Джон Ирвинг - Мужчины не ее жизни Страница 31

— Что ты сделал? — спросила Рут у Эдди.

— Я рассказал этой леди одну историю, — сказал девочке шестнадцатилетний парень.

— Расскажи эту историю мне, — сказала Рут.

— Я расскажу тебе другую историю — в машине, — пообещал Эдди. — Только сначала получим фотографию твоей мамы.

— И ножек! — потребовала девочка.

— И ножек, — пообещал Эдди.

— А какую историю ты мне расскажешь? — спросила его Рут.

— Не знаю, — признался парнишка.

Придется ему придумать какую-нибудь историю. Удивительно, но его это ничуть не беспокоило — какая-нибудь история непременно придет в голову, в этом он не сомневался. Не беспокоило его теперь и то, что он скажет Теду. Он скажет Теду все, что сказала ему Марион, и все то, что придет ему в голову. «Я это смогу», — уверовал он в себя. У него было такое право.

Знала о том, что у него есть такое право, и Пенни Пиарс. Когда хозяйка появилась из подсобного помещения магазина, у нее было нечто большее, чем обновленная фотография в новой рамке. Хотя на миссис Пиарс осталась та же одежда, что-то в ней неожиданно изменилось; она появилась в некой новой своей ипостаси, и дело тут было не только в свежем запахе (новые духи); изменилось ее настроение, и она выглядела чуть ли не соблазнительно. На взгляд Эдди, она смотрелась всего лишь сносно — но до сих пор он даже не обратил на нее внимания как на женщину.

Ее волосы, прежде взбитые, теперь лежали ровно. Произошли некоторые изменения и в ее косметике. Эдди без труда заметил, что сделала с собой миссис Пиарс. Глаза темнее и четче обведены, потемнела и ее помада. Лицо если и не стало юным, но все же посвежело. Она расстегнула жакет, подтянула рукава, расстегнула две верхние пуговицы блузы. (Прежде расстегнута была только одна верхняя.)

Когда миссис нагнулась, чтобы показать фотографию Рут, Эдди открылся в вырезе вид, о котором он и не подозревал. Выпрямившись, она прошептала Эдди:

— И конечно, никакой платы за фотографию.

Эдди кивнул и улыбнулся, но Пенни Пиарc с ним еще не закончила. Она показала ему лист бумаги, на котором был написан вопрос ему — в письменном виде, конечно, потому что вопрос такого рода миссис Пиаре никогда бы не задала вслух в присутствии ребенка.

«Марион Коул оставляет и вас?» — написала Пенни Пиарс.

— Да, — сказал ей Эдди.

Миссис Пиарс утешительно пожала его запястье.

— Я вам сочувствую, — прошептала она. Эдди не знал, что ей ответить.

— И кровь вся сошла? — спросила Рут.

Для четырехлетней девочки это было как чудо — фотография стала точно такой, как прежде, тогда как у нее, Рут, после того случая остался шрам.

— Да, детка, — она совсем как новенькая! — сказала девочке миссис Пиарс — Молодой человек, — добавила хозяйка, когда Эдди взял Рут за руку, — если вам когда-нибудь понадобится работа…

Поскольку у Эдди в одной руке была фотография, а другой он держал пальцы Рут, ему нечем было взять визитку, которую протягивала ему Пенни Пиарс. Движением, которое напомнило Эдди Марион, засунувшую ему десятку в правый задний карман, миссис Пиарс ловко сунула ему визитку в левый передний карман джинсов.

— Может быть, на следующее лето или через лето… летом мне всегда нужны помощники, — сказала хозяйка.

И опять Эдди не знал, что ей ответить; он еще раз кивнул и улыбнулся. Магазин рамок был шикарным заведением. Помещение для посетителей было оформлено со вкусом, здесь повсюду были выставлены образцы рамок. Среди плакатов — всегда пользующихся большим спросом летом — были кадры из фильмов тридцатых годов: Грета Гарбо в роли Анны Карениной, Маргарет Салливан в роли женщины, которая умирает и становится призраком в конце «Трех товарищей». Хорошо продавались и плакаты с рекламой алкоголя: тут можно было увидеть рокового вида женщину, потягивающую кампари с содовой, а мужчина, не уступающий красотой Теду Коулу, пил мартини — правильное количество вермута правильного сорта, разбавленное соком или содовой.

«Чинзано», — чуть не сказал вслух Эдди, он пытался представить себе, что это такое — работать здесь. Ему потребовалось почти полтора года, чтобы понять, что Пенни Пиарс предлагает ему не только работу. Это его новообретенное «право» было настолько в новинку для Эдди О'Хары, что он еще не успел оценить степень своей власти.

