Дмитрий Вересов - Аслан и Людмила Страница 26

Больно. Да. Он отнял прижатую к рубашке руку и, морщась, взглянул на нее. Кровь. Но он вполне может идти. И даже бежать. Это он осознал уже тогда, когда выбирался на палубу. А потом боль на время отступила, оглушенная мощным всплеском холодной воды.

Она оперлась о бортик и смотрела на воду. Вокруг одна вода. И легкий туман, поднимающийся в холодное предрассветное небо. И ни одной звездочки. Музыка на палубе грохотала, в свете разноцветных прожекторов лиц было не разглядеть. Мила танцевать уже не хотела.

Инка Уфимцева подошла и обняла ее за шею. На ней уже были брюки и вязаная кофта.

— Тебе, Люська, не холодно? Я уже задрыгла тут.

У Инки был низкий приятный голос. И она это знала. Поэтому всегда говорила небрежно и с ленивой такой артикуляцией. Был в этом, какой-то порочный шарм. Как будто она лет десять простояла на панели. Бывалая, в общем. Хотя на самом деле Инка закончила школу с тремя четверками, — остальные пятерки! — собиралась на юридический и отличалась стойкими моральными принципами. С пятнадцати лет жила с одним и тем же мужиком.

Она вынула из кармана кофты пачку сигарет. Подмигнула Миле.

— Покурим? На прощание… — Она взяла зажигалку, заслонила сигаретку ладонями и закурила. Профессионально. Покрутила перед Милой пачкой. — Ну, будешь? Не будешь?

— Я, Инка, вообще-то не очень… Короче, не пробовала никогда. — А потом быстро прибавила. — Ну, ладно. Давай.

Взяла сигарету. Выпятила нижнюю челюсть, чтобы достать до огонька зажигалки. Но раскурить не получалось.

— Да ты не так! Ты в себя втягивай. Во — смотри: как будто соску сосешь. Поняла? — И с хихиканьем глядя на Милкины неудачные попытки, не выдержала: — Ладно. На мою. Я тебе прикурю.

— И че дальше? — Мила картинно отставила пальцы с изящно зажатой в них сигаретой. Ощущение было новеньким.

— Вдыхай. Набери глоточек и вдыхай. — Инка шикарным жестом показала.

— Ой, елки-палки! Ноги ватные… Предупреждать надо.

— Ну, это потому что с непривычки. А меня уже не берет.

— Да ну…. Не-е, мне не нравится. Гадость. — Они по-взрослому засмеялись. Во всяком случае так показалось обеим.

Мила решила, что сейчас пойдет вниз, спустится по противной лесенке и найдет там среди кучи сумок свой рюкзак. Пока никого нет, надо переодеться. Инка сообразила раньше. Холодно. А ей в свитере хорошо…

Ее качало от стены к стене. Колбасит не по-детски, вспомнила она анекдот. Это про меня. Какая все-таки коварная штука это шампанское. Мерзкий вкус винограда. И холод. Надо было пить водку.

Обхватив себя за плечи и растирая их после холодных порывов ветра, она подумала, что лучше сейчас все-таки было бы не на воде, а у костерка с шашлыками, чтобы разговаривать можно было и в глаза смотреть тем, с кем, судя по всему, приходится расставаться на всю оставшуюся жизнь.

А эта палуба и предрассветная сумеречная вода вокруг… И что это за мудовая традиция? И вообще, поспать бы, дома, под одеялом.

Так нет. Надо крепиться. И получать удовольствие. Запомнить на всю жизнь. Что запомнить-то? Как Барашкин неумело пытается ее очаровать, глядя по-собачьи в глаза и неприятно приближая свое юношеское, опушенное свинским волосом лицо? Леша, иди в баню! И зачем она с ним поцеловалась?.. Теперь, того и гляди, притащится, переодеться не успеешь.

