Чудо для Алисы - Елена Левашова Страница 24

«Мы их найдем…» – слова Капустина вселяют веру. Может, самому поехать в Грузию и возглавить отряд добровольцев? Сбежать от себя и реальности?

Не терпится поговорить с Мирославом, мы могли бы поехать вместе. Сгораю от любопытства узнать, как прошло свидание, и звоню Боголюбову, пользуясь подвернувшимся поводом.

– Привет, Рябина! – Довольный баритон вызывает желание убивать.

– Мир, я звоню по делу. Ты в городе?

– В Снегиреве. Не поверишь, курю, сидя на крыльце.

– Останешься у нее ночевать? – Голос предает меня.

– Боже упаси! Эти деревенские крошки такие страстные, даже меня укатали – устал, поеду домой!

– Как? На первом свидании? Ты в своем уме? – кричу в трубку. Мне плевать, что Боголюбов подумает. Темно-синее полночное небо с желтыми вкраплениями звезд мгновенно сереет, разноцветное мерцание влажного снега на деревьях меркнет.

– Полегче, Рябина! А то я подумаю, что ты ревнуешь! – лениво протягивает он. – Ты же не собака на сене. Да и свадьба у тебя скоро.

– Я не ревную.

«Черт… Черт… Черт…»

– Вот и хорошо. О чем хотел поговорить?

Все рухнуло в один миг. Соединяющие нас с Алисой тонкие нити оборвались довольной, ленивой фразой Боголюбова. Мои надежды, робкие мечты, воспоминания о зеленоглазой ведьме с волосами до пола распадаются на ничтожные, незначительные фрагменты. Мне не преодолеть таких барьеров! Замираю на длинную секунду и отвечаю:

– Заеду завтра после работы.

Глава 16

Алиса

– Лисена, ты куда такая красивая собралась? – Тетя Глаша придирчиво оглядывает меня на пороге. – И куртка новая, и сапожки! Что-то я волнуюсь, деточка.

Я топчусь на коврике в прихожей, смахивая снежинки с рыжей опушки капюшона. Под мышкой – три тубуса со свернутыми полотнами.

– Тетя Глаша, я все носки продала, – бросаю через плечо, торопливо вешая куртку на крючок. – Даже на новую обувь хватило.

Тетя косится на мои серебристые сапоги с мембраной и, очевидно, переняв привычку у Никиты Сергеевича, начинает охать и постанывать.

– Ну кого ты обманываешь? Я знаю, сколько стоит пара носков.

Мы проходим в уютную кухню, пахнущую свежей выпечкой, и садимся за столик.

– Говори правду, – прищуривает она зеленые, такие же, как у меня, глаза.

Я опускаю взгляд на белую скатерть с розовыми цветочками. Возле стены на блюдце стоят флаконы с каплями, блистеры таблеток сложены в высокие стопки. Как я скажу ей правду?

– Человек купил всю партию по двойной цене. Просто решил мне помочь…

– Человек? Сколько же ему лет, человеку этому? – вздыхает тетя Глаша и улыбается.

– Двадцать пять, – бормочу невнятно, чувствуя, как в горле разрастается комок горечи. Я скучаю… И расспросы о парне пробуждают на мгновение уснувшую тоску.

– Как зовут? – Тетя разливает чай, раскладывает плюшки.

– Богдан… – всхлипываю я и закрываю лицо ладонями. – Пожалуйста, не надо… Нужно забыть… Забыть!

Крепкие объятия близкого человека не успокаивают меня: теперь я плачу навзрыд.

– Миленькая моя, Лисенок, ну что такое? Расскажи, расскажи мне.

Тетю только недавно выписали из больницы, и меньше всего на свете я хочу волновать ее. Она гладит меня по волосам, целует в лоб, растворяя своей лаской выстроенную сердцем броню.

