Ольга Строгова - Дневник грешницы Страница 23

В лунном свете я где-нибудь да выберусь на дорогу, а там… Не знаю, что случится «там». Сначала надо выбраться. А волки… если бы они преследовали меня, то давно уже были бы здесь, не так ли?

Но вокруг меня стояла полная тишина.

Волки, должно быть, ушли куда-нибудь по своим волчьим делам.

А то, что секунду назад позади меня скрипнула ветка… это, должно быть, от ветра. Правда, ветра никакого нет, нет ни малейшего движения воздуха в этом застывшем лесу, на этой застывшей поляне…

Ну, значит, мне послышалось.

И вот сейчас снова послышалось.

И сейчас.

А сейчас еще и привиделось, что слева промелькнуло что-то более темное, чем сугроб, и более светлое, чем стволы деревьев!

И, конечно, чистой игрой встревоженного воображения стал разлившийся в воздухе густой запах псины…

Я застыла на своем пне. Моя правая рука машинально нашарила внизу полусгнивший, но достаточно тяжелый сук и крепко сжала его. Говорят, волки боятся огня…

Только где его взять, если у меня нет спичек? Да хоть бы и были – разве сумела бы я в считаные секунды развести костер?!

Впервые в жизни, Жюли, я пожалела о том, что у меня крепкие нервы. Как хорошо было бы сейчас лишиться сознания и встретить смерть в тихом и безболезненном забытьи!

Но тело мое, видимо, не желало быстрой смерти. Оно поднялось с пня, перехватило поудобнее увесистый сук, сделало несколько шагов назад, повернулось и прижалось лопатками к ближайшей сосне – старой, широкой и со свободной от сучьев нижней частью ствола.

Мой слух обострился до такой степени, что я слышала их дыхание. Я слышала каждый их шаг, скрип снега под осторожными лапами, потрескивание деревьев на крепчающем морозе. И были еще какие-то звуки. В реальность этих звуков я просто не смела верить.

Но волки, должно быть, поверили, потому что серое кольцо, окружившее мою поляну, замерло в нерешительности.

Потом раздался выстрел из револьвера, прозвучавший в моих ушах сладчайшей музыкой. Чей-то мужской голос, низкий и хриплый, крикнул: «Э-ге-гей!», затем свистнул бич.

Серое кольцо дрогнуло и мгновенно распалось на отдельные темные пятна.

Снова, уже совсем близко, грянул выстрел.

Яростный визг, угрожающее рычание, терпкий запах звериной крови!..

Я вертела головой в полумраке, пытаясь рассмотреть происходящее и моих неведомых спасителей. Увы, перед глазами моими мелькали лишь размытые пятна.

К счастью, над вершинами елей показалось серебряное сияние.

А когда выстрелы прекратились и перестал свистеть бич, на поляну поспешно выбрались из глубокого снега два мужских силуэта: один – высокий и стройный, второй – низкий, широкоплечий и приземистый. Луна явилась целиком и залила все вокруг ярким, почти электрическим светом.

Я выронила сук и, пошатнувшись, оперлась о сосну.

– Анна! – воскликнул граф (ибо это был он, в длинном своем черном пальто) и протянул ко мне дрогнувшие руки.

Он сделал это как нельзя более вовремя – ноги больше не держали меня.

Я упала в обморок.

Первое, что я увидела, открыв глаза, было круглое, розовое, добродушное женское лицо.

Вопреки тому, что обычно пишут в романах, я прекрасно помнила все, что со мной произошло накануне.

Увидев склонившуюся надо мной молодую женщину в белом чепце, я решила, что попала в больницу и что женщина эта – сестра милосердия. Конечно, с какой стати графу везти меня в свой дом… Разумеется, он отвез меня в больницу… или в гостиницу, где по доброте душевной поручил заботам горничной.

В последнем я оказалась права – это действительно была горничная. Веселая, разговорчивая, несколько даже разбитная молодая особа в кокетливом белом переднике на темно-синем платье с оборками и с кружевной наколкой на волосах, которую я сначала приняла за чепец. Она казалась лишь немногим старше меня и оттого, должно быть, была настроена ко мне очень доброжелательно.

В первые же минуты знакомства я узнала не только о том, что ее зовут Наташею, что она не замужем и что ей двадцать лет, но и о том, что давеча их сиятельство сами, лично, на руках принесли меня сюда, в самую лучшую комнату для гостей.

Причем были весьма обеспокоены моим состоянием и оставались рядом со мной до тех пор, пока прибывший доктор не убедил их, что опасности для здоровья нет никакой. За это время ее сиятельство дважды посылали за его сиятельством, приглашая к ужину, но господин граф предпочли дожидаться доктора здесь.

– Так что, барышня, из-за вас господа снова повздорили, – продолжала, радостно улыбаясь, Наташа, – графиня заперлись у себя и не изволили выйти к завтраку, а граф откушали вместе с племянниками и сейчас строят во дворе, аккурат под вашими окнами, снежную крепость.

При этих словах Наташи я почувствовала настоятельную потребность встать.

– Все вещи ваши тут, барышня, – пришла на помощь догадливая девушка.

– Их Яков Осипыч доставили, – при этих словах легкая краска легла на ее круглые полные щеки, – так что все в полной сохранности, не сомневайтесь. Какое платье прикажете подать – синее, серое или палевое?

Перечислив весь мой зимний гардероб, Наташа наконец замолчала в ожидании.

– Синее, – отвечала я, сообразив, что в сером граф меня уже видел, а палевое… палевое слишком уж неновое. – А Яков Осипыч – это…

– Камердинер их сиятельства, – охотно продолжала Наташа, подавая мне платье, – уж такой обходительный мужчина, даром что басурманин… До чего интересно рассказывал давеча, как они с графом спасли вас от волков, – я сама чуть не обмерла от ужаса! А вы-то, барышня, – запоздало спохватилась она, – хорошо ли себя чувствуете? Граф приказал, если что, немедленно снова послать за доктором…

– Не надо доктора, все со мной хорошо… поскорее, пожалуйста! Ах, нет, я сама причешусь, я умею!..

– Да куда вы, барышня? Хоть бы позавтракали сначала…

Застегивая на ходу салоп, я выбежала из комнаты.

Вниз по лестнице, и еще вниз, через какие-то комнаты анфиладой, по коридору в прихожую, мимо важно поклонившегося швейцара – безошибочное чутье вывело меня на крыльцо.

Зимний день был свеж, светел и ярок. В первый момент я даже зажмурилась от ослепительного голубого сияния, а затем то же чутье повело меня вниз по лестнице и направо по расчищенной дорожке, мимо снежного купола клумбы, за угол дома.

Я увидала Алексея прежде, чем он увидел меня. Он был в бекеше с клетчатым шарфом, обмотанным вокруг шеи, и, как и вчера, с непокрытой головой. Солнце лучилось и играло в его светлых волосах и облекало золотым ореолом его высокую стройную фигуру. Ах, Жюли, как бешено застучало мое сердце, и без того далекое от покоя с той поры, как я открыла глаза и узнала, что нахожусь в его доме!