Владимир Гурвич - И корабль тонет… Страница 29

Ей стало противно, хотелось, как можно скорей избавиться от общества этого пьяницы, но она не знала, как это сделать. Меньше всего у нее было желание поднимать шум и тем самым привлекать всеобщее внимание к этой отвратительной сцене.

— Это ваше дело верить или не верить, — сердито произнесла Марина.

— А давай проверим. Пойдем со мной в каюту, я там тебе покажу такую штучку…Бьюсь о заклад, таких ты еще не видела

Интонация, с которой были произнесены эти слова, не давали сомневаться, о какой штучке шла речь.

— Дайте мне пройти.

— Да куда ж тебе идти, тебя же никто не ждет. Пошли со мной, будем помнить этот вечер всю жизнь.

Внезапно Суздальцев довольно сильно и грубо схватил ее за руку и потянул за собой. Больше не сдерживаясь, Марина попыталась вырваться.

— Оставь меня, скотина! — воскликнула она.

Ее выкрик сразу же приковал всеобщее внимание к ним, но лишь распалил Суздальцева. Он еще сильней рванул ее на себя.

А дальше случилось то, что ожидали меньше всего. Стоящий до этой секунды неподвижно Филипп внезапно бросился на продюсера. Но силы были явно не равны, Суздальцев возвышался над Филиппом как скала над деревом. И без труда отбил его атаку легким движением руки.

Юноша оказался на полу, но тут же вскочил и, как петух, снова налетел на Суздальцева. И с тем же успехом, только на этот раз Филипп отлетел на несколько шагов подальше.

Суздальцев посмотрел на распростертого у его ног юноше. И только сейчас до него дошло, на кого он поднял руку. Он бросился поднимать Филиппа, но тот не позволил ему это сделать, сам вскочил на ноги и устремился к двери. Еще через пару секунд он исчез.

Продюсер протрезвел буквально за несколько мгновений. Про Марину он начисто забыл. Его взгляд, словно цепями, был неподвижно прикован к Шаповалову. Тот же молчал, он смотрел на дверь, через которую только что исчез его сын.

— Георгий Артемьевич, простите, меня дурака. Я не хотел, вы видели, он сам налетел. — Казалось, что Суздальцев сейчас рухнет перед Шаповаловым на колени.

Но Шаповалов не обращал на него внимания, словно бы его и не было тут. И это еще сильней пугало продюсера.

— Георгий Артемьевич, — снова запричитал Суздальцев. От страха у него дрожали не только губы, но и руки и ноги. — Это я виноват, я пойду просить у Филиппа прощение. Я готов на все. Я…

— Отдыхайте, господа, — вдруг прервал его Шаповалов. — Приятного вам всем вечера. А меня извините, мне нужно покинуть вас по срочному делу. Надеюсь, мое отсутствие не испортит ни у кого настроения.

Шаповалов быстрыми шагами вышел из кают-компании через туже самую дверь, через которую убежал Филипп.

Яхта отчалила от берега посреди ночи. Она тихо отошла от причала, и уже через несколько минут растворилась в плотной мгле. Обогнув остров, судно взяло курс в открытый океан.

Ночь была очень темная, ни единой звездочки. И небо и вода смыкались в одно пространство, образую полное единение. И потому визуально было трудно разобрать, плывет ли яхта по морю или летит по небу.

Шаповалов вышел из своей каюты, дошел до бака и сел в одно из расставленных там кресел. И стал смотреть на то, как двигается яхта в этой кромешной тьме. Сколько раз он вон так глядел с борта своего судна на то, как бороздит оно мировой океан. Обычно его охватывало радостное ощущение оттого, что и этот замечательный корабль, и даже сама водная стихия под днищем принадлежит ему, Шаповалову, мальчишке из бедной семьи из небольшого холодного городка. Когда-то даже поездка в областной центр казалось ему путешествием равным кругосветному. А уж о том, чтобы поехать дальше, даже мечтать было абсолютно бессмысленно. А теперь он может отправиться в любую часть света. И везде его встречают с радостью, потому что знают, что на этой яхте плывет один из самых богатых людей на планете. Только ради одного этого ощущения стоило пройти через все испытания, которые выпали на его долю, дабы добиться того, чего он достиг. А что еще по большому счету и нужно, частенько говорил он в такие минуты себе, все остальное — это ложь, которую выдумывают люди, дабы казаться лучше, значительней себе и другим. А вот он не нуждается в таком камуфляже, он честно признается, что потрафлять своему самолюбию — это и есть самое важное для него занятие.

Но сегодня, может быть, впервые за многие годы такие мысли в голове у него не появлялись. Он думал о сыне, о том, что едва ли не каждый его шаг непредсказуем для него. Вот он даже не знает, радоваться ли сегодняшнему поступку Филиппу или нет. С его точки зрения он нелеп и глуп. Заступиться за какую-то незнакомую девку, так может поступать только крайне неблагоразумный человек. Если уж за кого-то заступаться, то надо всегда знать, ради чего? Благородный душевный порыв — вещь, конечно, замечательная, но в мире так много людей, нуждающихся в заступничестве, в защите, что легко можно на это занятие растратить всю жизнь. О том, сколько же на свете бедолаг, он понял лишь тогда, когда разбогател, когда со всех сторон к нему посыпались просьбы, мольбы о помощи. Пришлось даже нанимать специально несколько человек, чтобы отвечать на все эти послания. Правда, не все их можно было отвергать скопом, периодически к нему приходили письма от важных или знаменитых персон, а то являлись и они сами с предложением поучаствовать в какой-нибудь очередной бессмысленной благотворительной акции. И приходилось заниматься этим ненужным ему делом, перечислять отнюдь немаленькие суммы, так как, учитывая размер его состояния, он не мог позволить себе отделываться ничтожными подачками.

А вот, судя по всему, Филипп не такой, он готов любому прийти на помощь, не думая о цене, которую придется уплатить за это удовольствие. Но так можно все спустить. Только начни, покажи всем, что ты такой бескорыстный и великодушный — и все тут же, как водоросли днище корабля, облепят тебя. Да, он тысячу раз прав, надо что-то с парнем делать, менять его представления о мире. Но одно приятно, что, несмотря на его субтильный вид, Филипп все же не хлюпик. И бросился на этого ширококостного верзилу. Не испугался ни разницы в росте, ни разнице в весе. Но так тоже нельзя, надо же соотносить свои возможности с реальной ситуацией.

Шаповалов почувствовал, что от наплыва непривычных мыслей у него слегка заболела голова. С собой по привычке он захватил бутылку коньяка. Он хотел бы уже налить его в бокал, как внезапно услышал цокот женских каблуков. Кто это еще тоже не спит, пронеслось у него.

Внезапно перед его глазами возник силуэт человека. Впервые мгновения в темноте он не мог определить, кто это. Силуэт, увидев его, замер на месте. И Шаповалов скорей почуял, чем узнал, кому он принадлежит.