Юлия Малахова - Русская жена арабского наемника Страница 29

Прошло еще время. Дикая боль внизу живота и потекшая струйка крови. Я задыхалась и кричала от боли. Потом просто начала молиться. Ангелам, архангелам, отцам и пророкам, блаженным и мученикам. Своему Ангелу-хранителю и Господу. Молилась громко и неистово, что придало мне силы. Я пыталась опять отодвинуть тяжеленную гранитовую заслонку и выбраться наружу. Ничего не вышло. Я поняла, что умру, и перед смертью попросила своего малыша, которому не суждено было родиться: «Покажись, какой бы ты был?! Ты девочка или мальчик?». И то ли во сне, то ли в бреду я увидела светлое помещение со светлым полом, на котором сидел веселый красивый ребенок — с гривой темно-русых кудрявых волос и огромными синими глазами. Он хохотал и упирался руками в низ живота, пряча от мамы свое причинное место, и не давая распознать мальчик это или девочка. Малыш так и сидел в этой сияющей пустоте и радовался. Я прошепатал: «Прости, что не сумела сберечь!» и потеряла сознание.

Нежные крепкие руки обняли меня. Он принес воды, немного ягод и горячие лепешки. Умыл, помог переодеться. Я вся распухла и почти не могла передвигаться. Мне кажется, что начали отходить воды. Раньше времени. Но это была кровь — видимо, малыш пинался и не хотел умирать. Ваэль схватил меня и нес нежно, постоянно шепча ласковое: «Мэши хабибти, кулью тамам, тамам!», что значит «Все хорошо любимая, все в порядке!».

Я долго приходила в себя, не понимая, почему так громко играет музыка. Оказывается, муж упрятал меня в борделе, где китайские, русские и арабские жрицы любви отрывались еженощно с туристами. Найти нас в одной из кроватей комнат, больше похожих на лагерь пионеров, было почти невозможно. Мы лежали с мужем в одной кровати, а мимо нас, под оглушительный рев арабской музыки, вскакивали и извивались тела: стесняться и уединяться здесь никто не собирался.

— А наш сынок вырастет хорошим любовником — столько всего насмотрелся тут, — посмеялся муж и притянул меня к себе. Поцелуй меня и давай сделаем это!

— Почему сынок? — запротестовала я. Ведь родить девочку мечтала вся наша семья. — А это советская медицина категорически делать за-пре-ща-ет!

— Ну, а наша народная традиция говорит, что папочка должен показать сыночку дорогу! Главное, делать это нежно и аккуратно, словно занимаешься сексом с ангелом или куклой из мороженого, — улыбнувшись, муж нежно начал меня ласкать и его красивые глаза смотрели на меня так страстно, что сердце скакало в бабьей груди и не собиралось слушаться рассудка.

— Нет, у меня будет сын, — сказал муж и сладко-сладко поцеловал меня. Затем он взял с подноса виноградинки и передавал мне по одной вместе с поцелуем. Так мы и забавлялись, и мой пузик чувствовал, что нашему малышу очень нравится быть втроем — с мамой и папой рядом. Мы закрылись одеялом и сладко уснули, несмотря на визг проституток, грохот мебели и завывание магнитофона.

Наступил первый день августа. Ваэль бросил наши чемоданы в авто и велел таксисту гнать в аэропорт на лондонский рейс.

Мы вполне походили на смешанную английскую пару. Несколько дорогих кожаных саквояжей, помятая одежда, мой живот — все не выделялось из толпы. Мы получили посадочные талоны и шли отдельной очередью. Сумка с карточками — нашим счастливым будущим — была у Ваэля. Он вообще был необъяснимо веселым и счастливым, говорил, мечтает увидеть Англию. Красивую, спокойную, уютную. Справа и слева толпились галдящие русские. Воспитанные англичане невозмутимо и молча стояли затылок в затылок и шли к пограничникам в руки. Вот протянута и моя рука в окошечко. Офицер поднял свое измученное лицо, и я с ужасом узнала обоженную физиономию следователя, допрашивавшего меня после разгрома в гостинице с российскими телевизонщиками. Он абсолютно точно узнал меня, но не подал виду. Напротив, как-то весело шлепнул мне огромную черную печать на паспорт и махнул рукой — мол, катись! Я вынырнула из пластиковых ворот и стала ждать любимого. Шум и крики, осторжное удивление англичан подсказали мне о несчастье.

