Песня смерти и крови (СИ) - "Sininen Lintu" Страница 34

И Денни знал, что это правда.

Райли и Долли поженились сразу же после школы, и, пока Райли работал в автомастерской, той же самой, где в ночные смены пахал отец Коннора, Денни сам приезжал чинить у молодого и рукастого мастера свою машину и никогда не жаловался на качество ремонта. Потом у Арчеров родилась Кэти, и денег, выручаемых в мастерской, хватать явно перестало. И, конечно, Денни с радостью взял Райли на работу, когда тот успешно прошел собеседование на должность стажера.

Безопасность жены и дочки для Райли была важнее всего. Но чего будет стоить та безопасность, если Долли потеряет мужа? Если Кэти больше никогда не увидит отца?

Гораздо позже, закуривая в приоткрытое окно машины, Денни вспоминал трупик Джонси, беззащитно лежавший на газоне, и думал, что, вообще-то, медведям не свойственно разыскивать по запаху тех, на кого они однажды натыкались. Даже бешеные звери нападают на тех, кто просто находится в поле их зрения.

Денни уже успел поговорить с Беном Дугласом, и тот, пока заливал бензин в бак машины, рассказал: больные бешенством животные не живут долго. Максимум недели две, пока болезнь полностью не поражает их нервную систему, и они, капая слюной и задыхаясь, уползают умирать. Правда, до этого могут заразить кого-то ещё. В целом, ничего нового Денни так и не узнал. А, когда попытался выяснить, как выглядят укусы медведя, Бен коротко пояснил, что у гризли совсем крыша должна поехать, чтобы он превратил человека в фарш.

И по его глазам было видно: Бен тоже чувствует, что дело здесь нечисто. Денни спросил, пойдет ли Бен на охоту? Дуглас ответил, что лицензию он уже оплатил и получил. Это не было согласием, но не было и отказом.

Так медведи ли начали терроризировать город? Настолько неуловимые медведи, что на их следы не напали охотники? Или… человек, вооруженный опасным холодным оружием?

Ага. Человек в странном костюме, с клыками и накладными когтями. Сам-то себя слышишь, Дэниэл Тейлор?

Глупость какая.

Однако первобытные инстинкты упорно говорили ему, что не всё здесь так просто.

​​​​​​​ *

Марку снились танцующие вокруг огня фигуры и барабанный бой, и монотонные шаманские бормотания. Это походило на вязкий кошмар, от которого он очухался только во время пересадки в Филадельфии, когда шасси самолета коснулись земли. Он провел ладонью по лбу, стирая выступивший пот.

Баддингтаун был очень близко. Так, что его близость Марк чувствовал кожей, и его продирало до костей ознобом, как при гриппе.

Он очень не хотел возвращаться в Мэн. Так, что едва не купил билет обратно в Лос-Анджелес, пока ждал своей пересадки до Бангора. В Калифорнии была Кира, был Брайан… однако в Мэн Марка тянуло, и он знал, что должен быть там. Возвращение в родной город на прошлое Рождество разделило его жизнь на две части, и, после того, как останки вендиго были сожжены и погребены, он понял: ничего не будет, как прежде.

Однажды открыв дверь, за которой скрывались мифические твари, её невозможно захлопнуть.

После битвы с вендиго Марк возвратился в Баддингтаун только весной, чтобы забрать Киру. Его рука почти восстановилась, но запись альбома группы растянулась на месяцы. Марк даже был рад этому: и Кире, и Брайану, и ему самому требовалось время, чтобы прийти в себя. Особенно Кире. Она потеряла мужа и племянницу, и пусть они считались пропавшими без вести… Марк знал правду.

Сэм и Рейчел никогда не выберутся из леса, и лес прорастет на их останках и будет питаться ими. Таков круговорот вещей.

И Марк надеялся, что больше никогда не возвратиться в Мэн, однако он снова здесь, с гитарой и рюкзаком наперевес, и Баддингтаун ждет его, как и прежде. А в городе — его личное чудовище, его монстр, который нашел способ вернуться.

Конечно, если это именно он.

========== Глава восемнадцатая ==========

Комментарий к Глава восемнадцатая

Aesthetic от Mr. Tigrenok: https://vk.cc/c9Uaf2

Джошуа снился ей уже не в первый раз. Опять и опять это были кошмары, приходящие под утро, когда ночь отступала от города. Он смотрел на Хизер через окно или оказывался рядом в кровати; в Джошуа мог превратиться кто угодно, промелькнувший в её сне. Хизер садилась на постели с коротким хриплым вскриком, напряженно вглядывалась в темноту комнаты — и, разумеется, никого не видела. Но ощущение чужого присутствия, чужого взгляда липкой пленкой оседало на коже.

