Шишли-мышли - Юлия Владимировна Монакова Страница 25

смерти. Сильную жару я тоже недолюбливаю, но помирать из-за неё не собираюсь. Холод я ненавижу куда больше. А маму в эти весенние месяцы даже на улицу не вытащишь до захода солнца. Лежит целыми днями на диване с книжкой, обдуваемая кондиционером, пьёт воду большими стаканами, и только к ночи выходит в сад или на крышу — глотнуть свежего воздуха. Кстати, ни разу не видела, чтобы матери моих подружек и одноклассников когда-нибудь брали книгу в руки. А моя мама читает много, каждый день — ещё одна «странность», которую ей не то чтобы не могут простить, но по поводу которой до сих пор недоумевают и тихонько крутят пальцем у виска.

Да, моя мама странная, по мнению соседей. Все называют её «ангрези»[2], хотя вообще-то она из России. Вечная чужестранка и незнакомка. Но я знаю, что она у меня самая лучшая на свете, я её так сильно люблю!..

А вот дади и дада[3] — бабушка с дедушкой, — её не переваривают. Мама прекрасно знает это и говорит, что они её «просто терпят». Дади, надо сказать, более терпеливая — наверное, примирилась с судьбой за эти годы. Неприязнь к маме она тщательно скрывает за формальным соблюдением приличий. А дада порой очень сурово разговаривает с мамой, глаза метают громы и молнии — ну просто Амитабх Баччан в фильме «Месть и закон». Ему в ней всё не нравится. Он часто сокрушается вслух, что не о такой жене мечтал для своего единственного сына.

Мой папа учился в России на доктора, там же познакомился с мамой, влюбился, сделал предложение, и после учёбы они приехали в Индию, чтобы пожениться. У родственников отца был шок! Папе уже присмотрели здесь хорошую невесту с приданым; дело было почти слажено, родители девушки обещали подарить на свадьбу машину и пятнадцать лакхов рупий[4]. И вдруг — скандал, брак по любви с бесприданницей, ангрези, распущенной иностранкой! Распущенной — потому что, по мнению большинства моих соотечественников, порядочными жёнами могут бытьтолько индианки, а у иностранок нет в жизни никаких моральных принципов. Я, конечно, знаю, что моя мама тоже порядочная — даже получше некоторых местных. Но папе до сих пор, вот уже больше пятнадцати лет, жужжат в уши всякие «доброжелатели»:

— Вот увидишь — скоро она бросит тебя с дочерью и сбежит в Россию с каким-нибудь пилотом!

Папа не любит вспоминать, как тяжело он добивался от дедушки с бабушкой согласия на этот брак. Но мама мне всё давным-давно рассказала, поэтому я в курсе событий. По нашим обычаям, муж приводит жену в дом родителей. Но дада не хотел ничего об этом и слышать. Он сказал, что ноги этой подлой ангрези не будет в его доме, и уж коли сын решил на ней жениться, то окончательно опозорить семью ему никто не позволит. И дада решительно отказался помочь папе в открытии собственной клиники, о чём сам так мечтал раньше.

Папе пришлось уйти из дома, снять крошечную квартирку и устроиться в одной из больниц на низкооплачиваемую ассистентскую работу. С мамой они расписались в суде, официально, пригласив в свидетели старых друзей отца. Религиозного обряда в храме они так и не совершили[5], и потому дада продолжал кричать на каждом перекрёстке, что единственный сын позорит его седины — живёт с иностранкой «во грехе».

Через год после свадьбы родилась я. Да, кстати, забыла представиться. Меня зовут Майя. Мне четырнадцать лет, у меня зелёные, как у мамы, глаза и чёрные волосы. Жаль, что цвет волос у меня папин, и кожа смуглая, как у него — а я хотела быбыть такой же белокожей и светловолосой, как мама… Она вообще самая-самая красивая. Это признают все, даже завистливые соседки-сплетницы. Мамеуже исполнилось тридцать семь лет, но выглядит она, как юная девушка — тоненькая, гибкая, подвижная… Все её индийские ровесницы — толстые неповоротливые тётки с одышкой и кучей других болячек. Меня пугает, что я могу стать такой же. Хотя, конечно, ещё рано об этом думать. Может, у меня мамина наследственность?.. Сама она уверяет, что дело тут не в наследственности, а в образе жизни. Ни одна из всех моих знакомых индийских женщин и абсолютное большинство мужчин не умеют плавать, а мы с мамой регулярно ходим в бассейн, и ещё совершаем по вечерам пробежки в парке.

Ну, так вот. Когда я родилась, дада и дади решили пойти на мировую. Они заявились на съёмную квартиру моих родителей со сладостями и другими подарками. Но с первых минут их визита вспыхнула ссора. Дади не понравилось, что мама одета в джинсы и майку. После родов обтягивать своё тело — какой позор! Ей следовало бы облачиться в целомудренный шальвар-камиз[6], который скрывает грудь, талию, плечи и ноги! А дада обиделся, что мама, приветствуя свёкров, не прикоснулась в знак уважения к их стопам, и не захотел дать ей благословения. Но больше всего их возмутило, что в квартире они не обнаружили алтаря — значит, ни мама, ни папа не делают пуджу[7]! Мама ответила на это, что она христианка, и веру свою менять не собирается, а папа ходит молиться в мандир[8], и это их обоих устраивает. Но дада начал обвинять папу в том, что он должен был заставить жену принять индуизм, иначе в нашей семье никогда не будет счастья. В общем, все перессорились, и прошло два года, пока родственные отношения мало-помалу возобновились. Разумеется, ни о какой особой близости речи не шло — просто поддерживалась видимость семейных связей. Мама всегда злится, когда говорит об этом — её раздражают соблюдения приличий для виду, «как бы люди чего плохого не подумали». Она считает, что честнее вообще не общаться.

— Мы делаем это только из любви к внучке, этому несчастному ребенку! — любит повторять дади.

Не знаю, что она имеет в виду — лично я себя несчастной совсем не чувствую. Мне хорошо. Я люблю бабушку с дедушкой, но маму с папой я всё-таки люблю намного больше. А если честно, маму я люблю даже чуть-чуть больше, чем папу. С ней всегда так интересно, так здорово!.. Я могу с ней говорить о чём угодно, и мне никогда не бывает скучно, потому что мама знает практически всё!

Кстати, разговариваем мы с мамой только по-русски. Хотя я была в России всего четыре раза, мама всё-таки считает, что мне нужно хорошо знать этот язык. Она