Александр Афанасьев - Любовь, опаленная огнем Страница 28

И в зале вновь загремели сдвигаемые кресла.

— Мы отнимаем вас сим приговором, как нераскаявшихся еретичек, от нашего духовного суда и предоставляем тебя светской власти… причем мы нарочито просим светский суд смягчить приговор во избежание кровопролития и опасности смерти. Ввиду отказа еретичек от покаяния и доказанности их вины, суд считает необходимым лишить жизни добровольцев Саманту Брукс и Екатерину Вульф без пролития крови, путем сожжения. Процедуру лишения жизни произвести ровно в полдень на площади перед зданием, где производилось заседание суда, — и ударив три раза деревянным молотком добавил, — Дело закрыто.

Саманта хотела выкрикнуть, что это средневековая дикость, но ее и Кэт грубо вытащили из клетки и подгоняя прикладами погнали на выход из зала, она успела бросить взгляд на часы висевшие над столом, где заседал суд — было половина двенадцатого. Им с Кэт осталось жить полчаса, после чего их сожгут на глазах у многотысячной толпы. Их снова гнали по бесчисленным коридорам и переходам, но уже в другом направлении. Наконец, конвоиры приказали остановиться возле двери, на которой было написано "Вещевая служба". Один из полковников постучал в дверь, а второй приказал девушкам снять с себя всю одежду. Дверь в которую стучал первый полковник открылась, и оттуда высунулось крючконосое лицо. Звали это лицо судя по словам, сказанным полковником, сэр Сильвер Директор. О чем они говорили, Саманта не расслышала, но сэр Сильвер Директор снова юркнул за дверь, и спустя минуту появился снова, держа в руках что-то из грубого холста. Это, как потом поняли девушки, оказались балахоны и колпаки, предназначенные для огненного сожжения еретиков. Сделаны они были из грубоволокнистого дешевого льна, и судя по запаху плесени, уже давно не использовались.

Раздевались они с Кэт под гогот полковников и конвоиров, которые то и дело норовили ткнуть штыком то в ягодицы, то в треугольник волос между ног. Всю их одежду забрал сэр Сильвер Директор, правда при этом, он несколько неудачно нагнулся вперед, и Саманта с отрешенной грустью увидела, что форменный галстук сэра Сильвера Директора, украшает заколка с фашисткой свастикой, увы, Валерия Коллингвуд была права — это измена, и нацисты присутствовали даже в штабе английской армии. Но никакой пользы это открытие принести уже не могло. Ибо после того, как они разделись, их заставили надеть эти дурацкие балахоны, которые грубым ворсом царапали нежную кожу девушек, и буквально тут же снова погнали прикладами по коридорам здания, и судя по времени к месту, где должна свершиться казнь.

Площадь перед зданием торговой палаты встретила их многотысячным ревом толпы. Солдаты какой-то шотландской дивизии, стоя по две шеренги с каждой стороны отгородили проход от двери из которой они вышли, до центра площади, где уже были приготовлены два столба и две кучи дров для исполнения приговора. И снова память у Саманты начала работать со спасительными перебоями, стерев почти все воспоминания о том как их вели к месту сожжения. Остались какие-то обрывки и фрагменты — в них что-то кидали, кажется помидоры и яйца, причем не перепелиные, а больше размером — голубиные или даже куриные. Какие-то перекошенные в предвкушении казни звериные лица, лоснящиеся и пышущие здоровьем от усиленного тылового полка, гнусные выкрики, ухмылки, улюлюканье, свист, плевки в спину. Память услужливо включилась в работу, когда Саманта почувствала спиной сквозь холст балахона холод металла столба, к которому ее привязали. Она завертела головой и увидела, что Кэт находится в трех ярдах от нее. Три ярда! Господи, даже не дотянуться до подруги! Все, что ей осталось, так это смотреть на ее смерть, и возможность выкрикнуть какие-то теплые слова, пока дрова, сложенные у ее ног, будут разгораться. Единственное что радовало, так это то, что дрова намокли под проливным дождем, и прежде чем они разгорятся по настоящему, они выдадут очень много дыма, который убьет и ее и Кэт. Умереть, задохнувшись в дыму, было не так мучительно как жариться живой на огне. Только бы они не полили поленницы бензином! Ей предложили исповедоваться, но Саманта послала священника к черту. У нее был один бог — любовь. Противоестественная и осуждаемая в обществе любовь к женщине. Женщине, которая умрет вместе с ней. Она поймала виноватый взгляд Кэт, которая видимо, корила себя за то, что не уберегла подругу. Саманта вытянула руку, насколько позволяли веревки, которыми она была привязана к столбу в сторону Кэт, и увидела, что она сделала то же самое.

