Александра Авророва - Отстрел непуганых мужчин Страница 23

Короче, во второй раз за вечер меня затопил ужас. Я вся покрылась холодным потом, голова начала кружиться. «Сейчас он обернется», — вдруг поняла я. И он действительно обернулся.

— Оля? — неясный силуэт приблизился ко мне, неожиданно превратившись… боже мой! — превратившись просто в Лешу. — Ты чего болтаешься одна? Опасно.

— Я же на территории базы, — объяснила я.

— Ну и что. А Петра где убили, не на базе разве?

— А вы почему один? Вам еще опаснее.

— Да думаю я, — вздохнул собеседник. — Надо типа отвлечься.

Я переспросила:

— Думаете?

— Ну, да. Об этом… ну, о Петре. Не верю я, что его замочили как бы эти шестерки. Чо я, людей не знаю, что ли? Не те они фраера. Есть у меня одна мысль… странная такая…

— Какая?

— Да… — он пожал плечами, — даже говорить пока не хочу. Может, неправ. Бред какой-то! Понимаешь… я… ну, то есть…

Он замялся, и я поощрила:

— Что то есть?

— Нет, ничего, — твердо ответил Леша. — Все в ажуре. Забудь этот базар, хорошо? Пойдем-ка, я тебя провожу до домика.

Он отвел меня на освещенную площадку и с рук на руки сдал Бэби, после длительной борьбы проигравшей шахматную партию. Она сидела на скамейке вместе с Митей. При моем появлении Митя встал, пристально глянул мне в глаза — у меня опять заколотилось сердце — и произнес:

— Спокойной ночи, девочки.

И ушел.

— Этот тип хорошо играет, — заметила Бэби. — Лучше меня. Подозреваю, он мог бы обыграть меня куда быстрее, но предпочел потянуть. Тоже мне, кошка с мышкой!

И она презрительно фыркнула. Я смотрела на нее и понимала, что всякий нормальный человек из нас двоих предпочтет ее. Она и красавица, и умница, и деловая, а я кто? Митя общается со мной из вежливости, как со Светой, а на самом деле…

От грустных дум меня отвлек Андрей.

— Можно тебя ненадолго? — поинтересовался он, возникая из тьмы.

Мы отошли в сторонку.

— Ну… — неуверенно начал он, — ну… то, что ты видела… то есть оно… ну…

— Я видела случайно, и меня это не касается, — краснея, выдавила я.

— Ну… ты, наверное, решила… решила, я агитирую за духовное учение, а сам… решила, мы все только на словах…

Он мялся, и мне стало его жаль. Я возразила:

— Я об этом совершенно не думала!

— Это не должно дискредитировать дайнетику в твоих глазах, — несколько приободрился Андрей. — У любого человека есть физические потребности, и серьезное учение не вправе ими пренебрегать.

Собеседник потихоньку возвращался к привычному менторскому тону.

— Если бы какое-то учение потребовало от своих сторонников не есть, над ним бы только посмеялись. Природа человека такова, что без еды ему не обойтись. Точно так же у человека имеется потребность в сексуальных контактах с женщиной. Ее следует удовлетворить, чтобы эта потребность не вставала во главу угла и не мешала духовному самосовершенствованию.

— Человек — это только мужчина? — прервала поток речи я. Мое сочувствие сменилось раздражением. Я вспомнила прелестную фразу Новеллы Матвеевой:

«Вино и женщины», — так говорите вы.

Но мы ж не говорим: «Конфеты и мужчины»!

Не понимаю, как можно приравнивать живого человека к еде! Каннибализм какой-то, честное слово!

Андрей остановился на полном скаку.

— Человек? — задумчиво протянул он. — Ну… женщина… вообще-то, наверное, тоже человек, хотя и менее продвинутый в духовном плане.

— Спасибо на добром слове, — кивнула я и гордо удалилась.

Дома Бэби огорошила меня странным вопросом.

— Как ты считаешь, ты с возрастом становишься лучше или хуже?

Я задумалась. В детстве я совершенно не умела врать. Нет, я была способна что-нибудь сфантазировать и самой поверить, какую-нибудь волшебную историю, а вот сказать полезную для себя реалистическую неправду просто физически не могла. Так была устроена. А сейчас могу. Или умолчать, чтобы меня оставили в покое. Сто раз так делала.

Или еще. Раньше я четко понимала, что хорошо и что плохо, и старалась поступать хорошо. А теперь убеждаю себя, что на все можно посмотреть с двух сторон, однозначно хорошего или плохого нет, и поэтому можно вести себя так, как тебе приятнее. И вообще, я стала бесчувственная и эгоистичная. Думаю только о себе и ставлю на первое место свои шкурные интересы, а не интересы окружающих. Своя, мол, рубашка ближе к телу.

Я резюмировала:

— С возрастом я несомненно становлюсь хуже.

— И я тоже, — сообщила Бэби. — Тебе не кажется это странным? Казалось бы, смысл жизни человека в том, чтобы улучшаться, а не ухудшаться? А мы ухудшаемся — боюсь, почти все. Вспомни, как ведут себя в общественном транспорте старушки. Никакой особой мудрости или доброты в помине нет, сплошная раздражительность. И мы с тобой такие будем. Нелогично, правда? Какой-то тупиковый у человека путь развития, не вверх ведет, а вниз.

Идея мне не понравилась, и я попыталась придумать возражение, но не успела. Раздался страшный женский визг. В точности такой же, как позавчера. Мы точно так же вскочили, накинули на себя, что попало, и выскочили за дверь. Не знаю, бывает ли у вас такое странное чувство, будто жизнь происходит с вами не по первому разу, а идет по кругу? У меня бывает довольно часто. Кажется, совсем немного усилий — и ты вспомнишь свое будущее, потому что оно уже свершилось когда-то. Это называется дежавю. Тряхнешь посильнее головой, и дежавю отступит. Вот мне и захотелось тряхнуть головой, чтобы избавиться от наваждения. Но нет! Это не дежавю — это правда. События повторяются. Ибо нет ничего нового под луной.

Во дворе метались испуганные люди.

— Снова туда же, — скомандовал Митя. — Крик оттуда.

Мы помчались к туалету. Сегодня его, к нашей радости, вновь открыли. Лучше бы мы не радовались! На тропинке — на той же тропинке! — стояла Света и визжала. Митя обнял ее за плечи и отвел в сторону. В его объятиях она смолкла, и установилась звенящая, ужасающая тишина. Юрий Андреевич сделал несколько шагов вперед и присел.

— Все-таки случилось, — мрачно произнес он странную фразу и, поднявшись, отошел.

— Кто это? — напряженным, неестественным голосом, срывающимся на визг, поинтересовался Арсений.

Ему не ответили. Митя крепко сжимал Свету, рядом стоял превратившийся в изваяние Руслан. Вадик в ужасе смотрел на отца, Лида кусала губы. Впрочем, видно было плохо, и в отношении выражения лиц я могла ошибаться.

— Йо-хо-хо-хо-хо!

Мертвое тело — а я была убеждена, что на тропинке лежит мертвое тело — издало какой-то дикий, невообразимый клич. Нечеловеческий, невозможный! Я не завизжала исключительно потому, что лишилась голоса. Чего нельзя сказать о Лиде, Ларисе, Ире и даже Руслане.