Ее каблуки скользили по железной обивке ступеней. Она схватилась за поручни, чуть не свалившись. Черт-те что… Горела тусклая круглая лампа перед входом в застекленный зал. А в нем царил полный мрак.

Мила споткнулась о чьи то мешки и больно ударилась ногой чуть выше колена. Зашипела и стала усиленно тереть ушибленное место. Ну все, синяк будет.

Она стала пробираться между рядами намертво пришитых к полу стульев. Удивляясь про себя тому странному повороту головы, при котором ей лучше всего было видно окружающую обстановку. Со стороны — это зрелище. Как баран какой-то иду. Шампанское и бессонная ночь заставляли ее глаза, измученные еще за время экзаменов, упорно сходиться у переносицы. И в какой-то момент она подумала, что нет смысла их все время разгонять по углам. Им так удобнее, как кошке, которая сворачивается клубком, а не спит по стойке смирно.

Когда она нашла свой рюкзак, силы оставили ее окончательно. Она села на стул, неграциозно расставив колени, разбросав руки и уронив голову на грудь. Странно было то, что опьянело только тело. Сознание бдело. И думало — во как мы сидим красиво, видали? Но через секунду она стала отчаянно клевать носом. Ну вот, как алкоголик в метро. Жаль, соседа нет. Она уже собиралась забраться с ногами на сдвинутые в рядок кресла, подложить под голову рюкзак и укрыться своим свитером, но, посидев две минуты отчетливо поняла, что все-таки придется искать туалет. Иначе ей не заснуть. Она натянула свитер прямо поверх выпускного платья и потащилась обратно. Уж походка! Уж осанка! Ужасанка! Ей стало безумно смешно. Это они придумали с Настей, когда, погибая от смеха, волочились однажды на полусогнутых домой. С тех пор так и повелось. Ужасанка!

Туалет где то был. Это она помнила точно. Куда-то под лестницу и…Чего-то не то. Возвратимся опять. Под лестницу и… Вот это что-то похожее. Две двери напротив друг друга. Она попыталась открыть одну наугад. Ой, извините. На нее с негодованием смотрели два явно прерванных на полуслове мужика. Ухожу, ухожу. Она попятилась спиной и захлопнула дверь.

Да вот же он, родимый. И буковки такие правильные WC. Как хорошо под Москвой найти такое по-русски названное заведение. ВЦ — это, конечно, Вижу Цель. Как, черт возьми, верно подмечено.

Но видеть цель и добраться до нее — далеко не одно и то же. Уже в тот момент, когда она протянула руку, чтобы открыть дверь, неведомая сила рванула ее, и она ударилась спиной о противоположную стену коридора. Совершенно не понимая, что происходит, она почувствовала, что пол меняет положение и лезет прямо в руки. «Ну, это же надо так напиться», — пронеслось в ее совершенно трезвом сознании.

Но тут под ногами, где постоянно ощущался размеренный гул двигателя, что-то заскрежетало и треснуло, как пораженный артритом сустав. Неожиданно погасла тусклая лампочка, стало темно и как-то странно тихо. Слышен был только плеск воды. Так отчетливо. Совсем рядом. И когда она решительно сделала шаг к лесенке, чтобы выбраться наверх, оказалось, что ноги ее шлепают по воде. «Кран, что ли, прорвало?» — подумала она и почувствовала, как сердце звонко ухнуло прямо в горле. Лесенка заваливалась на левый бок, в то время как Мила уже была совершенно трезва.

Наваливаясь на перила и опираясь ногами о стенку, она на четвереньках вылезла на верхнюю палубу и увидела, что левый ее край зачерпывает волны. Она поскользнулась и съехала по доскам к самому краю, как в детстве съезжала с горки с той лишь разницей, что по дороге расцарапала себе все ногти в кровь, пытаясь хоть за что-нибудь зацепиться. Вода обожгла неожиданным холодом. С этой стороны палубы не было ни одной живой души. Она была одна. Откуда-то издалека слышался визг.