного поцелуя и сильных мужских рук. Все это заключалось в одной маленькой котомке, которую несла по нескончаемому людскому потоку, обходя черных теток и степенных стариков, крикливых торговцев и ленивых каирских нищих, одна простая русская баба.

Глава 25. Две дуры в стране шариата

Три часа в компании паренька и горячая татарская лапша сделали чудо — я пришла в себя и вышла на улицу почти другим человеком, словно после длительного спа-сеанса.

— Псс, — позвала я таксиста и поехала к дому Маркуса.

Интересно, что любой мужик в мире всегда нутром почувствует недавно трахнутую бабу. Я помню, как меня выдавали на работе мои одноминутные тисканья с мужиком из третьего отдела. Его любовница — один из референтов Главного, никогда этого не чувствовала, а вот охрана и сослуживцы — да. Таксист посмотрел на меня мутным взглядом и молча повез по кривым и грязным улочкам, уступая дорогу тощим ослам и нищим.

Мы заехали на заправку, и, добавив бензина, поехали обходным путем в Гизу. Завернув в тупичок, таксист попытался было скрутить меня и, обслюнявив своим горячим ртом, начал тискал мою грудь. Но я просто поднесла к его напрягшемуся члену открытую иглу на перстне и он сразу стушевался. Молча вернулся на кресло водителя и вел себя, как побитая собака. Я закрыла глаза и стала думать, пока водитель петлял по грязным улочкам: в начале нужно было проверить, поступили ли на счета обещанные мне миллионы. И мне кажется, я поняла, как это сделать. Их нужно было потратить. Испытать. Проверить. Убедиться. И успокоиться, наконец!

Мы часто с девчонками шутили и мечтали о том, что вот выйдем замуж за миллионеров и что тогда купим в первую очередь? У каждой были свои прибамбасы. Люська млела от огромных сапфиров астерия — с бегающей внутри звездочкой, которая освещала камень изнутри. Найти такие сапфиры было огромной удачей и стоили астерии, как целая подмосковная дача с банькой, но уж очень красиво смотрелись на ухоженной коже рыжеволосой бестии и любовники выбирали Люську, а не дачку. Мы гуляли с ней по самым дорогим бутикам в Третьяковском проезде, и Люська была в каждом магазине своим человеком. Людмиле Васильевне шептали на ушко важную инофрмацию, зажигали для нее свечи и дневное освещение, дабы наша красотка могла получше рассмотреть игру камней в разной обстановке. В общем, лучшие друзья девушек вместе с астериями и другими драгоценностями у Люськи давно были в шкатулках. И требовали все новых и новых поступлений. Над чем красотка и трудилась.

Щукина же мечтала на эти потенциальные богатства выкупить массандру у моря и откупить своего писателя у жен и детей, тайно вывезти свое чудо в укромный приют поэта, где они будут говорить о философии и поэзии остаток дней своих. Мы ей тактично напоминали, что миллионы и миллиарды у нас должны появиться от выгодного замужества, а супруг вряд ли обрадуется обществу пьяницы-поэта, но Щукина вяло отмахивалась и требовала не мешать мечтам. Мы затихали.

Наша кудрявая и солнечная Светка — следователь и ясный ум нашей честной компании — мечтала приобрести коллекцию оружия: пистоли и дуэльные, инкрустированные и самоделы, она рассказывала, как выкупит у негодяя-соседа его жилье и в центре Москвы откроет первый в мире частный музей оружия. Муженька она уже рисовала смотрителем ценностей, а себя — отвечающей на вопросы молодому корреспонденту, и с завершающимся интервью вне стен музея и компетенции мужа. В ее глазах рисовались лихие танцы с оператором и корреспондентом, а может, и звукооператором вкупе и все это за столом с салатами и пивком, да в сауне.

Мне же всегда рисовался большой дом с библиотекой и красивейшим садом. Не было в нем места ни золоту, ни оружию или бриллиантам. Но камни могли сослужить службу в тех местах, где не стояли банкоматы, а я как-то частенько в такие умудрялась попасть. Поэтому выйдя в квартале ювелиров, что поперек центральной каирской улицы, я угодила в удивительный мирок богатства и жадности.

Толпы разодетых арабок, увешанных золотом и детьми, бродили из лавки к лавке. Я прицепилась к одной семье и зашла вместе с ними в ювелирный магазин. Вы часто видели в кино, как покупают украшения американцы или француженки.

Но так, как это делают в Каире, я нигде не видывала. Вы просто заходите со внимательным парнем в комнатку с витринами, заваленными всевозможными украшениями из золота, платины, усыпанными жемчугом и бриллиантами, изумрудами и рубинами, витиевато украшенными эмалями и тончайшими золотыми ниточками — канителью. Все это немыслимое богатство вы можете трогать и даже набирать в обычный алюминиевый тазик. Набрав гору камней, браслетов, колец и ожерелий, паренек быстро взвешивает тазик — с точностью до миллиграмма — и спокойно отдает тазик вам. Я жадно и с трепетом, о котором не подозревала раньше, погрузила по локоть руки в эти сокровища Али-бабы. Я смеялась, пересыпала из рук в руки нити жемчуга, массивные ожерелья с рубинами, любовалась перстнями с бриллиантами и с сожалением понимала — свистнусть, занукать, утаить, прикарманить хотя бы полсережки я не смогу. Подложить замену с точностью до миллиграмма было невозможно! Но и расстаться с этим чарующим тазиком, полном невероятных камней великолепной огранки и чистоты, необычных массивных ожерелий и широких браслетов женщина была уже не в состоянии. Я обернулась и увидела, что и арабки, как и я, полностью загипнотизированные сиянием злата и бриллиантов, не могут и шага сделать к двери.