Записки узника: затерянный остров - Рина Кейт Страница 4

И однако мне было очень интересно слушать рассказы Кеикилани о Солей-дас, о ритуалах, быте и жизни её племени.

Я тоже рассказываю девушке о своей жизни. И каждый раз Кеикилани неизменно просит вылечить её.

В один из таких разговоров я спросил её:

— Кеикилани, почему ты и твой отец так уверены, что я могу тебя вылечить? И почему считали, что мой предшественник, доктор Ричардсон, мог? И почему ты вообще считаешь, что больна?

Но вместо ответа девушка спросила:

— Что такое «предшественник»? — она произнесла это слово по слогам.

Я чуть не рассмеялся — каждый раз, когда она не знала какого-то слова, у неё было такое забавное выражение лица. И интонация — просто очаровательная. Кеикилани была любознательна, вдумчива и очень способная.

— Это тот, кто предшествовал кому-нибудь в чём-либо, — пояснил я, но, видя, что девушка всё равно не поняла слово «предшествовал», снова объяснил: — Это тот, кто был до меня. Доктор Ричардсон был здесь у вас врачом до меня.

— О-о! — воскликнула Кеикилани, при этом лицо её озарилось, что делало девушку ещё более привлекательной.

— Твой предшественник, — девушка растягивала звуки, словно пробует новое слово на вкус, — тоже говорил, что я не больна, что это ничего страшного, что я другая, отличаюсь от сородичей. И он согласился с моей матерью, что Солей простил Далтиора. Но мой отец этому не верит, — при этих словах прекрасное лицо туземки погрустнело. — Отец уверен, что у меня Чёрный Тотум, и что врач может это вылечить.

— Но откуда такая уверенность, что врач может вылечить тебя? Откуда вы знаете, кто такой врач и что он лечит? — не унимался я.

Но тут надо кое-что уточнить. В записях моего предшественника было описано, почему его оставили в живых, тогда как всех его товарищей принесли в жертву. Когда их вели в пещеру, одному из туземцев стало плохо, он просто свалился и не дышал. Несмотря на отсталость людей племени во многих вопросах, медицина была у них в какой-то степени развита. Доктор Ричардсон описал это в следующих поступках: туземцы слушают дыхание больного и даже проверяют зрачки. Ещё у них развито использование мазей (разумеется, травяных) и повязок.

И вот когда туземец упал, его прослушали. Оказалось, он не дышит. Всё это доктор Ричардсон понял интуитивно. Он начал вырываться и показывать знаками, что хочет помочь. (Мы, врачи, неисправимый народ). На удивление, доктору Ричардсону позволили подойти к больному, хоть и под строгим присмотром.

Опытному врачу хватило нескольких секунд, чтобы понять, что перед ним напряжённый пневмоторакс.

Читая это, я сразу вспомнил страницы учебника, где был описан этот случай.

(Напряжённым пневмотораксом называют скопление воздуха в плевральной полости под давлением, сдавление лёгких и уменьшение венозного оттока по направлению к сердцу).

Итак, мой предшественник быстро поставил диагноз и даже сумел спасти несчастного, отобрав нечто наподобие кинжала у одного из туземцев и сделав необходимое отверстие в груди между рёбрами пострадавшего. Вместо трубки, он использовал полость шариковой ручки, которая, к счастью, оказалась в его нагрудном кармане.

Так, туземцы оценили способности доктора и оставили его в живых, правда, заточили в пещере. А вождь требовал излечить дочь-дракона.

Но вот почему они уверены, что врач может излечить Чёрный Тотум я и пытался выяснить у Кеикилани. Ведь это немного другая «болезнь». Хотя, признаюсь, я всё же немного лукавил, поскольку больше пытался добиться другого результата. Я хотел, чтобы эти люди поняли, что вылечить эту, на мой взгляд, надуманную болезнь невозможно. Я не занимаюсь психиатрией. Подобного рода болезни мне не по силам.

Однако ответ дочери вождя был неизменен:

— Ты врач, ты умеешь лечить. И ты из большого мира, там вы умеете всё.

Полагаю, что о большом мире ей тоже рассказал доктор Ричардсон. Итак, мне нужен был план. Мне нужно было что-то, что переубедит этих туземцев.

31 августа

Снова пишу, больше мне ничего не остаётся. Мир заключён в этой странной формы пещере.

Я всё чаще вспоминаю ту жизнь. Ту, где я был жив, ходил в университет, гулял, дышал свежим воздухом, любовался солнцем. Сейчас же я словно мёртвый.

Даже беседы с Кеикилани не облегчают моего существования. Я по-прежнему очарован этой девушкой, но заточение с каждым днём действует всё более угнетающе.

Сегодня мы, как всегда, беседовали с туземкой: я сидел на земле с одной стороны решётки, Кеикилани с другой. Невдалеке стояли туземцы её племени, которые за мной присматривали, они о чём-то оживлённо разговаривали. Девушка переводила мне.

Одного из них звали Сетом-гой, второго Калам, третьего Сохом-ата, четвёртого Одвал-менг. Они говорили о рыбалке, об охоте и прочих туземных делах. Мужчины шутили, пересмеивались. Я наблюдал за ними и слушал перевод Кеикилани лишь от скуки.

Затем к ним подошёл ещё один туземец, его звали Натам-вой. Он привлёк моё внимание своей, как бы это сказать, непохожестью на остальных товарищей, у него было какое-то странное выражение лица. Он несколько раз приносил мне еду, и я обращал внимание на его глаза. Знаете, это такие глаза, в которых читается интеллект, но и глупость одновременно. Я нередко видел такие глаза и всегда пытался понять, как такое вообще может быть. Наравне с интеллектом глаза выражают ужасную пустоту, от этого даже становится не по себе.

Когда Натам-вой подошёл к товарищам, Кеикилани поморщилась и объяснила, что он какой-то дальний родственник шамана, поэтому всем приходится его терпеть. А сам туземец то ли пользуется своим статусом, то ли просто по природе своей жестокий.

Я пригляделся к остальным туземцам: их лица сразу поменялись, видно было, что они не питают приязни к Натам-вою, но вынуждены терпеть его присутствие. Тем временем Натам-вой вёл себя как ни в чём не бывало, шутил и очень громко смеялся, настолько громко, что даже у меня уши закладывало. Он пошутил насчёт Сохом-ата (с такой грубой и противной интонацией), назвав его слепым кротом на охоте и долго смеялся этой шутке. Напряжение повисло в воздухе, но шутник ничего не замечал: ни исказившихся лиц товарищей, ни покрасневшего от гнева лица Сохом-ата, ни косых взглядов. Кеикилани сказала, что Натам-воя не трогают из-за его родства. Любого другого за такие слова уже ждала бы расправа. Туземцы её племени не терпят оскорблений.

Видно было, что остальные пытались не обращать внимания на выходки Натам-воя, но тот лез в каждый разговор, перебивал и хохотал, прямо заливаясь.

И я думал о таких людях, как