Анна Малышева - Обратный отсчет Страница 30

– Женился? – Воскликнула Марфа. – Ребеночек? Молодец! Это китайская хохлатая? У моей подруги в Мюнхене такая, но она стоит бешеных денег! Ты разбогател, что ли?

– Ты зачем пришла? – не обращая внимания на ее возгласы, перебил мужчина. На вид ему было больше законных сорока пяти – его старила лысина и неудачно подобранные массивные очки, моментально прибавлявшие лет пять как минимум. – У меня нет времени.

– У меня тоже, – подобралась Марфа. – Ничего, пусть собачка воздухом подышит. Ты Люду давно видел?

– В последний раз не то в ЗАГСе, не то в паспортном столе, пять лет назад, – бросил он, подтягивая к себе безропотную собачку, заинтересовавшуюся было конфетным фантиком. – Сама знаешь.

– А злиться нечего, – спокойно сказала женщина. – Вы хотя и сцепились напоследок, но все-таки не чужие. Она пропала. Уже неделю ищут.

Шурик несколько раз сморгнул – что-то вроде нервного тика, отметил Дима. Сам он предпочитал хранить молчание и не представляться.

– Скверно, – слегка охрипнув, сказал наконец бывший муж. – Как это случилось?

– Нелепо. Днем, на улице. Отошла на пять минут и не вернулась. Вот – ищем на пару с милицией. Это Дима, ее жених.

Он неловко кивнул, но Шурик едва прошелся по нему взглядом. Он казался по-настоящему подавленным, и Дима снова испытал укоры совести. «Даже бывший муж переживает, а я? Что делаю я? Или все – свою норму по страданиям выполнил, теперь – гуляй, веселись?»

– Если я что-то о ней услышу, позвоню, – сказал Шурик, беря на руки собачку. – Дай телефон.

– Звони мне на квартиру, номер прежний. – Марфа чуть улыбнулась, заиграла глазами, которые вдруг показались еще зеленее и лукавее, чем были. – Неужели забыл?

– Послушай, где у тебя совесть? – прошипел вдруг побагровевший Шурик. Краснел он смешно – начиная с макушки, и казалось, что его чем-то облили. – Люда, говоришь, пропала, а ты старое вспоминаешь! Между прочим, если бы не ты – мы были бы вместе!

– Между прочим, если бы я захотела – ты бы и с этой женой развелся, – язвительно парировала женщина. – Ты ж порядочный до первой юбки! Как тебе студентки зачеты сдают?

И, не попрощавшись, схватила за рукав Диму и увлекла его в подворотню. Он и опомниться на успел, как они снова вышли на Плющиху. Там он остановился и развернул к себе сердитую, тоже чуть покрасневшую Марфу:

– О чем это вы? Загадка на загадке! При чем здесь ты?

– А при том, что он чуть меня не изнасиловал, как только остался наедине, а я Людке про это рассказала! – воинственно отвечала Марфа. – И правильно, что она с ним, козлом, развелась. А то ведь как раз подумывала от него ребеночка родить! Людка же основательная, у нее все должно идти по плану. Где, мол, муж, там и ребенок. Хорошо, вовремя прозрела.

– Хорошо… – задумчиво согласился он. – И про нас с тобой ты тоже скажешь, и она опять прозреет… Знаешь, так ей грозит одинокая старость!

– Если вообще ей грозит старость. Молись, чтобы так было!

До метро они дошли молча. Марфа поеживалась на ходу, словно вспоминая что-то неприятное, а Дима думал о том, что последние три года жил с незнакомым, в сущности, человеком. «Одно я теперь понимаю – почему она отказалась выйти за меня замуж. Один раз обожглась… Получается, что обожглась бы и второй». В этот миг ему нестерпимо, по-прежнему захотелось, чтобы подруга вернулась, чтобы можно было обнять ее, излить ей душу, во всем повиниться и, наверное, получить прощение – ведь она всегда его понимала. Не умеет прощать? Не о ней сказано! «Я запутался между двух женщин, и обеих я совсем не знаю!»

Часы посещения в кардиологическом отделении были с четырех до шести. Татьяна деликатно явилась в пять, рассчитывая, что родственники уже успели навестить Людину мать. Зайдя в отделение, она спросила первую попавшуюся медсестру, в какой палате лежит Амтман. Она рассчитывала, что такая интересная фамилия обязательно запомнится, но ее ждала неудача. Девушка в зеленой шапочке и белом брючном костюме только пожала плечами и предложила надеть бахилы и пройтись по палатам. Татьяна рассмотрела уже всех больных, но матери Люды не нашла. В лицо она ее не знала, а на фамилию и имя-отчество никто из больных не реагировал.

«Как неудобно! Надо было взять Димку, но как его теперь дергать… Она должна быть моей ровесницей, наверное. Как неловко – мы так и не познакомились!»

В конце коридора был выход на лестницу. Татьяна выглянула – на площадке с сигаретой стояла худая блондинка лет пятидесяти с лишним. Что-то в ее бледном желчном лице неуловимо напомнило ей Люду, и она почти уверенно спросила:

– Простите, вы – Елена Ивановна?

– В чем дело? – неприветливо ответила та.

– Я – мать Димы, вы его знаете, он с Людой…

– Знаю, что он с Людой. – Ее тон не предвещал ничего хорошего, в нем слышалась застарелая, подавленная ненависть, от которой Татьяна сразу как-то съежилась. – Зачем вы пришли? Сказать, что она нашлась?

– Н-нет, – пробормотала Татьяна. – К сожалению… Я хотела познакомиться с вами…

– Теперь-то зачем?

– Вот именно теперь и необходимо познакомиться. – Женщина наконец собралась с духом и взяла себя в руки. – Наши дети жили вместе, так что мы с вами тоже не чужие.

Елена Ивановна равнодушно повела худым плечом, стряхнула пепел в мусорное ведро и сказала, что в новых знакомствах не нуждается.

– Вы так со мной говорите, будто Дима в чем-то виноват! – не выдержала Татьяна. – Знали бы вы, как он переживает!

– А зачем мне это знать? Своих переживаний хватает!

Она выбросила окурок и тут же закурила новую сигарету. В кармане ее истертого махрового халата зазвонил мобильник. Елена Ивановна достала его, взглянула на окошечко экрана, где высветился номер, и дала отбой. Ее лицо передернулось от тика и снова застыло в желчной, брезгливой гримасе. Теперь Татьяна не находила сходства между ней и дочерью. Ей очень хотелось повернуться и уйти, не прощаясь, но она сдержалась и протянула небольшой пакет:

– Вот, здесь немного фруктов, яблоки, гранаты…

– У меня все есть.

– Ну, отдайте тем, у кого нет, – с мягкой настойчивостью сказала Татьяна.

– Отдайте сами. Вон в пятой палате лежит бомжиха – она обрадуется. Только бы вы ей лучше водки принесли или сигарет.

– Как хотите, – окончательно обиделась Татьяна. – Я вам очень сочувствую и, как мать, вхожу в ваше положение, а вы меня отталкиваете. Я тоже очень переживаю и жду…

– Послушайте, что мне еще надо сказать, чтобы вы ушли? – с искаженным лицом повернулась к ней Елена Ивановна. – Неужели мне начать материться? Не нужны мне ни ваши гранаты, ни ваши соболезнования! Мне нужна моя дочь!

– Я понимаю, – с тяжелым сердцем ответила Татьяна. – Извините, больше не буду соваться.