Стэйси Кейд - Горькая пилюля (ЛП) Страница 24

Когда она отступила назад, чтобы пропустить нас, я поняла почему.

- Матерь Божья...- пробормотал Джонни.

Я резко толкнула его в бок.

Насколько хватало глаз, груды газет и журналов были сложены везде. На лестнице ведущий вверх стопки были по колено, но в других местах бумага была сложена выше моей головы.

Лиз издала еще один нервный смешок.

- Да, бабушка была коллекционером.

- Вот это да, - пробормотал Джонни.

В этот раз, мой локоть двинулся недостаточно быстро.

- Ну, так. - Я пыталась придумать, что сказать. - Я думаю, вы ненадолго задержитесь в городе.

- О, нет, - сказала она вздрогнув. - Мы продадим это место, как оно есть.

Я уставилась на нее.

- Здесь паркетные полы. - Она постучала ногой по сравнительно небольшой куче, так что та зловеще покачнулась. - Этот дом может стать вполне выгодной сделкой, - сказала она. - Кроме того, где-то здесь может оказаться целое состояние.

"Или снежный обвал", - подумала я. Из этого выйдет чертовски хорошая история. Репортер и фотограф на долгие годы заперты в бумажном доме.

- Сюда, идемте за мной. - Лиз направилась по узкой дорожке в заднюю часть дома. Ее тонкие плечи задевали стопки с обеих сторон. Джонни и мне пришлось идти боком следом за ней. – Вы, наверное, захотите увидеть ее и другие вещи.

- Мило. - Джонни был явно очарован коэффициентом странностей в этом месте.

- Видимо, бабушка также увлекалась контейнерам из-под взбитых сливок «Cool Whip ».

О, Боже. Единственная история здесь заключалась в том, с какой наглостью Лиз Мерретт пыталась продать это место ничего не подозревающему простофиле. Кем бы он ни был, я могла поспорить, что его устроит цена.

* * *

После того, как мне чудом удалось сбежать из дома Паркмюллер – одна спальня наверху была полностью отведена под груды старых пластинок без обложек. Один неверный шаг и кто-нибудь мог потерять голову или лишиться глаза – я сразу отправилась домой, чтобы попытаться превратить свои заметки в статью и закончить статью о Выставке Садоводов. Обычно над статьями для «Газетт» я не работала дом. Макс мотивировал меня лучше, чем мои книги, телевизор, Фритзи, и все остальное, что отвлекало меня от написания статьи, но я была не в настроение еще раз лицезреть его сегодня. На самом деле, я не хотела появляться ни перед кем до самого конца дня. Кроме разве, своей мамы.

Я столкнула ноутбук со своих ног и встала, чтобы размяться и посмотреть в окно. Было почти шесть вечера, а мама все еще не вернулась домой. Меня так и подмывало позвонить в офис шерифа, вот только, если она явиться в целости и сохранности, то она никогда не простит мне этого. Этого, и того, что я нарушу клятву держаться подальше от Бристола в один и тот же день, не казалось мне слишком уж хорошей идеей. Я решила дать ей фору до десяти вечера. Если к тому времени она не вернется, тогда я позвоню в офис и заставлю Шеффи или Барнса сделать все что в их силах. Наверное, он позвонят Бристолу, но, по крайней мере, мне не придется этого делать.

Я поставила в микроволновку очередную миску с кашей на ужин - я нужно добраться до продуктового магазина, у меня была только еда для микроволновки – когда снаружи услышала хруст гравия под тяжестью подъезжающей машины. Я поднесла свой ужин к окну и увидела, как машина моей матери припарковалась рядом с моей машиной. В гараже было место только для одного автомобиля, так что мой отец, давным-давно засыпал гравием участок между задним двориком и гаражом, создав еще одно место для парковки, немного в стороне от Файрлайн. Моя мать никогда не парковалась там, предпочитая гараж для своей «Камри ». Однако я всегда парковала своей «БМВ» на улице и оставляла двери не запертыми на ночь, в надежде, что кто-нибудь угонит ее на запчасти, чтобы я смогла позвонить Джеффу и сообщить плохие новости.

Я наблюдала, как моя мать вышла из машины и тихо закрыла дверь, ее рука весь путь придерживала дверь автомобиля, а не просто толкнула ее, позволяя петлям делать все остальное. Затем, украдкой глянула на мою квартирку - я немного отступила от окна, хотя была уверена, что она не могла увидеть меня - она поспешила вверх по деревянной лестнице к задней двери. Как ни странно, она была одета в один из своих нарядов для церкви: черный костюм, который получила несколько лет назад в качестве подарка. Казалась, она была в целости и сохранности.

Я снова села на диван и поджав ноги под себя. Я все еще понятия не имела, где она была. Она не должна была мне что-то объяснять, но она хотя бы могла сказать хоть что-нибудь, чтобы я не беспокоилась. Если только она не хотела, чтобы я знала. Если она подумала, что я расстроюсь.

Я выпрямилась. Может она была на свидание? От идеи дрожь облегчения и печали через меня. Пару месяцев назад я сказала ей, что она должна выйти из дома и начать встречаться с людьми. Она не протестовала так же сильно, как два года назад, когда я впервые упомянула об этом, два года назад. Тогда понятно, почему она была так одета, но почему тогда она не рассказала мне об этом?

Мой взгляд упал на фотографию нас троих: мамы, папы и меня, которая висела на стене напротив меня. Она была сделана в день моего окончания колледжа, всего за несколько лет до его смерти. Слезы жгли глаза. Я любила своего отца. Даже спустя столько времени, мне все еще не хватало его до тупой боли, которая казалось, никогда не уйдет. Он был любителем каламбуров, одного за другом, без передышки, бросая мне вызов – придумать следующий каламбур.

Когда он ушел в отставку с руководящей должности в кузнечном деле, он посвятил свое свободное время деревообработке, которую он всегда любил. В этом был мой папа: пах свежими опилками и заразительно смеялся.

Я вытерла лицо тыльной стороной ладони. Может быть, поэтому она не сказала мне. Несмотря на радость, что она тратит свое время, пытаясь найти кого-то, я все еще была расстроена.

Я должна поговорить с ней, попытаться это исправить. Только не сегодня.

Я переставила ноутбук себе на ноги. Я, наконец, закончила статью о Выставки Садоводов и отослала ее по электронной почте Максу. Ему даже близко не нравились электронные письма, в отличие письма в печатном виде. Я думаю, причина крылась в том, что он любил использовать свою красную ручку. Я не могла начать работу над историей Паркмюллер. Памятная статья была у меня в руках. Полное имя Трубет, кстати, было Гертруда Элизабет. Я бы тоже взяли имя Трубет. Это была история о продаже дома Паркмюллер. У меня было много интересных деталей - дом был набит ими и в углу: спрятана идея Лиз Мерритт о сокровищах. Тем не менее, мой мозг отказывался сосредоточится на том, чтобы написать параграфы. Слишком много вопросов и слишком много эмоций давили в тишине вечера в одиночестве.