– Нечего говорить, тетя Глаша. Богдан женится на своей любимой девушке. Он хороший парень и просто пожалел меня – несчастную сироту. Я ему очень благодарна, – говорю я и делаю глоток чая.

– Понравился тебе, влюбилась?

– Ничего я не влюбилась, – отвечаю твердо, шмыгнув носом. – Я, между прочим, сегодня вечером на свидание иду!

– Алиска, ну ты лиса! – всплескивает руками тетя. – Рассказывай, как зовут парня, где работает. А то вздумала от родной тетки таиться, – укоризненно произносит тетя Глаша, подкладывая на мою тарелку плюшки.

Сегодня долгий и насыщенный день. Трясусь в автобусе по дороге в институт. Как ни выпытывала тетя Глаша правду о знакомстве с Мирославом, я не призналась. Тетушка тоже не была до конца откровенной: она «куда-то подевала» рекомендации врача в надежде, что я не узнаю о рецепте на ее дорогие лекарства. Я попросила добавки пышных румяных плюшек и, воспользовавшись ее замешательством, выудила листок с рецептом из стопки бумаг и спрятала его в карман. В сердце поселилась вера в справедливость, но я смолчала и про майора Капустина, с которым встречалась рано утром. Олег Анатольевич предложил приехать к нему прямо на работу, что я и сделала. Не забыла упомянуть и про архивные материалы генерала Вдовина – они пригодятся, как дополнительная улика. Капустин запросит их официальным письмом, мне даже ехать за ними не придется!

Известия о сложной экспедиции тетя не перенесет. А я твердо намерена ехать! Ладно, что-нибудь придумаю.

С четвертого курса я учусь в мастерской пейзажа. Мне хочется назвать случившуюся аварию судьбоносной встречей, но «нелепое происшествие» ей подходит больше. В тот день, когда мы возвращали с Богданом собак, я пропустила лекцию по зарубежному искусству и мастер-класс художника-копииста из Санкт-Петербурга. Сжимая тубусы под мышкой, я спешу показаться на глаза своему наставнику – замечательному человеку и талантливому художнику Стеклову Павлу Евгеньевичу. Он с пониманием отнесся ко мне после смерти мамы, составив индивидуальный график занятий. Запыхавшаяся, с горящими от волнения щеками распахиваю учебную комнату, выискивая глазами куратора.

– Алиса Ильинична! – гремит за спиной голос Павла Евгеньевича. – Алиса… Ты где была? Разве можно так старика пугать? – Его длинные, загнутые кверху усы слегка подрагивают.

– Павел Евгеньевич, я все принесла, вот! – Я протягиваю учебные эскизы.

– А копия портрета Урсулы Мнишек тоже готова? – Павел Евгеньевич нетерпеливо отирает аккуратную бородку.

– Да. Здесь все мои долги, – отвечаю с гордостью. Мне предстоит сдать несколько работ вперед, чтобы отправиться в экспедицию. Павел Евгеньевич ничего не знает о папе, но отчего-то я не сомневаюсь, что старик меня поймет.

Он придирчиво рассматривает зимние пейзажи, задержав взгляд на моих снегирях.

– Не продавай их, слышишь?

– Хм. Мне пока никто и не предлагает, – удивленно вскидываю я бровь.

– Пока, – кивает Стеклов. – А теперь рассказывай, что с телефоном? Почему он сутки не работал? Я звонил, беспокоился.

– Сломался. Теперь есть новый. Вы не волнуйтесь, я здорова, со мной в порядке все…

– По глазам вижу, дело в парне? Смотри у меня, Алиска! Ты одна из моих лучших учениц, поэтому…

– Нет, что вы! Я поговорить хотела, – набираю в легкие побольше воздуха…

Я выбегаю из института окрыленная: Павел Евгеньевич отпустил меня на неделю, нагрузив рефератами и творческими заданиями. Что поделать, но придется корпеть над учебой ночами.

Вспоминаю о заветном листочке с