Я протиснулась обратно и увидела, как моего мужа ведут в наручниках к выходу четыре офицера. Плюс двое в гражданском. Высунувшийся из окошечка знакомый то ли следователь, то ли пограничник весело мне крикнул: «Ялла, хабиби!». И закрыл свой пункт.

Меня вывели на посадочную полосу. Одинокую, беременную, никому не нужную. Схватки начались прямо на трапе самолета, но я молчала и только тихонько плакала.

— Прощай, любимый, прощай ласковое море, прощай загадочный Восток! Здравствуй, серая, невозмутимая Англия и мое неизвестное будущее!

Эпилог

Как бы там ни было, но я уже стояла возле своего кресла в самолете и ревела навзрыд. Вежливые британки-стюардессы моментально отвели беременную леди в бизнес-класс и укутали в мягкий плед. Впереди меня торчали длинные ноги в отлично отутюженных льняных брюках, и больше я не видела вокруг никого. Выпив свежевыжатый сок, я попыталась сообразить, что же произошло.

— Тукта, кызыл, и не пытайся! — вдруг весело отозвались ноги переднего кресла и на меня уставились знакомые раскосые глаза. — Я сам обалдел, увидев как арестовывают т-т-твоего ненаглядного, вот это ж была операция! Высший класс! — Айдар хлебнул Хеннесси. — Знаю, соображаешь, что и к чему. Как понимаешь, мне на твоего арабчонка наплевать, а вот оставить свою б-боевую подругу, у которой столько контрольных списано за школьные годы, я н-не мог… И думается мне, кызыл, казачок-то твой — засланный. Разведка или спецотряд. Легион-т-твою ять… Их сейчас из-за конфликтов развелось — как вшей на дворняге! Так что, п-паренек нат-т-творил немало или играл с тобой, ты ж в разработку попала с твоим пузом. Жила себе в Москве, карьерку делала и все имела, а вот н-на тебе: не было у бабы забот, и завела себе б-б-баба теляти…

— Не верю, Айда, он бы мне сказал, что шпион или наемник, — отнекивалась я.

— Ага, и м-м-майор Исаев-Штирлиц ж-ж-жене т-тоже все рассказывал…

— Ну а ты на кой тут? Если бы все благодарные двоечники бросались через десять лет спасать своих одноклассниц, мир бы перевернулся!

— А он и п-перевертывается, не ввв-видишь, как ось земная с-сместилась? Плохо там медведи трудятся то!

Нам принесли фрукты, и мы лопали, хватая друг у друга из розеток самое вкусное. Повеяло детством и каким-то удивительным спокойствием. Пузо отпустило и малыш, похоже, заснул…

Встретившая нас в Хитроу сестренка ошалела от радости, увидев общего друга детства, которого она и не видела с самой школы. Писки, поцелуи, вопросы кем стали… Айда скромно представился композитором и мы погрузились в новую игрушку моей Лапочки — лимонного цвета спортивный Ягуар. Дом настоящей британской леди, которой моментально стала моя сестренка с обычного двора обычной хрущевки, сверкал безукоризненной чистотой и великолепным викториианским стилем. В саду, растянувшимся на десяток метров, подстригали кусты, садовник высаживал возле старой статуи и фонтана новые горшочки с туберозами и фиалками. Чирикали воробышки и трещали дрозды. Мы сидели внутри ажурной кованой беседки и молча смотрели в сад. Скажи нам, голодным и веселым пионерам, отбивавшим речевки на линейках поутру многие годы, что мы вот будем сидеть и наблюдать за работой своих слуг, — убили бы презрительной улыбкой наповал и не поверили бы. Что творит с человеком Судьба!