Над площадью раздался характерный шум включенного громкоговорителя. Все крики толпы стихли. Скрипящий голос генерала Окинлека произнес:

— Начинайте!

Саманта с удивлением увидела, как уже виденный ранее в вещевой службе сэр Сильвер Директор поднес факел в своей правой руке к дровам, которые лежали вокруг Кэт, а факел в левой руке к поленнице дров вокруг нее самой. Видимо данный фашист работал на двух работах сразу — и в вещевой службе штаба армии и в качестве палача, точнее сказать даже в трех местах — судя по заколке на галстуке, он еще работал на вермахт. Саманта закащлялась от дыма и ее внезапно осенило! Этот сэр Сильвер Директор — и есть та падаль, та мразь, которая поставляет на фронт бракованные сапоги! И собравшись с силами она выкрикнула Кэт:

— Кэт! Сапоги! Это тот урод! — и увидела, что она все поняла.

Дыма становилось все больше, и легкие Саманты стал разрывать кашель. Время шло, а она еще ничего не сказала своей Кэт, скоро будет невозможно совсем дышать! Вот дура! Дались ей эти догадки про сапоги! Столько времени потеряла! Господи, но что же ей сказать кроме банальных слов о любви!

Сквозь радостные выкрики толпы пробились характерные хлопки 101,6-мм дымового гранатомета, а затем все перекрыли характерные звуки стрельбы пулемета «Брен» калибра 7,7 мм, к которым добавился рев газующего на малой передаче шестицилиндровый карбюраторный рядный двигатель "Моррис коммершиал" с рабочим объемом 3485 см3. Толпа завопила и бросилась в рассыпную. Как выяснилось, наличие объемных животов, не отнимает у штабных офицеров способности бегать. Раздовались крики:

— Панцеркампфвагены прорвались!

— Немецкие парашютисты в городе!

— Штабу армии начать экстренную передислокацию в Эдинбург! — перекрыл все вопли властный скрипучий голос генерала Окинлека. После его воплей, бегство приняло целенаправленный характер — все ломанулись в северном направлении. Что-то там еще кричалось про арьергардное прикрытие и боевые заслоны на пути атакующих, но никто из бегущих, желание чего-либо заслонять не изъявил.

Затем стрельба прекратилась. Слезящимися от дыма глазами Саманта увидела, как сквозь огибающую его толпу движется бронеавтомобиль «Моррис». Проехав ярдов пятьдесят он снова остановился возле столбов, где они были привязаны, и снова дал очередь из «Брена» калибра 7,7 мм, заставляя многих искать пути к бегству окольными путями а на прямик. У Саманты, наглотавшейся дыма все уже плыло перед глазами, когда чьи то ласковые, руки одним махом перерезали веревки, потащили в направлении бронеавтомобиля и затолкали вовнутрь, затем через секунд десять на Саманту положили, сверху что-то мягкое, теплое и тяжелое — не меньше ста двадцати ста пятидесяти фунтов весом, ужасно пропахшее дымом. Потом взревел шестицилиндровый карбюраторный рядный двигатель "Моррис коммершиал" с рабочим объемом 3485 см3 и Саманту по инерции швырнуло назад, и она больно ударилась обо что-то металлическое. Сквозь смотровые щели бронеавтомобиля пробивалось очень мало света, но она смогла разглядеть, что за рулем бронеавтомобиля «Моррис» кто-то в военной форме, невысокого роста и с длинными волосами. Они мчались по городу минут десять, то и дело поворачивая, а затем остановились. Вспыхнула лампочка освещения внутри бронеавтомобиля и Саманта увидела сидящую за рулем Джоану, которая протягивала ей флягу, из которой распространялся приятный аромат виски. То мягкое и теплое, что лежало на Саманте, вдруг стало стонать и ворочаться и она узнала голос Кэт.