Людмила Бояджиева - Уроки любви Страница 28

Перед отъездом в Сан-Себастьян косу Эжени выкрасили в русый цвет, отливающий яркой бронзой. Шарль полагал, что прическа более, чем другие внешние ухищрения, меняет самоощущение женщины. И поскольку Эжени категорически отказалась от супермодной стрижки, парикмахер ограничился изменением оттенка волос. Увидев свою подопечную с распущенной русой косой, Шарль остался доволен. «Теперь ты — истинная русачка — Женечка Климова, любимая дочка грузного, как медведь, и громогласного барина — шутника, кутилы, самодура», — сказал он, любуясь распущенными по спине и плечам волнистыми волосами. — Я чувствую себя Пигмалионом, создающем свою Галатею. — Надеюсь, ты ничего не забудешь о некоем господине Петре Степановиче Климове, являющимся твоим богатеньким и несносным папа?

— Ты должен был сказать: «я уверен». Кажется, я свыклась со своей новой биографией больше, чем с настоящей. Жаль, что нельзя было остаться госпожой Барковской. — Евгения подбоченилась по-испански и, подхватив юбки, двинулась к Шарлю, напевая:

«Любовь свободно мир чарует,

Законов всех она сильней.

Меня не любишь, но люблю я —

Так берегись любви моей…»

— Как тебе это? Кажется, занятия с мсье «секретным музыкантом» не прошли впустую. Теперь я вполне могу свалить с ног одним пением хоть самого короля Альфонсо. У меня такой репертуар испанских баллад и романсов!

— Король нам вовсе не интересен. От него лучше держаться подальше. — Испугался Шарль. — Но бедняге придется нелегко, если на его пути попадется сеньора Алуэтт-Климова… А это имя звучит не хуже Барковской. Ну не могли же мы использовать столь скандально известную фамилию русского дворянина-фальшивомонетчика, да, я думаю, и довольно популярной его дочери… Мир праху Анастасии… — Шарль опустил голову, заменив этим жестом неупотребляемое крестное знамение.

— Мир праху Анастасии. — Повторила Эжени, имея в виду собственное, теперь совсем смутное и невесть зачем так нелепо сложившееся прошлое.

Глава 15

…— Дорогая моя! Вы разрываете мне душу. Клянусь, у меня пропало всякое желание веселиться! Я отменяю все развлечения в знак женской солидарности — солидарности любящих сердец. Мы станем появляться только вдвоем, клянусь. только вдвоем! Ах, это так эффектно! — Фанни всплеснула руками — пластичными и чересчур длинными для ее миниатюрного тела.

…Несколько дней подруги потрясали светское общество, появляясь вдвоем в самых фешенебельных местах Сан-Себастьяна, и решительно отказываясь от всякой компании. Фанни успела шепнуть всем своим знакомым, что сопровождает чрезвычайно удрученную горем русскую вдову, чурающуюся всякого общества. Это лишь подогрело интерес к скорбящей красотке. Она могла бы скорбеть сколько угодно, — но с такими ногами, фигурой и в таких купальниках не привлечь всеобщее внимание было просто невозможно. Ее костюмы для морских ванн — возмутительно нескромные по меркам того времени, вызвали переполох — завистливое возмущение дам и тайные восторги мужчин. Все пришли к общему выводу, что загадочная русская вдова восхитительно нескромна.

— Сегодня мне особенно грустно, — призналась как-то Эжени своей неизменной спутнице. — Завтра моему браку исполнилось бы пять лет! Несчастный, несчастный Жорж — это был феноменально отчаянный, страстный и, увы, чрезмерно поглощенный делами человек. Но что за чудесные дни выпали на нашу долю!

— Прошу, довольно! — В позе воительницы встала перед подругой Фанни. — Я не могу больше позволить вам страдать вдали от людей. Можно подхватить с горя инфлюэнцу или туберкулез! Да, да, милая моя — это все от тоски и нервов. А еще. — Она насмешливо подмигнула, — от монашеской жизни. Право, вы просто губите себя. Да и меня заодно. Мой покровитель и друг Родриго Сальваторе грозит отшлепать свою плясунью, если я и впредь буду жить затворницей… А главное, ему просто не терпится познакомиться с сеньорой Алуэтт.

Наконец, Эжени дала согласие заехать вечером к Фанни и даже быть представленной узкому кругу ее ближайших друзей. Она делала вид, что полностью доверяет заверениям Фанни о скромном, почти семейном вечере «под треск цикад, морской прибой и пение соловьев».

Платье из тяжелого изумрудного креп-сатина, смело декольтированное на спине и строго закрытое спереди, в сочетании с изумрудным колье показалось ей достаточно «скромным» для дружеского ужина. Эжени не ошиблась, — у мадам Борден собралось измученное любопытством относительно ее персоны общество. Гости Фанни удивленно притихли. когда хозяйка представила им свою новую подругу. Всем уже удалось увидеть ее мельком в ресторанах, парках или на пляже, но никто не ожидал, что юная вдова и в непосредственной близости окажется так чарующе хороша — модуляции бархатистого, приглушенного печалью голоса, мягкая пластика движений, красота и скромность, украшавшие поистине королевское величие, восхищали не меньше, чем волшебно-прекрасная внешность.

«Она неподражаема», — постановили мужчины, с некоторой тоской добавляя «и недоступна». «Эта скромница еще покажет себя!» — решили дамы, готовясь стать свидетельницами захватывающего романа, героиней которого станет Алуэтт. Они шептались, перебирая кандидатуры, и не могли определить никого подходящего — Альфонсо XIII молод, хорош собой, но верный католик и семьянин, а король сцены — сорокалетний Энрике Карузо, потрясший Мадрид, не наведывается на курорт более, чем на пару дней, и то в сопровождении собственной свиты. А если выбирать из местных… Спутницы наиболее знаменитых светских львов с опаской поглядывали на соперницу и воинственно горящие лица своих кавалеров, мечтающих о новом приключении.

Между тем мадам Алуэтт мирно беседовала в уголке открытой к морю гостиной с неким Эрнесто Беттенфельдом, именуемым в обществе не иначе как господин Доктор. Стройному щеголеватому шатену, одетому с изысканной простотой, едва исполнилось тридцать. Имея в Швейцарии какое-то крупное дело и молодую жену, он много путешествовал, коллекционируя предметы искусства и, кажется, бесчисленные романы. В Сан-Себастьяне господина Доктора удерживал долгий роман с Патрицией Беласко — звездой кабаре «Голден пелас». Эта бурная, полная перипитий связь забавляла светское общество уже несколько месяцев.

Долгая беседа ловеласа с русской вдовой не осталась незамеченной. Общество предвкушало развитие нового скандального сюжета.

— Чепуха! — Успокаивала возбужденных таким поворотом дел гостей Фанни. — Эта дама не из тех, кто отбивает кавалеров у ресторанной певички.