Татьяна Устинова - Миф об идеальном мужчине Страница 3

Стремление к красивой жизни осталось в безвозвратно ушедшем прошлом, а столик до сих пор с ней, и она каждый день за ним ужинает, пригласив в компанию Сеню.

Развеселый ведущий программы “Поле чудес” что-то радостно орал до невозможности смущенным участникам, которые никак не могли угадать русского писателя, в фамилии которого присутствовали буквы “…у …ин”. Участники пыжились, шевелили лбами, грозно нахмуривались, но таинственная фамилия была сильнее их и никак не давалась.

– Пукин, – подсказала Клавдия, с наслаждением откусывая от картофелины.

Бравый пожилой участник доковылял до сектора “Приз” и теперь жаждал получить причитающееся ему вознаграждение. Ведущий препирался и заигрывал, предлагая несметные богатства в обмен на неизвестный приз. Участник терялся и в глубокой тоске водил взором по рядам зрителей, надеясь, что кто-нибудь подскажет ему, как не продешевить. Наконец утюг был благополучно выдан, и игра понеслась дальше. Фамилия так и оставалась неразгаданной.

– Букин, – снова подсказала Клавдия, принимаясь за вторую картофелину. – Тукин, Мукин, Хрюкин.

Ей было очень весело.

В конце концов участники не без помощи хорошо осведомленного ведущего выяснили, что русского писателя звали не Пукин и не Хрюкин, а все же Бунин, и началась волынка с обменом всех выигранных сокровищ на еще более несметные, маячившие в суперигре. Клавдия доела картошку, по детдомовской привычке, с которой она боролась уже лет пятнадцать, вылизала тарелку, и тут зазвонил телефон.

– Да? – сказала она с вопросительной интонацией, пристраивая тарелку на шаткий столик.

– Капусту хрумкаешь? – спросила трубка без предисловий. – Или уже того, схрумкала?

Клавдия засмеялась.

– Привет, Танюш, – сказала она весело. – Я сегодня решила капусту не есть. Надоела.

– Неужели? – удивилась трубка. – Ты же образцово-показательный кролик Роджер. Тебе не может надоесть капуста. Страсть к капусте у тебя в крови.

– Может, у меня в крови страсть к осетрине горячего копчения, и я вовсе не кролик Роджер, – продолжала веселиться Клавдия. – Может, ты все эти годы во мне ошибалась. А?

Таня Ларионова, которую Клавдия так и не могла представить себе Павловой, хотя она была Павлова уже лет семь, была самой лучшей ее подругой.

Они познакомились в незапамятные времена на картошке под Зарайском, куда вывезли одновременно два института – совершенно мужской физико-технический, где училась Таня, и совершенно женский фармацевтический, где училась Клавдия. Кавалерами они тогда так и не обзавелись, зато на всю оставшуюся жизнь обрели друг друга.

– Как дела? – спросили они одновременно и засмеялись.

– Нормально, – сказала Таня. – Павлов с утра до ночи на работе, зато обещает, что в октябре поедем в отпуск аж на две недели. У нас тоже что-то работы стало полно, я приезжаю домой и падаю. А ты?

Таня работала помощником какого-то крупного банковского начальника, хорошо зарабатывала и все время тряслась, опасаясь, что ее уволят или сократят.

– Я не падаю, – сказала Клавдия. – У нас все как всегда. Осенью работы будет больше. Сама понимаешь, пойдут всякие гриппы и простуды.

– Ой, ну их к дьяволу! – энергично перебила Танька. – Я все эти зимне-осенние штучки, вроде снега и гриппа, ненавижу. Какие у тебя планы на выходные?

– Какие у меня могут быть планы? – вдруг рассердилась Клавдия. – Ты же знаешь, что никаких. Ну, полы помою. Может, постираю, хотя пока нечего. Ты что, не знаешь моих планов, Танька?!

– Откуда я знаю, может, ты на свидание собираешься, – сказала Таня легкомысленно. – А если не собираешься, приезжай к нам на дачу. Мама специально сегодня звонила, напоминала, чтобы я тебя пригласила. Хочешь, мы с Павловым в субботу с утра за тобой заедем?

Это было роскошное предложение.

Танины родители зимой и летом жили на даче в Отрадном, и поехать к ним было не просто удовольствием, а редким счастьем.

Клавдия всегда опасалась быть в тягость и редко пользовалась гостеприимством Таниных родителей. В конце концов у них была большая семья, двое взрослых детей – Таня и Танин брат, милицейский майор, – зять, невестка, родители невестки и зятя, которые тоже регулярно приглашались на дачу…

– Ты чего молчишь, Ковалева? – насторожилась в трубке Таня. – Не хочешь? Или у тебя и в самом деле свидание?

– Нет у меня никакого свидания! – даже возмутилась Клавдия. – Просто я думаю, удобно это или нет…

– Неудобно спать на потолке, – сказала Танька, не страдавшая никакими комплексами. – Ты же знаешь родителей, они бы тебя не звали, если бы не могли принять. Кроме того, они тебя обожают и обижаются, что ты к ним не ездишь. Я им говорю, конечно, что ты натура тонкая и не можешь, как все нормальные люди, сказать “спасибо” и успокоиться… Ну что? Мы заедем?

– Да я и сама могу добраться, – пробормотала Клавдия. – На электричке ехать всего ничего…

– Особенно в субботу утром, – подхватила Таня. – Ты в субботу утром в каком-нибудь дачном направлении выезжала, Клавка? Или нет?

– Нет, – призналась Клавдия.

– И не надо, – уверила ее Таня. – Так что мы заедем. Только мы рано ездим. Не в одиннадцать.

– А во сколько?

– В девять, – усмехнувшись, сказала Таня. – Если только мне удается растолкать Павлова. Он считает, что по выходным вставать нужно самое раннее в двенадцать. А лучше в два.

– Заезжайте! – решилась наконец Клавдия. – Спасибо. Я так давно у ваших не была, соскучилась ужасно… Я так рада, что они меня не забывают.

– Ты просто незабываема, Клавка! – провозгласила Таня, и они попрощались.

Клавдия сполоснула тарелку и налила себе в кружку растворимого кофе.

Вечер неожиданно оказался просто изумительным – в субботу она поедет в гости, в дом, который очень любила, а к кофе у нее есть сэкономленный торт.

Человек, о существовании которого она не подозревала, в этот момент сдавал вахту своему напарнику. Неприметные “Жигули”, в которых происходила смена караула, затерялись в ряду машин, мирно дремавших во дворе. Если бы Клавдия выглянула в окно, то непременно увидела бы их и, конечно, не обратила бы никакого внимания.

– Ну что? – спросил напарник, щелкая зажигалкой.

– Все как всегда – аптека, метро, теперь дома сидит. Ты долго будешь ее караулить?

– Часов до одиннадцати, – зевнул напарник. – Потом поеду. И кому она сдалась, эта аптекарша, и за каким чертом? Чего ее сторожить? Ладно, валяй езжай! Она тебе небось за целый день хуже горькой редьки надоела…

Кто-то настойчиво и не переставая долбил ему в череп чем-то острым и тонким. Он пытался спрятаться, уползти от этой долбежки, но она настигала его там, где он прятался. Со стоном он обхватил голову, чтобы спасти ее от того острого и тонкого, что в нее долбило. Что-то со звоном упало и рассыпалось то ли внутри головы, то ли снаружи, и он наконец проснулся.