После-хэллоуинская ночь исключением не стала.

Хизер вернулась домой из Бангора в абсолютно растрепанных чувствах. Ей было хорошо, и страшно, и сладко, и жутко от собственного поведения. Почти переспать с собственным учеником — о чём она вообще думала?! Собственно, ни о чем. Вообще.

Это было отвратительно с её стороны. Эгоистично. Это была слабость. Это была грань, которую она переступила, пользуясь алкоголем, циркулирующим в крови, да маской, что скрывала лицо.

И теперь она сгорала от стыда и страха, не только за себя, но и за него.

Придя в бар, Хизер увидела Коннора тут же — он с кем-то болтал, но не выглядел таким уж заинтересованным в происходящем. И, когда их «познакомили» заново, она изо всех сил пыталась быть не-собой — в конце-концов, я ряженый, пусть маска и краснеет! — и пыталась игнорировать его. Безуспешно. Как полная дура искала его взгляда, чтобы убедиться — он её не узнал. Убеждала себя, что всё-таки маска и костюм сумели надежно скрыть её личность. И, черт возьми, ощущала, как он смотрит на неё: жарко и жадно, как и прежде.

Она ненавидела себя за то, что пришла. Что поддалась уговорам Андреа, которая уже флиртовала с какой-то девчонкой в костюме Женщины-Кошки и как бы невзначай, кто бы ещё в это поверил, касалась её плеча или запястья. Хизер очень хотела уйти, но, каждый раз оборачиваясь на Коннора, чувствовала, что как раз уйти-то она и не может.

Или не хочет.

А потом Коннор угостил её пивом, и всё полетело к чертям. Настолько, что она, Господи, флиртовала с ним, шутила с ним, болтала, с каждым мгновением, проведенным вместе, ощущая, что непозволительно расслабляется. Она должна была просто завершить разговор как-нибудь, чтобы не обидеть Коннора, который, кажется, даже не подозревал, кто она такая, но…

Но.

Где-то в глубине души Хизер осознавала: у неё есть только один шанс находиться рядом с ним без чужого осуждения или грязных слухов, просто быть собой и не бояться, что кто-то узнает её и будет «полоскать» за спиной. И она очень не хотела упускать этот шанс, даже ценой огромных сожалений или угрызений совести.

Быть может, в ней говорило пиво. Или собственный эгоизм. Боже, её мысли даже звучали, как манипуляция!

А, быть может, в ней говорило чувство к Коннору, которое она давно перестала перед самой собой отрицать. Хизер знала, что влюбилась в него. Знала, что не должна поддаваться этой влюбленности, но ничего не могла поделать с собой — особенно в минуты, когда шум бара становился не более, чем фоном, а оторвать взгляда от глаз Коннора не получалось совсем. Не получалось прекратить разговаривать с ним.

Очень хотелось поцеловать его. И, когда Коннор пригласил Хизер на танец, желание стало невыносимым.

Она пыталась не смотреть ему в глаза. Старалась не прижиматься к нему. И отчаянно в этой борьбе самой себе проигрывала, пока позорно не сбежала в курилку, чтобы просто выдохнуть. У неё дрожали ноги и кружилась голова; Хизер чувствовала себя идиоткой и при этом — очень счастливой просто от того, что она была здесь. С Коннором. Она понятия не имела, как в ней уживалось два этих чувства.

Ей было стыдно и хотелось взлететь.

Коннор там и нашел её — за колонной во внутреннем дворике бара, и всё, что случилось дальше, Хизер, как ни хотела бы, не могла бы списать на алкоголь.

Да, черт возьми, она почти переспала с собственным учеником! Она позволила себе, Господи, отдрочить ему, пока он делал то же самое с ней! И, нет, у неё нет оправданий.

«Я этого хотела» — так себе оправдание. В полиции точно не прошло бы. Но у неё не было иного. Хизер знала, к чему всё шло, хотела этого и понимала — другого шанса у неё не случится, не будет, потому что маски будут сброшены, и всё вернется на круги своя. У неё была только одна возможность отпустить свои желания и остаться при этом не узнанной, и она воспользовалась ею.