Э. Филлипс-Оппенгейм - Преступление Гаррарда Страница 36

— Разумеется! Иначе я бы никогда в жизни не пошел на такой шаг. За день до этого мне в банке заявили, что должен немедленно покрыть счет или представить гарантию. В противном случае он отказывался платить по нашим чекам.

— Это ухудшает дело, Гарвей. Если бы ты просто отдал деньги на хранение банку, никак не использовав их, уже бы даже этим совершил преступление. Теперь же, когда полиции станет известно, что ты находился в то время в нужде, твое положение совсем скверно.

— Ладно. Рискнул и мне не повезло. Не возьми я этих ассигнаций, фирма Гаррарда оказалась бы банкротом. Я спас фирму и заработал миллион. Ассигнации возвращаются их владельцу. Никто при всем этом не потерял ни одного пенса. Право, не знаю, поступил бы я при подобных обстоятельствах иначе, случись они во второй раз.

Бэкингам нахмурился.

— Я не сказал бы этого, Гарвей.

— А я это говорю и думаю точно так же. Погляди-ка на эти портреты, Жорж. Для этих людей фирма была гордостыо и святыней. Я сам назвал бы себя преступником, если бы не предпринял ничего для спасения фирмы. Личный позор мало тревожит меня. Что бы со мной ни случилось, смогу после этого жить где-нибудь вдали.

— Конечно. Может быть, тебе дадут всего год, но даже если только 12 дней, это тоже достаточно скверно.

— Знаю. Я знаю, что Англия, Париж и Ривьера будут для меня закрыты. Что ж, уеду немного дальше.

— Твоя жена знает что-нибудь об этом? Не на основании ли этого потребовала она развода?

— Мильдред умная женщина. Она, очевидно, инстинктивно почувствовала, что происходит неладное. Но она полагала, что не я, а фирма будет потеряна. Ты знаешь, что она сделала в мое отсутствие: продала дом и уехала за границу. Ее просьба о разводе несколько удивила меня, но это, впрочем, вполне понятно. Она хочет, пока еще не утратила своей красоты, заблаговременно обзавестись богатым мужем, и это ей, вероятно, удастся.

— Вполне вероятно. Она выглядит очень хорошо… Я хотел бы побеседовать с мисс Свэйл. Глубоко убежден, что она не захочет тебе мстить, но хотел бы дать ей маленький совет.

— Сам охотно поговорил бы с ней, но боюсь, она решила не показываться. Кстати, Жорж, как пройдет развод, если я буду в тюрьме?

— Об этом мы успеем подумать. Теперь надо приложить все усилия, чтобы ты не попал в тюрьму.

— Скажи, как я должен держать себя?

— Пока тебе остается ждать. Пусть Скотлэнд-Ярд примет какие-нибудь меры. Как только они начнут действовать, позвони мне. Ты, знаешь, старый дружище, я сделаю все возможное.

Бэкингам распрощался. Остаток дня Гарвей провел словно во сне. В пять часов он послал нарочного на квартиру Грэйс. Тот принес его письмо нераспечатанным, девушки там не было. Пробило шесть, а Скотлэнд-Ярд не подавал еще никаких признаков. В семь Гарвей сам поехал в Челси. Но портье не сообщил ему ничего нового. Гарвей вернулся к себе, принял ванну, переоделся и отправился, как обычно, в клуб. Там он встретился с Бэкингамом.

— Какое счастье, что ты здесь! Я уж думал, что придется поужинать одному… Кстати, мисс Свэйл спряталась не особенно далеко.

— Что это значит?— спросил Гарвей.

— По дороге сюда я заглянул в «Савой», где должен был встретиться с клиентом. В гриль-баре увидел ее. Она ужинала с Филиппом Бартлетом. Я уже тогда в Рейклафе заметил, что он влюблен в нее.

— Ты говорил с ней?— с трудом произнес Гарвей.

— Нет, и теперь жалею об этом. Узнал бы, но крайней мере, ее адрес. Но они меня не заметили, и я не хотел мешать. Хочешь вина, Гарвей? Ты выглядишь скверно.

Гарвей кивнул. Он не мог произнести ни слова.

29

В этот вечер Гарвей выпил за ужином гораздо больше шампанского, чем было в его привычках. Он говорил очень много и оживленно. Но это была лишь поза, за которой он пытался скрыть свою тоску. Он спокойно ожидал тюрьмы, позора. Но страх потерять Грэйс грозил сломить его силы. Истеричное бешенство, заставившее донести на него, могло толкнуть ее и на более ужасный поступок. Он ушел в пустую комнату и зашагал по ней, как безумный. К нему подошел Бэкингам.

— Послушай-ка, дружище, так не годится. Ты до сих пор великолепно держался и должен довести свою роль до конца.

— Не беспокойся, Жорж, это пустяки. Хочу только сказать, что мы, которые пытаемся строить свою жизнь на известных принципах, круглые дураки.

— Не думаю.

— Может быть, ты и не дурак, но я глупец, глупец, понимаешь?

— Нет. Выражайся, пожалуйста, яснее.

— К сожалению, не могу. Послушай, Жорж, ты добросовестно стараешься помочь мне, но сейчас у меня на душе совсем другое. Никто не может помочь… Пожалуйста, оставь меня одного.

Бэкингам знал своего друга. Он ушел, а Гарвей, выглядевший, как осужденный на смерть, поехал в «Савой». Он медленно вошел в гриль-бар. Грэйс там не было. Он решил навести справки в бюро отеля. Внезапно остановился, точно прикованный к земле, и почувствовал, что кровь отхлынула от сердца. У него закружилась голова. За одним из столиков сидела Грэйс. Прежде чем он успел сделать хоть одно движение, она подняла голову — и их глаза встретились. Она протянула навстречу руки. Ему показалось, что перед ним раскрываются ворота рая.

— Грэйс!

— Гарвей, ты!

Она подвела его к дивану.

— Я собиралась в Париж. Потом пришла в голову другая мысль. Хотела уехать, чтобы избавиться от обязанности давать показания, но решила, что смогу пригодиться тебе. Я не вернулась в свою квартиру, чтобы меня не нашла полиция, пока не поговорю с тобой. Еще ничего не произошло?

— Ничего. У меня был криминальный инспектор и задал несколько вопросов. Я говорил со своим адвокатом. Потом расскажу подробнее.

— Как ты узнал, что я здесь?

— Я обедал в клубе. Бэкингам сказал, что видел тебя здесь с Филиппом Бартлетом.

Она все поняла. Его расстроенное лицо, беззвучный голос сказали ей, что он пережил. Она схватила его за руку.

— Гарвей,— засмеялась она,— посмотри на меня. Я еще не переодевалась с утра. Разве я выгляжу так, будто обедала с кем-нибудь? Я увидела в гриль-баре людей в скромных костюмах, вошла и села в наш уголок. Когда почти кончила есть, подошел Филипп Бартлет, обменялся со мной несколькими фразами и спросил позволения присесть к моему столику выпить чашку кофе. Потом он ушел со своими знакомыми — вот и все!

Гарвей ничего не ответил. Но десятипудовая тяжесть отлегла от сердца. Мучительные часы были забыты. Ему казалось, будто кто-то другой переживал их.

— Ты очень, очень глуп,— прошептала она.

— Согласен с этим.

Только теперь он заметил, что они не одни в помещении.

— Куда мы пойдем?— спросил он.— Может, ко мне?