Почти библейская мудрость

А тем временем в книжном магазине Тед Коул, подписывая за столиком книги, достигал высот каллиграфии. Почерк у него был идеальный, и его неторопливая, кажущаяся резной подпись выглядела великолепно. Хотя Тед писал такие короткие книги (и писал так мало), автограф его был плодом истинной любви. («Плодом самолюбования», — так когда-то в разговоре с Эдди сказала Марион о подписи Теда.) Для продавцов книг, которые нередко жаловались, что автографы авторов — просто жуткие каракули, такие же нечитаемые, как врачебные рецепты, Тед Коул был королем автографов. В его подписи не было никакой спешки, даже когда он расписывался на чеках. А скорописный его росчерк больше напоминал курсивный шрифт.

Теду не нравились ручки, и Мендельсон прыгал по магазину в поисках идеальной ручки — непременно авторучки, но чтобы у перышка был правильный кончик. А чернила непременно должны были быть либо черными, либо красноватыми, но строго определенного оттенка. («Чтобы больше было похоже на кровь, чем на пожарную машину», — объяснил Тед хозяину.) Что касается синего, то любой оттенок этого цвета вызывал у Теда отвращение.

Так вот Эдди О'Хара и повезло — когда Эдди, взяв Рут за руку, шел с нею в «шеви», Тед никуда не спешил. Он знал, что любой охотник за автографами, приблизившийся к нему, — потенциальный извозчик, но Тед был разборчив — он не хотел становиться чьим угодно пассажиром.

Например, Мендельсон представил его женщине, которая жила в Уэйнскотте. Миссис Хикенлупер сказала, что будет рада высадить Теда у его дома в Сагапонаке. Это ей почти по пути. Правда, ей еще нужно было зайти в магазин в Саутгемптоне, но не больше чем через час она освободится, а потом будет вовсе не против снова заглянуть в книжный. Но Тед сказал, чтобы она не беспокоилась, он сказал, что за час наверняка подвернется какая-нибудь другая попутная машина.

— Но мне это, правда, совсем не трудно, — сказала миссис Хикенлупер.

«Это трудно мне!» — мысленно ответил ей Тед.

Он дружелюбным жестом отмахнулся от женщины, и она ушла с подписанным экземпляром «Мыши за стеной», который Тед не без муки душевной посвятил пятерым детишкам миссис Хикенлупер.

«Она должна была бы купить пять экземпляров», — подумал Тед, но прилежно поставил свой автограф на одном, вписав имена потомков Хикенлуперов на одной-единственной тесной странице.

— Мои дети уже выросли, — сказала миссис Хикенлупер Теду, — но когда они были маленькими, они вас очень любили.

Тед на это только улыбнулся. Миссис Хикенлупер было под пятьдесят, а бедра ее напоминали бедра мула. В ней чувствовалась какая-то фермерская основательность. Она была (или казалась) садоводом-огородником, щеголяла широкой хлопчатобумажной юбкой, а колени у нее были красные, со въевшейся в них грязью. «Чтобы грядку выполоть, нужно на коленки встать» — Тед слышал, как она сказала это другому посетителю магазина, который явно был таким же огородником — они сравнивали книги по интересующему их предмету.

Со стороны Теда было невеликодушно относиться к садоводам-огородникам свысока. В конечном счете он ведь был обязан жизнью садовнику миссис Вон, потому что без предупредительного крика этого отважного человека Теду, возможно, не удалось бы спастись от черного «линкольна». И тем не менее миссис Хикенлупер была вовсе не тем попутчиком, в чьей машине Тед хотел бы добраться до дома.

Потом подвернулся более подходящий кандидат. Нерешительная молодая женщина (по крайней мере, она уже достигла возраста, в котором выдаются водительские права) остановилась, не дойдя до столика, за которым Тед подписывал свои книги; она смотрела на знаменитого автора и иллюстратора с характерным сочетанием робости и шаловливости — Тед часто встречал его у юных девушек, которым вскоре предстояло стать более женственными. Через несколько лет на смену неуверенности придет практичность, даже расчетливость. А нынешнюю свою игривость и дерзость эта девушка скоро научится держать в узде. Сейчас ей было не меньше семнадцати, но и не больше двадцати, и шаловливость в ней сочеталась с неловкостью, а робость с желанием испытать себя. Она была чуточку нескладной, но смелой.

«Наверно, еще девственница», — думал Тед; по крайней мере, она была очень неопытна, в этом он не сомневался.

— Привет, — сказал он.

Хорошенькая девушка, почти женщина, была так испугана этим неожиданным проявлением внимания со стороны Теда, что тут же онемела и еще заметно зарделась, так что кожа ее обрела оттенок, средний между цветом крови и пожарной машины. Ее подружка — на вид гораздо попроще, обманчиво-глуповатая — разразилась фырканьем и хихиканьем. Только теперь Тед заметил, что хорошенькую девушку сопровождает уродина подружка. Но разве любую молодую, привлекательную женщину, которая может быть хорошей сексуальной добычей, не сопровождает глупая, отталкивающая подружка, чтобы только оттенять превосходство первой?