Идеальные мужчины - Ирина Петрова Страница 4

Он задумался:

— Просто оказалось, что я никого не люблю. А для творчества и для жизни вообще нужно состояние влюбленности, — проговорил чуть слышно.

— Хороша же влюбленность, если от неё хочется в петлю лезть.

— Всему своё время. Время смеяться и время плакать, — вспомнил он свой сон. — Время любить и время ненавидеть.

— Ненавидеть? Зачем? Может быть, лучше любить? — Разговор становился тяжелым, но от перетаскивания глыб ничего не менялось.

— Кого? Как? — растерянно спросил он.

— Меня… Ты меня любишь, просто бежишь от этого, — понизив голос, заявила Наталья.

— Ты самоуверенная девушка! — удивился он переменчивости её мысли.

— Я очень хочу этого. А если я чего-то очень захочу, то у меня всё получается. — Натальины глаза горели, от неё исходила энергия, которой хватило бы на двоих. И хоть это только её энергия, она была заразительна. Самоуверенная оптимистка.

— Всё будет хорошо, — загадочно улыбнулась Наталья, погасив, загнав в глубь глаз свою энергию. Прошла в прихожую. — Знаешь, я абсолютно уверена, что этот эксперимент тебе необходим.

— Ну-у, — проныл Олег, машинально шагая за ней.

— Что ещё? — вопросила она, насмешливо взглянув. Всё же ему нужна не жалость, а плётка, чтобы подгонять как в творчестве, так и в личной жизни.

— Не уходи, — попросил он. — Без тебя я пропаду.

— Это уже что-то, — победно взглянула на себя в зеркало Наталья.

— Я приду завтра, — пообещала она. — Так ты насчёт эксперимента окончательно решился? — вернулась к прежнему разговору.

— Ты умеешь уговаривать.

Она привычно кивнула.

— Ну ладно, мне пора… Не обижайся, — знакомо прикоснулась пальцем к пуговице его рубахи, и глаза их остановились друг на друге чуть дольше, чем она планировала.

— Спасибо тебе, — сказал Олег. — За… всё.

— Чего там! — отмахнулась Наталья. — У тебя щётка для обуви есть?

— Сейчас, — стал нетерпеливо рыться в тумбочке под зеркалом, желая угодить Наталье.

— На улице лужи, грязь, но деревья жёлтые. Золотые листики плавают в лужах, как кораблики. А ты тут сидишь, как бирюк, — передразнила она его, изобразив кислую мину.

Наталья наводила лоск, кружилась перед зеркалом, подбирая позу и взгляд, превращаясь на глазах в чужую элегантную даму. — Приходи к нам сегодня картины смотреть. Выбирайся обязательно, не пожалеешь…

На миг она стала собой, подставляя щёку для поцелуя.

— Ну, пока, — чмокнула воздух и, взмахнув сумочкой, скрылась за дверью. Как метеор. Была — и нет. Но что-то опять в его жизни накрутила.

Застучали по лестнице каблучки. Даже лифта ждать не стала! В прихожей остались чуть слышный запах её духов и серебристые отблески плаща. Модница! Любит элегантные вещи, изящную обувь. Олег не представлял её в фартуке и домашних туфлях. Она вся в мире искусства. А его что, жалеет, любит?

Олег уже не помнил, когда Наталья вошла в его жизнь. Она присутствовала на всех выставках и творческих тусовках, была заметной личностью и пользовалась авторитетом у художников, обладала безупречным вкусом и художественным чутьем. С ней советовались, ей восхищались. Олег сто лет знал её по имени, но завязать более близкое знакомство ему никогда не приходило в голову. Слишком уж недоступной и холодной казалась она, а он был всего лишь начинающий художник. Но как-то она обратила на него внимание, и постепенно он привык к её звонкам, вдруг стало необходимым её присутствие в его мастерской, а затем и в постели. Она быстро привязала его к себе откровенной порочностью хищницы, скрытой за безупречной красотой топ-модели. Такой она ему виделась. А, впрочем, она была современная женщина. А что у них, у современных, в душе — поди, разберись. Тем более, сейчас, после долгой разлуки, когда и сам он, как корабль после кораблекрушения. И всё из-за Танечки.

Нет, Олег не жалел Танечку. Сама пришла, сама ушла. Раздражали её слезы, нравоучения матери по этому поводу. Разве он во всём виноват? Он что, крайний? Обе они в последнее время измучили его, чего-то ждали от него. У него и так ничего не получалось.

Не мог же он забросить искусство и пойти у них на поводу. Этот ребёнок, ещё не родившись, уже стал центром вселенной. А сколько процентов можно дать за то, что он станет хоть сколько-нибудь полезным обществу? Да какой из него, Олега, муж-кормилец? Права Наталья: искусство требует жертв. А в любви надо знать меру. Нельзя позволять никому садиться себе на голову.

После Танечкиного аборта мать перестала с ним разговаривать. Для неё этот неродившийся ребенок важнее собственного сына. А что делать ему, он ведь художник, и никем другим себя не ощущает.

Но сколько бы он ни успокаивал себя, легкая болезненная дрожь в сердце при воспоминании о Танечке и матери напоминала ему мытарства прошедших ночей. Ну, не мог он ничего изменить и никому ничем помочь. Маме бы надо позвонить…

Олег курил у открытой форточки. Благо, Наталья оставила сигареты. Это помогало ему думать.

Полистав книжки, оставленные Натальей, решил: чему быть — того не миновать. Он был благодарен Наталье: думала о нем, заботилась. Любит… Кто её знает, любит ли? И этот эксперимент…

Пришедшее на смену тоске радостное волнение наполнило его жизнь новым переживанием — так всегда бывало у него перед чем-то новым, неизведанным. Радость новизны заслонила собой самое страшное — его равнодушие к жизни, к любимому делу.

Уже месяц он жил как сомнамбула, почти не беря в руки кисти. Наталья и то ужаснулась, увидев его детские беспомощные рисунки. Ху-удожник! Действительно, уехать, раствориться, спрятаться куда-нибудь от своих проблем сейчас — самый выход. И пусть все забудут о его существовании! А дальше — Бог даст.

Сквозь стекло пробивалось солнышко. Путаясь в занавеске, радостно рассыпалось зайчиками по стенам. Дождь, не прекращавшийся всю ночь, решил сделать передышку.

Докурив сигарету, Олег принялся наводить порядок. Помыл пол, почистил раковину, вытер накопившуюся пыль, подключил вновь телефон. За будничными делами окончательно отвлёкся от тяжёлых мыслей.

Пробудился аппетит. Олег начистил картошки, открыл мясные консервы. Кухня заполнилась соответствующими ей ароматами. Увидел, что нет хлеба.

Подхватив пакеты с пустыми бутылками, спустился к мусоропроводу. Сбежал по лестнице вниз, вдохнул свежего воздуха. Осень действительно была самая что ни на есть золотая! Распушились клёны и вязы, аллея стала уютной и бордово-золотистой. Ученики возвращались из школы. Молодые мамаши катили коляски с детьми. Голубело небо. Привычно шумел город.

Жизнь шла своим чередом.

В магазине ему приветливо улыбнулась знакомая продавщица. А у него откуда ни возьмись мелькнула вредная мысль, что не будь его, всё осталось бы по-прежнему. И люди бы также здоровались и улыбались друг другу.

— Давно