Яна Розова - Скелет в шкафу художника Страница 3

В его мастерской, представляющей теперь просто однокомнатную квартиру, в прихожей висели работы прошлых лет. Я часто останавливалась возле них, любуясь и вспоминая лучшее время своей жизни.

Среди старых рисунков был и мой собственный портрет, сделанный тоже карандашом. Будь моя воля, я бы смотрелась в него как в зеркало всю оставшуюся жизнь, так он мне нравился. На рисунке была я, но я лучшая, я светлая, я такая, какой могла бы быть…

Через год после нашего брака Тимур Багров положил начало созданию серии картин «Лабиринты природы». В серию входили работы, объединенные единой мыслью, той самой концепцией, которая долго не давалась художнику. Это стало прорывом, выигрышной картой и счастливым билетом Тимура.

Как ни странно, мы, несмотря на патологическую ситуацию в личных отношениях, жили вполне дружно. Во всяком случае тогда, когда дело не касалось моей сексуальной деятельности. Мы часто говорили с мужем о его творчестве. Это стало традицией, привычкой, единственным, действительно, общим между нами. Он нуждался в поддержке, как все люди искусства, был раним, часто терял ориентиры в жизни и своей работе. Я же любила то, чем он занимается, почти так, как он сам, и верила в художника Багрова больше, чем в закон перспективы. Я давала ему необходимую поддержку и сама чувствовала себя сильнее от одной мысли, что могу кому-то служить опорой.

Только с первой настоящей работой Тимура, с картиной из «Лабиринтов», все пошло иначе. Багров не делился со мной замыслами, а просто я однажды увидела готовую вещь, самую первую из серии. Это был «Малахит».

Я появилась в мастерской мужа, только что встав из постели другого живописца. У меня в тот день были пепельные волосы, голубые глаза и одета я была так, будто сошла с полотна того самого художника, Вениамина Стеклова: розовый шифон и коричневый бархат. Тимур уже знал, с кем я встречаюсь, и только брезгливо сторонился меня. Это было хорошо, просто отлично, потому что означало, что недаром я терпела дыхание, воняющее сивушным перегаром, потное сопение импотента, сальные простыни, весь вид жилища, больше похожего на притон.

Мне даже пришлось вступить в разборки с бывшей пассией Стеклова. Это было омерзительно до совершенства омерзительности. До сих пор вспоминаю ее глаза побитой собаки, когда она налетела на мою хлесткую пощечину! Бедная алкоголичка жалко упала, ударившись головой о журнальный столик, накрытый газетой с остатками закуски и пустой водочной тарой. Соперница убралась восвояси, а мне пришлось изнасиловать себя победой.

После схватки со спившейся женщиной я решила больше не видеть Стеклова. Не могу! Это слишком даже для меня.

Я вошла в мастерскую, с наслаждением вдыхая устоявшийся здесь запах. Определить его составляющие я бы не смогла, но все вместе — это был Тимур! Сам он стоял возле мольберта, но не работал, а просто смотрел. Мольберт был развернут к окну, расположенному напротив входа в комнату. Я видела лицо Тимура, но не видела холст, который он разглядывал.

Лицо мужа, его особое выражение удовольствия и вины, привлекло мой интерес. Понемногу забывая о событиях этой ночи, я обошла мольберт и, увидев то, на что смотрел Тимур, громко ахнула.

— Тимур, это ты?..

— Да, — я слышала смущение в его голосе, он отводил глаза, теребя пальцами черное блестящее кольцо волос на виске.

— Ты гений… — я щурилась на полотно, изображавшее срез зеленого камня. Оно сверкало и переливалось разными оттенками зеленого, темные прожилки располагались так, что образовывали своим рисунком лабиринт. Я невольно стала плутать взглядом по малахитовым дорожкам.

— А выход есть? — спросила я, натыкаясь на пятый тупик.

— Да, всегда есть выход, в этом смысл лабиринта.

— Тимур, это… Это прекрасно!

Я повернулась к нему, забыв про все остальное в жизни. Я видела, что произошло чудо: Тимур создал свой первый шедевр. Подобно средневековому подмастерью, сделав такую работу, он может претендовать на звание мастера!

— Правда? — спросил он с надеждой, чуть улыбаясь.

— Да! — ответила я и в приступе щенячьего восторга сделала большую глупость, попытавшись обнять мужа. Он шарахнулся от меня, как от прокаженной. Я пришла в себя и скрыла боль смехом.

— Прости, прости, забыла! — Я отошла в другой конец комнаты. — Этот алкаш, Стеклов, просто пропитал меня своими запахами! Знаешь, а мне пришлось сразиться за место в его постели с прежней возлюбленной…

— Может, хватит этих подробностей? Иди вымойся! Девка!

— Разведись со мной! Хватит!

— Да тебя убить мало, шлюха!

— Ты и на это не способен, тряпка!

А в это время от холста на мольберте исходило нежно-зеленое свечение…

Глава 3

Я открыла глаза. Рядом со мной на широкой постели с черным бельем и спинкой из переплетенных стальных прутьев лежал красивый мужик, чье имя не имело никакого значения, так как это был близкий друг Тимура по художественному училищу, недавно приехавший из-за границы. Он спал.

Тимур не знакомил нас, его друг не был в нашем доме. Они вообще еще не встречались! Я сама выследила мужчину в баре гостиницы «Постоялый двор», самом шикарном заведении Гродина в этом году.

О приезде однокашника мужа я узнала из сообщения, оставленного «американцем» на нашем автоответчике. Видимо, телефон художника Багрова Кирин выяснил в справочном бюро. Я прослушала сообщение раньше Тимура и уничтожила его. А чтобы опознать клиента в лицо, откопала юношеские фото мужа в альбоме, сделанном к выпуску студентов училища, нашла Виталия Кирина, постаравшись запомнить его лицо. В баре еще уточнила у знакомой проститутки: тот ли это американец, которого я ищу, — и она подтвердила: да. Я бросилась в атаку, и уже через час мы упали на кровать в номере «люкс» «Постоялого двора». Эта кровать мне была уже знакома.

С первого взгляда было ясно, что Кирин — тот самый случай, когда встреча будет только одна. Витус мог запросто свести с ума любую телку. Я тоже рисковала крупно влипнуть. Дело было не в сексе, нет, просто он вкладывал в обычный половой акт больше нежности, чем это предполагалось ситуацией. Я ведь была для него всего-навсего подружкой на ночь, а он целовал мне пальцы на ногах и слизывал вино с моей груди так, что я забыла на миг свою низменную миссию: растлевать все вокруг себя, сеять разрушение, оставлять осклизлые пятна плесени…

Назвав Витуса «красивым мужиком», я имела в виду в общем-то не внешние данные. У меня особое отношение к красоте. Красиво — это внутреннее содержание объекта. Красиво — это особая наполненность простой формы. Говоря языком метафор, для меня красивый бокал не может быть пустым. И говоря о бокале «красивый», я буду иметь в виду прекрасный вкус шампанского, дарящий легкий и веселый хмель. Вот Витус был, как бокал шампанского, который хочется выпить. После таких встреч труднее всего. Очень трудно извалять в дерьме воспоминания о нежности и сладких губах прекрасного, в моем понимании, мужчины!