Энн Максвелл - Тень и шелк Страница 26

Он бросил нож у постели, расстегнул пояс и уронил одежду на пол. Пройдя к изголовью кровати, он застыл в лунном свете, озаряющем выпуклые шрамы, которые покрывали большую часть его чресел.

Катя издала полувздох-полувсхлип. Перевернувшись на бок, она протянула связанные руки и принялась ласкать рубцы так, словно они были средоточием ее счастья.

Крохотный клочок плоти ожил под ее пальцами — это было все, что осталось от гениталий Касатонова. Ласкающим движением она прижала ладони к прохладным шрамам.

— Я так соскучилась по тебе! — прошептала она.

Касатонов ничего не ответил. Он просто стоял, позволяя Кате гладить его рубцы и остатки мужского естества. Он не раз размышлял о том, что было бы, если бы афганские ублюдки оказались менее профессиональными хирургами.

Или попросту неумелыми.

Медленно подняв глаза, Касатонов наслаждался ласками опытных рук Кати.

— А я уже боялась, что не дождусь тебя, — со вздохом призналась Катя.

— Какая тебе разница? — хриплым от возбуждения голосом спросил он. — Ты же знаешь, что от меня ничего не получишь.

— Я получу именно то, о чем мечтаю.

Катя придвинулась ближе и подняла голову, чтобы прикоснуться губами к шрамам на жалком клочке плоти.

— Нет, не так, — вдруг произнес он.

Отвернувшись, Касатонов направился к морозильнику, где всегда ждала водка.

На миг взгляд Кати метнулся к ножу, лежащему у постели.

«Нет, остановила она себя. — У меня связаны руки, а он слишком силен и стремителен».

Об этом она узнала в первый же раз, когда Касатонов овладел ею. Об этом напоминали тонкие линии шрамов под волосами на лобке.

Это был первый оргазм за всю жизнь Кати: удовольствие, вызывающее более сильное привыкание, чем водка, и гораздо более опасное.

Касатонов вернулся с запотевшей бутылкой. Взглянув на нетронутый нож, он слегка ухмыльнулся и глотнул из бутылки, которая была уже почти пуста, а затем провел ледяным гладким горлышком по Катиной груди.

Взвизгнув, она вскочила.

— Свинья! Она же ледяная!

— Только свинье позволено ложиться в твою постель, чертовка.

Небрежно удерживая связанные запястья Кати одной рукой, он потер горлышком бутылки ее соски.

Катя поморщилась от прикосновения ледяного стекла, но не попыталась высвободиться Но когда Касатонов провел бутылкой по ее груди и вниз, к теплому животу, она в предвкушении сжала зубами нижнюю губу.

— Эта бутылка восхитительна, — негромко пробормотал Касатонов. — Как ты.

— Что это значит?

— Она ледяная, гладкая и прозрачная. И, как любое стекло, она в конце концов разобьется. Но до тех пор бутылке можно найти разное применение.

— Применение? — шепотом отозвалась Катя. Касатонов рассмеялся, поднес горлышко бутылки к губам и допил почти всю водку, кроме одного глотка. Затем, не сводя глаз с Кати, он возобновил исследование ее тела длинным холодным горлышком бутылки.

Катя затаила дыхание. Холод скользнул по ее животу и остановился там, где начиналась редкая светлая поросль.

— Да, самое разное применение, — приглушенно повторил Касатонов. — Например, так Тони Ли перевозит шелк.

— Что? — изумленно воскликнула Катя. Ее любовник всегда был непредсказуемым. Касатонов наклонил бутылку. Ледяная водка образовала маленькую лужицу внизу живота Кати.

— Его человек привез стеклодува из Бангкока, — продолжал Илья.

— Из Бангкока… — непонимающе повторила Катя. Больше ей ничего не удалось сказать, пока она наблюдала, как водка стекает по волосам.

— Этот стеклодув — наркоман, сидящий на героине, который взамен за дневную порцию изготавливает лабораторное оборудование.

Катя задохнулась и выгнула спину, когда ледяная струйка скатилась между ее ног.

— Они запечатали шелк в стеклянной капсуле, — добавил Касатонов, наблюдая за ней, — чтобы ткань не испортил тропический воздух.

Зная, что внимание любовницы полностью сосредоточено между ног, Касатонов отпустил ее руки. Подобно водке, он провел по ее телу холодными губами и всосал с кожи согревающую жидкость. Но на этом он и остановился.

Содрогнувшись, Катя впитывала прикосновение рта Касатонова. Ей хотелось большего, хотелось новых ласк ледяного стекла, водки и его зубов, пробуждающих ее к жизни.

— Это была моя идея, — еле слышно выговорила она. — С бутылкой…

Язык Касатонова блуждал в бледных зарослях волос Кати.

— Зачем это понадобилось?

— Шелк нужно сохранить для японца в идеальном состоянии.

— Из-за него я чуть не дал дуба.

С этими словами Касатонов вылил остатки водки на бледную поросль волос.

— Может, потому ты такая влажная? — спросил он. — Тебе понравилось посылать меня на смерть?

Не дожидаясь ответа, он закрыл губами ее рот, а потом принялся ласкать все тело языком и зубами, пока она не начала извиваться и умолять о блаженстве, которое было для нее недоступно. Язык Касатонова болезненно возбуждал ее, но не утолял жажду.

Он знал об этом. Он наслаждался ее муками, так похожими на его собственные, с тех пор как моджахеды изувечили его в знак предупреждения и отправили в Россию.

А потом в его жизни появилась холодная Катя, и он узнал, что при умелом обращении пылать способен даже лед. Но кроме того, он узнал, что он еще может испытать удовлетворение — правда, с трудом.

Вот почему он не убил ее, когда она пыталась перерезать ему глотку.

Катя издала хриплый стон, ощущая грубое и порывистое проникновение льда в свою плоть. Об этом она и мечтала, но этого было недостаточно, и они оба это понимали.

Касатонов просунул голову между ее ног. Он торопливо покусывал складки ее возбужденной плоти, ощущая привкус водки.

Чувствуя лед внутри, объятая пламенем снаружи, Катя едва не кричала от острой боли. И наслаждения. Она оттолкнула голову Касатонова связанными руками.

— Довольно! — хрипло выдавила она.

— Нет. Мне нравится.

— Это слишком грубо!

— Бедняжка, — издевательски процедил Касатонов. — Неужели и вправду слишком грубо? Или не слишком?

Его зубы сжались, дразня чувствительную плоть, пока к привкусу водки не примешался привкус крови. Катя билась и извивалась под ним. Внезапно он почувствовал вкус совсем другой жидкости. Касатонов рассмеялся.

— Я гожусь только для грубой работы, — сообщил он, поднимая лицо. — Потому ты и цепляешься за меня.

Он вновь принялся играть с ней и мучить ее, пока Катя не обессилела и не начала задыхаться, умоляя его прекратить. Вскоре он так и сделал, но прежде привел ее в возбуждение еще раз.

И не стал облегчать ее муки.

Он невозмутимо подобрал нож и развязал бархатную ленту на запястьях Кати.

— Как и я, ты тоже годишься только для грубой работы, — процедил он.