Татьяна Исмайлова - Три дня на расплату Страница 24

— Мостовой не объяснил, почему такая установка?

Рыбаков замялся:

— Объяснил. Он сказал, Оля, что нет свидетелей, которые бы подтвердили, что тебе действительно угрожали. И что ты затеваешь очередную бучу лишь по одной причине — чтобы привлечь внимание к личной персоне и к своей газете.

— Ну, ладно, — Ольге стало противно до тошноты. — Глупость, Леша, к сожалению, не лечат, а с подлостью надо бороться. Ты-то сам что решил?

— Да стоит уже твое сообщение на первой полосе! — Он засмеялся. — Думаю, что завтра, Оля, я уже не буду заменять главного редактора. Да черт с ними!

«Молния» на сумке взвизгнула от резкого напора.

— Я ушла, закрывайся на все замки! — Ольга помахала матери рукой.

«Ну что ж, — подумала она, спускаясь по лестнице, — сами напросились, голубчики». Готовя редакторскую колонку, которая увидит свет завтра, Ольга не проводила параллелей, затрагивающих губернатора и областную администрацию. Теперь она сделает это.

— Еще и работать не начали, а в кабинете уже дышать нечем. Кончай, ребята, смолить. — Полковник Иванов, заместитель начальника областного управления внутренних дел, распахнул окно. Ни ветерка! День предстоял жаркий.

Начальник следственного отдела Виталий Жариков загасил сигарету.

— Ладно, Николай Николаевич, — обратился он к Иванову. — Рапорт я придержу, пока генерал болеет. Но на пресс-конференцию не пойду, уволь! И так неприятностей выше крыши. Пусть Смеляков сам обо всем доложит. — Он повернулся к Александру: — У тебя должность такая — общаться с прессой.

— Но ведь Сергеев, — вяло возразил Смеляков, — и тебе, Виталий Федорович, приказал быть на пресс-конференции. Вдруг у журналистов возникнут дополнительные вопросы.

— Как же — «вдруг»… Размечтался! — Жариков снова потянулся к пачке с сигаретами. — Не вдруг, а точно будут вопросы. Одна Аристова с десяток их, небось, заготовила. Кстати, что с Аристовой будем решать?

— Уже решили. — Иванов отобрал из рук Жарикова сигареты. — Я распорядился сегодня поставить телефон на прослушивание. Решетникову поручено понаблюдать за квартирой. — Иванов покрутил пачку в руках. — Ты, Виталий, все же не оставляй Сашу одного на съедение журналистам. Пусть Смеляков отрапортует, как ему генерал поручил, а ты понаблюдай за реакцией, не злобись, спокойно реагируй. От вопросов не отмахивайтесь. А рапорт ты порви, не гони горячку.

Он замолчал, долго внимательно разглядывал пачку, похоже, прочитал все написанное на ней, вплоть до традиционного «Минздрав предупреждает…».

— А что народ в камере, по-прежнему все молчат?

Жариков поморщился:

— Молчат. Сейчас с каждым веду беседы по душам, мать их за ногу! Как ремень попал в камеру — это семечки, в буханку хлеба могли засунуть и передать. Да не маячь ты, Николай, перед носом. Дай сюда сигареты! Будешь, Саша? — обратился к Смелякову.

— Я вот что думаю, — Александр прикурил и тут же пожалел, во рту уже было горько: три сигареты одна за одной, явный перебор. — Что это наш Виктор Иванович таким покладистым стал после встречи с губернатором? Вроде не особенно близки они меж собой, и всегда Сергеев умел маневрировать, чтобы дело не страдало…

Иванов тоже потянулся к пачке.

— Я его спросил об этом вчера. Вы б его видели — красный стал, я даже испугался, не дай бог, инсульт хватит. С давлением у Виктора Ивановича давно непорядок, как понервничает, за двести прыгает. Ну так вот, выслушал он меня, побухтел, поворчал, погудел вволю, а потом все же рассказал. Губернатор, когда Сергеев к нему вчера зашел, слова не дал сказать, рассыпался соловьем. Мол, только что звонил министру нашему в Москву, рассказал, как оперативно и блестяще было расследовано убийство Шерсткова. И что министр передал личную благодарность генералу, обещал сам позвонить и поздравить с окончанием — заметьте, товарищи дорогие, — с окончанием этого дела. Сергеев и рта не успел раскрыть, мол, какое там окончание, как Минеев ему ручку жмет и обещает пять квартир в новом доме. Опять же подчеркивая, зато, мол, подарок губернаторский, что в блестящей операции поставлена последняя точка. Тебе, кстати, Виталий Федорович, квартиру генерал не предлагал?

Жариков покачал головой.

Александр затушил сигарету, аккуратно опрокинул пепельницу на белый лист бумаги, упаковал окурки в плотный шар, прицелился — точно попал в мусорную корзину. Удовлетворенно хмыкнув, он прямо глянул в глаза Иванова:

— Меня, Николай Николаевич, спрашивал вчера генерал, не тесновато ли живется в однокомнатной. И адрес, между прочим, назвал. Улица Лесная.

Жариков хохотнул, поддав Смелякову мягко кулаком в бок:

— А что — хороший адрес. Домище там отгрохали — глаз не оторвать. А ты, Саша, не хочешь проводить пресс-конференцию, и не стыдно тебе, ай-яй-яй!

Иванов постучал по циферблату:

— Отставить хихоньки. На пресс-конференции быть обоим. Да кончай же ты, Виталий, курить одну за другой! Давай-давай из моего кабинета, теперь табачище здесь за день не выветрить.

Ксения Бессарабова не считала себя красавицей, хотя и победила год назад в городском конкурсе на звание «Мисс города». Она знала, что многих разочаровало решение жюри. Ну не красавица Ксения, но, безусловно, хорошенькая — не более того!

Да, хорошенькая! Ксюша была тоненькой и высокой, с удивительно нежной кожей. В чем она не сомневалась, так это в совершенстве своих длинных ножек. А лицо — и правда, ничего особенного. Миленькое, но самое обыкновенное, каких тысячи. И глаза у Ксюши небольшие, и ресницы негустые и белесые. Носик, правда, ничего, чуть курносый, аккуратной формы. Губы не пухлые, их постоянно надо дорисовывать карандашом. Тонкие светлые волосы совсем негустые, но когда Ксюша моет их дорогим шампунем, а делает она это каждый день, они послушно спадают ниже пояса блестящими прямыми прядями и даже кажутся на вид тяжелыми, но едва дунь — легко разлетаются. Зато к зубам, молочно-белым и крупным, претензий, как и к ногам, ни малейших. За двадцать лет Ксения ни разу не побывала в кабинете у стоматолога.

У нее была внешность деревенской простушки, взявшей от природы милую грацию, чистую здоровую кожу, ясный взгляд, белоснежную улыбку, настолько робкую и бесхитростную, что почти все, кто встречался с ней впервые, сразу были готовы идти навстречу, помогать, опекать, защищать, охранять эту хрустальную хрупкость.

Ксения три года назад приехала из небольшого села, но там она никому, тем более в ее большой семье, не казалась хрупкой и слабенькой, и уж тем более красавицей. Ее и хорошенькой-то не считали. Дразнили «каланчой», мать вздыхала, что худа очень, кожа да кости. Но силушки у Ксюши было достаточно, чтобы и дом держать в порядке, и за коровой ходить, и в огороде спину гнуть.